Время Вьюги. Трилогия (СИ)

Петрович Кулак

Ада

На дворе конец XIX века, века дыма, грохота и великих социальных потрясений. В дворянских усадьбах еще звучат тихие романсы, а речи министров полны уверенности в завтрашнем дне, но самым чутким уже слышен скрежет, с которым распадается прежний миропорядок. Тянет пороховой гарью с далеких полей, и совсем скоро с венценосцев упадут короны. Одни ждут этого момента с радостью, другие со страхом, а третьи спешно выискивают билеты в будущее первым классом, не считаясь ни с чем. Люди всегда остаются людьми — не хорошими и не плохими, мужественными и трусливыми, верными долгу и присяге или понимающими эти слова совершенно по-своему. Одни герои сражаются за вчерашний день, другие — за завтрашний. А за порогом уже скалится Время Вьюги из старых сказаний. Не все падет, но все изменится.

P.S. Авторский мир — сказочной фауны и классической магии нет, мистика и элементы хоррора есть.

Время Вьюги

Часть первая

Пролог

«Когда в штабе все идет через известное место, пехота потом обязательно идет через место неизвестное».

К своим тридцати двум годам Ингрейна Дэмонра все еще не знала, какая математика могла бы отвечать за такое странное распределение неведомого в мире, но интуитивно чувствовала глубокую правоту этой мысли. А иногда, как сейчас, и на собственной шкуре ощущала. Особенно когда чужие великие планы загоняли ее мобильный стрелковый полк в малознакомые места глухими зимними ночами.

Спасибо на том, что из всего полка отправили одну роту. Видимо, идея незаметно и быстро протащить добрых шесть сотен человек через лес кому-то все же умной не показалась. Дэмонре, впрочем, вообще не казалось умным идти короткой дорогой, будучи в Рэде. Плоха была та короткая дорога, на которой не сидело бы хотя бы два десятка местных патриотов с неместными винтовками. Братская любовь, оформленная в виде договора о добровольном присоединении Великого княжества Рэдского к Калладской кесарии, за последние триста лет дала вполне определенные всходы.

В лесу было холодно, как в аду, черно и мертво, но нисколько не тихо. От мороза резко трещали ветки, заставляя и без того взвинченную нордэну думать о засаде. Где-то далеко тоскливо выл волк — вот уж кому было даже хуже, чем им, если такое возможно. Январь только-только вступил в свои права, а стужа стояла такая, что морщились и покрякивали даже привычные к любым холодам калладцы. Дэмонре не очень хотелось знать, чем такими зимами в обычно теплой Рэде будут питаться волки сейчас, и все прочие — весной.

Глава 1

— Нелюдь! Бей, кто Каллад любит!

Эрвин Нордэнвейдэ глубже зарылся носом в воротник. В прошлый раз, когда его хотели нашпиговать осиновыми колами, окружающие орали «Бей, кто в Создателя верует!». Дело было в Рэде, и тогда у страждущих действительно нашлись осиновые колы. У нынешних преследователей имелись только кулаки, факелы и уйма энтузиазма, компенсировавшего отсутствие колов. Впрочем, это были чисто стилистические тонкости, отличавшие Рэду от Каллад. В большинстве людей вино будило желание петь и плясать, а вот в некоторых — религиозное рвение или приступы не совсем понятного Эрвину патриотизма, но тут уж каждому были свои игрушки.

Лейтенант Нордэнвейдэ, не оборачиваясь на голоса, повернул к парку Святой Рагнеды. В Красную Ночь там всегда проходили массовые народные гуляния, так что смешаться с толпой труда бы не составило.

Глава 2

Сани скользили по снегу так быстро, что, казалось, еще мгновение — и они полетят, вместе с серебристой поземкой и тройкой лошадей, из ноздрей которых на морозе валили клубы пара. Извозчик напевал что-то залихватское и удалое, колокольчик под дугой заливался звоном, а укутанные в меха пассажиры — смехом. Стоял ясный и холодный день, и два студента последнего курса, без пяти минут дипломированные некромедик и инженер, спешили в ресторан, на блины с семгой. Впереди маячили выговор от декана, строго поджатые губы родителей и огромное, безбрежное счастье, в какое верится только по юности.

Сани свернули. Мимо пронесся вход в парк святой Рагнеды и черные голые деревья за кованой решеткой, улица Хельги Асвейд, желто-белый кадетский корпус его величества кесаря Эвальда и, наконец, в лучах зимнего солнца ослепительно сверкнула темная лента Моэрэн. Тройка помчалась по набережной.

Дэмонра смотрела на эту картинку как будто со стороны. Она давно не чувствовала никакой связи между собой и смеющейся девушкой, прижимающейся к плечу Мейнарда Тальбера. Мейнард навсегда остался двадцатиоднолетним, красивым и счастливым, точно как в тот зимний день. А вот девушка куда-то исчезла. Дэмонра больше не встречала ее ни в зеркалах, ни на фотографиях. Одиннадцать лет спустя она начала сомневаться просто в факте ее существования.

На перекрестке, перед мостом, показался подросток в лохматой черной шапке и не по размеру большой шубе. Сани неслись прямо, мимо перекрестка. Дэмонра почему-то видела все это не из-за плеча извозчика, как в жизни, а с высоты птичьего полета. В тот ясный зимний день она заметила даже не подростка, а просто какую-то размытую темную фигуру, метнувшуюся к саням. Заметила в самую последнюю секунду, уже после того, как светлые глаза Мейнарда стали черными и бездонными из-за расширившихся зрачков.

Глава 3

Эйрани Карвэн была ослепительно хороша собой — на данном суждении сходились и ее друзья, и ее враги. Первые никогда не забывали при этом добавить, что ее красота равняется уму, а вторые заменяли «ум» на «распущенность». Наклз бы не поручился, какая из версий ближе к правде. Его никогда особенно и не занимало ни содержимое хорошенькой головки Эйрани, ни тем более чистота ее простыней. С тем фактом, что сестрица Магды — редкая красавица, стала бы спорить только другая красавица. А вот что Наклзу в ней не нравилось, так это некий налет вульгарности, почти неуловимый и ни в чем конкретно не выражающийся. Нет, на фоне Магды Эйрани, разумеется, выглядела образчиком блестящих манер и всего возможного светского лоска. Младшая Карвэн не употребляла грубых слов, возмущенно трепетала ноздрями тонкого носика, когда при ней их употреблял кто-то другой, виртуозно танцевала, первоклассно имитировала живейший интерес к словам собеседника и умела при случае блеснуть очаровательным невежеством по любому злободневному вопросу. Иными словами, Калладский Институт благонравных девиц смело мог бы гордиться своей выпускницей, если бы только она его действительно окончила. Наклз в жизни не видел Эйрани не то что пьяной, кричащей или ведущей себя развязно, а даже недостаточно любезной или неаккуратно причесанной, но для него она все равно осталась в категории «не барышня». И дело было вовсе не в тонких сигаретках, которые Эйрани при случае весьма мило покуривала. Наклз и сам бы не ответил, в чем же было дело. Но общепризнанная красавица, звезда балов и предмет десятка только известных дуэлей, магу чем-то не нравилась. Впрочем, даже нравься она ему, благосклонность дамы такого уровня стоила денег, которые приват-доцент никогда бы не заработал честным трудом. Нежелание общаться с компетентными органами также стояло на страже сердца и кошелька Наклза.

Когда маг боковым зрением заметил, что Эйрани его догоняет, он едва сдержал желание ускорить шаг. Впрочем, сделать это в вокзальной толкотне было бы непросто. У перил лестницы они практически поравнялись. Дальнейшее игнорирование госпожи Карвен-младшей уже попахивало дурным тоном — как-никак они были представлены друг другу еще в те годы, когда Эйрани только начинала свои светские успехи. Наклз мрачно подумал, что при случае свалит свое нехорошее поведение на проблемы со зрением, но предприимчивая красавица не оставила ему выбора: с жалобным вскриком Эйрани почти упала на мага. В принципе, ступеньки были достаточно обледенелыми, чтобы поскользнуться на них совершенно естественным образом, особенно если учесть ныне популярные среди столичных модниц тоненькие каблучки, но Наклз знал цену таким вот чудесным совпадениям. Что, конечно, не помешало ему поймать даму, хотя и несколько менее нежно, чем требовал этикет.

— О, мессир Наклз, какая неожиданная встреча! — Эйрани взмахнула роскошными ресницами, на которых застыли снежинки.

— И весьма приятная, — холодно и неубедительно заверил ее маг. — Надеюсь, вы не ушиблись?

Глава 4

День лейтенанта Нордэнвейдэ начался даже более скверно, чем обычно. Сперва Маэрлинг, уставший после карточных подвигов и заявившийся в купе ближе к утру, изводил соседа молодецким храпом человека, совесть которого находится в состоянии первозданной чистоты. Потом, как только слух Эрвина несколько привык к руладам и лейтенант задремал, к ним стал ломиться Гребер. Денщик Дэмонры слезно просил спрятать самовар. Судя по тому, с какими умоляющими глазами он прижимал к груди эту посудину, внутри плескался отнюдь не кипяток. А Зондэр Мондум вышла на охоту. Скорее всего, Гребер расчитывал застать Маэрлинга, который, как сын графа, мог позволить себе «либеральничать». Эрвин тоже не видел проблемы в том, чтобы за закрытыми дверьми говорить с людьми, которые не окончили школы, по-человечески, но они все-таки не на даче сидели, и субординация требовала немедленно донести до Гребера его место в этом мире не самым интеллигентным способом. Если вообще существовал интеллигентный способ объяснить, что деление на людей и вещи происходит не по принципу наличия души, а по графе «происхождение» в метрике.

Пожалуй, если бы наглости для подобного поступка хватило у обычного солдата, Эрвин на первый раз просто закрыл бы дверь перед носом просителя, но Гребер обычным не был. Насколько лейтенанат понимал, этот хитрый мужик лет пятидесяти являлся переходящей ценностью двух поколений семьи Вальдрезе-Рагнгерд. Ценностью, на взгляд Эрвина, очень сомнительной, но Ингрейна Дэмонра пьющего денщика до сих пор не выставила вон и не пристрелила, а это о чем-то да говорило. Разумеется, он не верил грязным сплетням на предмет рода услуг, которые упомянутый Гребер оказывал сперва матери, а потом и дочери. Но какие-то услуги он им, определенно, оказывал, раз Дэмонра терпела его поведение.

— Создателем прошу… — печалился Гребер, воровато оглядываясь по сторонам. Видимо, охотники висели на хвосте и времени на препирательство у него не оставалось, вот в ход и пошла тяжелая артиллерия.

Хотя в том, чтобы божьим именем умолять спрятать водку, было что-то бесконечно народное. Эрвин разозлился.

Время Вьюги

Часть вторая

Пролог

— Снова гроза, — недовольно сообщил Ингмар Зильберг, поглядев поверх дымчатых очков на ставшее пепельным небо. — Ветра дуют с севера уже неделю, — ровно продолжил он, не дождавшись никакой реакции. — Нужно с этим что-то делать.

Немексиддэ оторвалась от бумаг и посмотрела в окно. Грозовой замок, или Эльдингхэль, как его звали нордэны, стоял на утесе и возносился над землей и морем на добрые две сотни метров, так что открывающиеся виды впечатляли. В ясную погоду и с мощным биноклем отсюда даже получалось разглядеть силуэты островов Внутренней Дэм-Вельды. Впрочем, за последние лет двадцать внутреннюю Дэм-Вельду стало модно называть «дальней». Что, на взгляд Немексиддэ, являлось хорошей тенденцией: видимо, и самые упорные осознали, что вернуть исконные территории им не светит, сколько винтовок ни собери.

Горизонт на севере сделался уже почти того же цвета, что и штормовое море. Свинцовую даль прошили яркие белые всполохи.

— Молнии, — поморщился Ингмар. — Ну и что прикажешь сказать нашим дорогим гостям?

— Небесный огонь, подарок с Гремящих морей, — пожала плечами Немексиддэ. — Вранье, знаешь ли, не позолота, не стирается при употреблении.

Глава 1

Так сложилось, что за всю свою двадцатишестилетнюю жизнь по-настоящему серьезные решения Эрвину приходилось принимать только дважды. И в обоих случаях они сводились к нехитрой дилемме «уйти или остаться», когда уйти проще, а остаться — по-человечески правильнее. В первый раз Эрвину еще не исполнилось двадцати, он был напуган, отчетливо представлял себе осиновый кол и крайне размыто — другие перспективы. Единственной «другой перспективой» оказалось бегство в Калладскую кесарию, с последующей службой упомянутой кесарии. Как сын своей страны, Эрвин никак не мог одобрять такого выхода, но ему вовремя объяснили, что лучше быть живым калладским наймитом, чем мертвым рэдским медиком. В принципе, те шесть лет, которые он провел в Каллад, за редким исключением, можно было считать хорошим временем. Конечно, по меркам Рэды, жизнь Эрвина категорически не удалась: все его сверстники к двадцати шести годам либо являлись отцами семейств, детишками с тремя, не меньше, либо лежали в земле, окруженные ореолом трагической славы инсургентов и борцов за независимость. Эрвин не сподобился ни разжиться большой семьей, ни красиво умереть за свободу, то есть коптил небо совершенно напрасно. Впрочем, если смотреть правде в глаза, в последний раз желание сложить голову за Рэду, совершив напоследок нечто эдакое — значительное, трагическое и в высшей мере геройское — его посетило лет в пятнадцать, после отказа дочки старосты пойти с ним на прогулку. После ему хотелось уже не красиво умирать, а прилично жить.

Будучи гимназистом последнего курса, он встретил Марину — настоящую русалку, темноволосую, с бездонными глазами и загадочной улыбкой — тайком просил ее руки, догадываясь, что родители не одобрят затеи жениться на бесприданнице, и поехал в ближайший город учиться на врача и зарабатывать на будущую семейную жизнь. Все шло прекрасно до того солнечного дня, когда институтка и красавица Эжени Ассэ швырнула самодельную бомбу под карету прокалладски настроенному бургомистру. Бомба взорвалась секунды на три-четыре позже, чем должна была. Бургомистр спокойно проехал, а пешеходам на тротуаре достался ударный заряд шрапнели. Эрвину крупно повезло трижды. Во-первых, он оказался не в эпицентре взрыва, во-вторых, успел закрыть лицо руками, и в толпе нашелся доктор — в-третьих.

Видимо, события выстроились подобным образом, чтобы компенсировать катастрофу, случившуюся парой часов позже, или, напротив, сделать так, чтобы она точно состоялась. Кого-то же ждали пол-литра зараженной крови.

Как его довезли до больницы и что там происходило — Эрвин не помнил. Наверное, это был единственный случай, когда тихий и покладистый студент действительно боролся вопреки обстоятельствам, но никаких связных воспоминаний о сражении за жизнь не сохранил.

Глава 2

Прибывшая с Архипелага Ингрейна Ингихильд вполне соответствовала худшим ожиданиям Зондэр. Эта снежная лисичка еще в гимназии умела пройтись по грани между оловянным солдатиком и фарфоровой куколкой. Причем так ловко, что каждая категория видела в ней родственную душу, а кости менее удачливых предшественников под ее каблучками хрустели тихо и пристойно. И она не теряла времени даром, развивая свой талант. Трудно было предположить, что за обаятельной улыбкой, точь-в-точь как у Кейси — а они приходились двоюродной теткой и племянницей по материнской линии — скрывается человек холодный и бездушный. Не удивительно, что люди, задумавшие что-то раскопать, прислали именно ее.

Для Зондэр, увы, эта кандидатура являлась наихудшей и по личным причинам. Они вместе учились, не виделись пятнадцать лет, и она бы предпочла не видеть Ингрейну еще столько же. Встретить человека, которому она сумела безнаказанно причинить зло, пожалуй, оказалось даже хуже, чем того, кто безнаказанно причинил зло ей. Кое в какие подробности Зондэр Наклза посвящать не стала, но это не значило, что она их не помнила.

Сложно сказать, что отличало Ингрейну Ингихильд от всех прочих. Та не была ни самой родовитой девочкой их класса, ни самой богатой, ни первой ученицей, ни даже просто красавицей — и все-таки выделялась. Она держалась особняком не потому, что с ней не хотели дружить и играть, а потому, что ей, очевидно, самой в голову не приходило, что так можно. Ингрейна не давала списывать и не списывала, не подсказывала и не принимала подсказки, очень прилично фехтовала — даже Магда проигрывала ей в трех случаях из пяти — и никогда не скрывала своего отношения к людям и вещам. Не злословила и не сплетничала, но, получив прямой вопрос, могла ответить так, что спрашивающий быстро терял охоту продолжать изыскания. Вряд ли кто-то когда-то слышал от Ингрейны вежливое вранье или неискренний комплимент: та или молча улыбалась, или била наотмашь, но никогда не становилась зачинщицей ссоры. Они могли бы сойтись с Дэмонрой — вопреки очевидным фактам, какая-то внутренняя общность у них имелась — но Зондэр это сближение вовремя заметила. Здорово его испугалась и, конечно, предотвратила.

Она уже в гимназии понимала, что Дэмонра, как и Магда — очень удобный жизненный таран, разве что в более изящной обертке. За нее можно было спрятаться и потом пройти там, где прошла она, в качестве благодарности прикрыв ей спину и убрав беспорядок. Благодарность, впрочем, с точки зрения Дэмонры вот уж точно не являлась обязательной — она шагала как шагала, а те, кто за нее уцепился, могли плестись с комфортом, пока ей не мешали. Зондэр в этом вопросе с собой оставалась честной: в отличие от подруг, она не родилась на свет идеальным автоматом для решения жизненных проблем. На протекции, родственные связи и иную поддержку ей рассчитывать не приходилось. И именно поэтому она с самого начала выбрала в друзья Дэмонру и Магду, а не тех, с кем можно обсудить искусство и элегическую печаль. Ингрейна Ингихильд, в чьем спокойном голосе при надобности позвякивала шашка или скрежетали мельничные жернова, тоже принадлежала к породе людей, способных проторить дорогу в жизнь, но она явно не собиралась брать с собой лишних пассажиров. И да, она — храбрая не бесшабашной Магдиной храбростью, а какой-то собственной, ледяной — больше подходила на роль человека, стоящего на стреме, пока друзья выцарапывают всякие вечные истины над дверьми директорского кабинета. Рядом с ней трусишка, которой нельзя было лишиться стипендии, очень сильно тускнела.

Глава 3

— Я готова на все, — жарким шепотом сообщила студентка, метнув в Наклза горящий взор из-под ресниц. Накал страстей впечатлял. Маг задумался, где девочка из приличной семьи набралась замашек низкопошибной кокотки, но потом решил, что ему лучше оставаться в неведении. Все-таки знания о первопричинах падения общественной нравственности являлись прерогативой стареющих дам, а Наклзу, хоть он уже и перешел границу профессиональной пенсии, исполнилось только тридцать семь. Не родись он магом, считался бы мужчиной в рассвете лет. — На все, — с нажимом повторила барышня, видимо, на случай, если идиот-преподаватель ее до сих пор не понял.

Наклз измученно поглядел в потолок. Добрые Заступники не торопились явиться и всех спасти. С позволения сказать «зачет» шел восьмой час. Маг тоже был готов уже на все. Даже на то, чтобы отпустить красотку с низшим положительным баллом.

— Вы меня понимаете? — настаивала та, поправляя воротник блузки.

— Да понимаю я вас, — скрипнул зубами Наклз. — Вы десятая «готовая на все» за два часа.

Глава 4

Дэмонра всегда знала, что Наклз, скорее всего, умрет раньше нее. Из среднего срока жизни мага — сорока-сорока пяти лет — в Каллад никто не делал особенного секрета. Когда нордэне было двадцать с небольшим, это казалось ей бесконечно несправедливым. Став старше, Дэмонра осознала, что справедливость — справедливостью, а предъявить обвинение в преднамеренном убийстве лучшего друга имперскому Создателю у нее вряд ли получится. К сожалению, за последующие годы дальше этой мысли в своем смирении перед судьбой она так и не продвинулась. Нордэна знала, что Наклз умрет молодым, и при этом верила, что он будет с ней до самого конца ее земного забега по приключениям. Потому что без Наклза этот забег лишался половины удовольствий и, пожалуй, всей надежды понять его смысл. Такие парадоксальные размышления легко уживались в ее голове, как там вообще уживалось множество противоречащих друг другу идей и концепций. Как истинная нордэна, Дэмонра верила, что скоро зазвонят колокола, история завершена и ничего тут больше не будет, только лед и небо. Это не мешало ей, как истинной калладке, носиться с пистолетом и шашкой по городам и весям во имя вящего блага кесарии в несуществующем и невозможном будущем. Кипучую смесь любви и ненависти к Дэм-Вельде не стоило даже упоминать. Какие чувства Дэмонра испытывала к Каллад, не разобрали бы и бесы, но огромная гордость за кесарию сочеталась с сильнейшим желанием повесить на ближайшем фонаре половину ее верхушки и запустить по этому поводу торжественный салют. Вот с таким сумбуром в голове, мыслях и чувствах она и ехала через густые южные сумерки к родным черно-белым флагам.

Рейнгольд спал, отвернувшись к стене. За окном поезда лениво проплывали редкие огни. Колеса издавали мерный перестук. Из вагона-ресторана доносились голоса и смех. Дэмонра смотрела то в потемневшие окна, то на затылок Рейнгольда, смутно белевший в полумраке. Зажигать лампу нордэна не стала, чтобы свет не мешал Зиглинду спать, и стеклянный плафон тускло поблескивал на столе. Самой Дэмонре не хотелось ни читать, ни спать, ни думать.

За неполные два месяца, проведенные в Виарэ, от Наклза ей пришло ровно одно письмо, если три слова на белом листке заслуживали такого названия. «Не смей возвращаться», — вот и все, что он удосужился ей написать. В ответе Дэмонра, конечно, с большими подробностями рассказала, где она видела Наклза и как высоко ценит его мнение, но отправить письмо не успела: прилетела весточка о «солнечной и ветреной погоде» от Магрит. Дальше Рейнгольд продемонстрировал очередные чудеса выдержки и благородства — после каждого такого чуда Дэмонра чувствовала себя еще хуже, чем до него — и вот они в комфортабельном международном вагоне катили в калладскую столицу, допущенные и прощенные.

Наверное, ехать обратно в кесарию с фальшивой метрикой, в парике и с пистолетом под боком в вагоне третьего класса было бы не так удобно, но это избавило бы нордэну от четырех суток безуспешных попыток разложить по полкам принципиально несовместимые вещи. Требовалось как-то согласовать любовь к Каллад и финансирование врагов Каллад. Симпатию к рэдцам и пальбу по этим самым рэдцам. И девочку Агнешку с мятой ленточкой, и кесаря, который всегда прав. И Наклза, которому нельзя помочь и к которому она мчалась через наступающую ночь, этим вбивая последний гвоздь в крышку гроба их с Рейнгольдом будущей жизни. И Рейнгольда, который ей в этом помог. И многие другие такие же глупости и нелепости, которые складывались в ее, Дэмонры, бестолковую жизнь.