Проблема внутрижанровой типологии и изучения отдельных типов фантастики в современном литературоведении остается открытой. До середины 80-х годов XX века вся русская фантастика советского периода рассматривалась как научная (НФ). И уже внутри ее выделялись космическая, приключенческая, детективная, юмористическая и т. п. Наряду с этими разновидностями выделялась и историческая фантастика. Однако специальных исследований, посвященных ей, нет. Не рассматривался и вопрос о корнях исторической темы в русской фантастике, о ее развитии на протяжении всего периода существования данного жанра в русской литературе. Появлялись иногда работы, в которых интересующая нас тема затрагивалась лишь косвенно. Как правило, в связи с анализом творчества отдельных писателей или в исторических обзорах, посвященных становлению фантастики в России, а также в ее отдельных регионах.

Среди наследия русских писателей XIX века наибольший интерес для нашего исследования представляет ряд произведений, созданных в 1-й половине столетия, когда фантастика лишь зарождалась как самостоятельный литературный жанр. Именно в это время пробуждается интерес к отечественной истории, связанный как с ростом национального самосознания, вызванным победой в Отечественной войне 1812 г., так и в целом с развитием романтизма в литературе, особое внимание уделявшего поэтизации прошлого. История проникает и в фантастику, отразившись в романах

А. Ф. Вельтмана

«

Светославич, вражий питомец

»,

М. Н. Загоскина

«

Искуситель

»,

О. И. Сенковского

«

Фантастические путешествия Барона Брамбеуса

», повести

Ф. В. Булгарина

«

Предок и потомки

».

Дореволюционная фантастика изучена довольно слабо. Русская литература, как справедливо замечает В. Гуминский, «не знала устойчивой специализации, присущей литературной современности. У нас не было как таковых и писателей-фантастов — литераторы выступали в этом жанре весьма нерегулярно» [80, 331]. Вероятно, именно поэтому названные выше фантастические произведения авторов, более известных своими работами в совершенно иных жанрах, не привлекали внимания современников. А если и привлекали (как, например, «Искуситель» или «Светославич, вражий питомец»), то рассматривались не с интересующей нас точки зрения. Лишь с 1970-х годов появляются отдельные работы, посвященные русской фантастике XIX века. Среди них наибольший интерес представляют монографии

Из произведений начала XX века интерес для нашей работы представляет роман

В послевоенной русской фантастике (особенно 60-80-х годов) заслуживают внимания романы авторского дуэта

«Мы живем в веке историческом, — писал А. А. Бестужев-Марлинский о преимущественном интересе современного ему русского общества к истории, — потом в веке историческом по превосходству. История была всегда, совершалась всегда… Мы ее видим, слышим, осязаем ежеминутно; она проницает в нас всеми чувствами… Мы обвенчались с ней волей и неволею, и нет развода. История — половина наша, во всей тяжести этого слова» [119, 88].

Выходят в свет тома «

Истории Государства Российского

»

Н. М. Карамзина

. Ими, как и только что появившимися в русских переводах романами

Вальтера Скотта, Фенимора Купера, Виктора Гюго, Алессандро Мандзони

, зачитывается образованная русская публика. Вскоре бурно расцветает и русский исторический роман. Не удивительно, что история проникает и в другие литературные жанры. Не исключением была и только зарождавшаяся в русской литературе фантастика.

В фантастике 1-й трети XIX в. можно выделить несколько жанровых разновидностей, где встречается «исторический элемент». Прежде всего, это сатирическая фантастика, получившая распространение в творчестве Ф. В. Булгарина и О. И. Сенковского.

Так, в повести

Булгарина

«

Предок и потомки

» сюжет основан на столкновении нравов «века нынешнего» и «века минувшего». Приём этот был характерен как для русской комедии этого периода (достаточно вспомнить хотя бы «

Горе от ума

»

А. С. Грибоедова

), так и для исторического романа, в котором служил для более полного воссоздания coleur locale. Писатель-фантаст одним из первых в русской литературе обращается к такому интересному явлению, как анабиоз (или искусственный сон), впоследствии не раз использовавшемуся его коллегами по жанру. Суть повести в том, что в современный Петербург попадает стольник царя Алексея Михайловича. За сто пятьдесят лет до описываемых событий он был отправлен государем в Архангельск, где попал в снежный буран, замерз и пролежал в льдине до тех пор, пока солнце не избавило его от полуторавекового плена и спячки. Попав в северную столицу, стольник Сергей Сергеевич Слепушкин удивляется техническим и социальным новшествам. И если первые им воспринимаются вполне адекватно, то нравы и быт своих потомков он осуждает. Булгарин выступает здесь апологетом допетровской Руси, его герой критикует «онемечивание» российского дворянства, его привычки во всем рабски копировать иностранное. Помимо этого, повесть «Предок и потомки» отчасти является и сатирическим памфлетом, направленным против литературных противников Булгарина и, прежде всего, против А. С. Пушкина, выведенного в произведении под именем Никандра Семеновича Свистушкина. «Это маленькое, зубастое и когтистое животное, — говорит о своём потомке Сергей Сергеевич, — не человек, а обезьяна!» [26, 69]. Сюжеты, подобные тому, который развивает здесь Булгарин, находим в «

Несколько для иных целей использует «исторический элемент»

В 1920-х годах, как справедливо замечает

В. И. Бугров

, «

естественно было стремление молодых советских литераторов, с одной стороны, окончательно „разделаться“ с мировым капитализмом, показать полнейшую и всестороннюю его несостоятельность, а с другой стороны — представить как можно ощутимее радостный мир будущего

». Порой героями их книг становились «

люди, стремившиеся „конструировать историю в нужном направлении“

» [22, 164]. Таков, в частности, герой произведения

В. В. Гиршгорна, И. И. Келлера и Б. С. Липатова

«

Бесцеремонный Роман

». Книга эта является одной из первых удачных попыток создания «альтернативной истории» в русской фантастике.

Успеху романа в немалой степени способствовала серьезная подготовительная работа, проделанная соавторами. «

Так как главные события развертывались в первой половине XIX века

, — вспоминал И. И. Келлер, —

пришлось много времени провести в Публичной библиотеке, изучая старые газеты и журналы, архивные материалы и мемуары, вплоть до записей „Камер-Фурьерского журнала“, фиксировавшего каждодневные события в царской семье

» [22, 168].

«Бесцеремонный Роман» — типичный образец литературы своего времени. И идейно-тематическим содержанием, и особенностями организации повествования, образной системы и композиции он напоминает множество фантастических романов, созданных в 1920-х — начале 1930-х годов. В основу сюжета положена идея путешествия во времени, темпонавтики, активно разрабатывавшаяся в русской литературе той поры. Достаточно вспомнить хотя бы «

Ивана Васильевича

»

М. А. Булгакова

. Однако у драматурга пьеса имеет ярко выраженный сатирический характер. Булгаков высмеивает косность, невежество, административно-чиновничий произвол и рутину. И в то же время он с явной симпатией пишет об инженере Тимофееве и его изобретении — машине времени, показывает торжество человеческого разума. Тут же затрагивается и вопрос об ответственности ученого за свое открытие, о своевременности его обнародования. Познакомившись с принципом действия машины, плодами изобретения Тимофеева пользуется мелкий жулик Милославский. Что же будет, если научное открытие такого масштаба станет достоянием преступников более изощренных? Не захотят ли они переписать всю всемирную историю?

Именно это пытается сделать «положительный» герой «

В 1960-е годы в русскую фантастику, по справедливому мнению А. Ф. Бритикова, проникает новое явление — «

историзм… как элемент научно-фантастического метода

» [21, 301]. Тайны прошлого привлекали фантастов этого периода «

не экзотической сюжетностью… но возможностью применить научно-фантастическое мышление к выявлению истоков культуры человечества

» [21, 301]. Писателей занимали различные аспекты проблемы — Человек и Время. «

Что дала бы людям возможность полного воссоздания прошлого, своего рода расширения их власти над временем?

 — спрашивал Б. В. Ляпунов. —

Какие существуют еще пока неизвестные связи между эпохами, которые разделены веками?

» [124, 135].

Исторические сюжеты так или иначе представлены в творчестве многих писателей того времени: в научно-фантастических повестях

И. М. Забелина

, вошедших в сборник «

Загадка Хаирхана

» (1961), романе

Г. С. Мартынова

«

Спираль времени

» (1966), повести

М. Т. Емцева и Е. И. Парнова

«

Последнее путешествие полковника Фосетта

» (1965), романе

Л. И. Лагина

«

Голубой человек

» (1967), романах

Е. Л. Войскунского и И. Б. Лукодьянова

«

Экипаж „Меконга“

» (1962), «

Очень далекий Тартесс

» (1968), «

Ур, сын Шама

» (1975). Наибольший интерес для нашего исследования представляют последние три книги. Если точнее, то роман «

Очень далекий Тартесс

», который, по нашему мнению, условно можно отнести к типу «криптоистория».

Первой попыткой авторского дуэта создать историко-фантастическое произведение стал роман «

Экипаж „Меконга“

», снабженный подзаголовком: «

Книга о новейших фантастических открытиях и старинных происшествиях, о тайнах Вещества и о многих приключениях на суше и на море

».

Б. В. Ляпунов

полагает, что «

подзаголовок, названия частей, развернутые названия глав и эпиграфы, открывающие книгу, каждую часть и каждую главу, — все это подчеркивает задачу авторов: использовать для современного произведения жюльверновскую форму, „принцип широкого захвата“, позволяющий объединить основную научно-фантастическую идею с многоплановым приключенческим сюжетом, не пренебрегая популяризацией и давая определенную идеологическую окраску

Действительно, фантастического в романе не так уж и много. Весь сюжет разворачивается вокруг таинственного ножа, который режет, не разрезая, проходит сквозь предметы, не оставляя никакого следа. Добыть его пытаются и советские ученые-нефтяники, и любители легкой наживы, и даже иезуиты. Тайна происхождения ножа раскрывается во второй части романа «Флота поручик Федор Матвеев», события которой происходят в XVIII в. Петр Первый посылает экспедицию князя Александра Бековича-Черкасского искать водный путь в Индию через Среднюю Азию. В Хиве экспедиционный корпус был уничтожен, а один из его членов, Федор Матвеев, продан в рабство в Индию. Здесь он становится очевидцем удивительных и таинственных вещей: люди проходят сквозь стены, статуи богини Кали превращаются в лейденские банки — накопители электричества, масло, вылитое в бассейн с водой, проникает сквозь нее. Отважному поручику удается бежать, прихватив с собой чудо-нож.

Авторы не объясняют, каким образом индийским брахманам удалось создать нож из антивещества. Это так и остается загадкой. Исторический экскурс в романе сюжетно оправдывает то, что «

В 1970-1980-х годах в русской литературе происходит буквально «воскрешение» исторического жанра. Такой бурный расцвет писательского и читательского интереса к нему наблюдался еще разве что во второй четверти XIX века, когда жанр этот лишь зарождался. Подобное явление вполне объяснимо. В эпоху так называемого «застоя», когда на любое проявление свободомыслия был наложен строжайший запрет, историческая проза становилась трибуной, с которой человеку неравнодушному ко всему, происходившему в стране, удавалось сказать хоть что-то. Выбирались такие эпохи и герои, воскрешение которых давало писателю возможность аллюзий, исторических параллелей между прошлым и настоящим. Так, памятна история публикации романа

В. С. Пикуля

«

У последней черты

» («

Нечистая сила

»), в котором партийная цензура усмотрела намеки на порядки, царившие среди кремлевской верхушки. Роман о Григории Распутине был фактически изъят из литературного обихода: осужден с высоких трибун как явление «идеологически не выдержанное и вредное»; его не рекомендовалось выдавать на руки читателям в библиотеках и т. п.

Не удивительно, что осваивают исторический жанр и писатели-фантасты. Наиболее интересным явлением для нашего обзора представляется трилогия

А. П. Казанцева

о XVII веке: «

Острее шпаги

», «

Колокол Солнца

», «

Иножитель

», объединенная под общим заглавием «

Клокочущая пустота

». В ней мы усматриваем прямую предшественницу такого типа фантастического романа, как «криптоистория».

На наш взгляд, автор не совсем правомерно объединил эти три произведения. Фактически, лишь два из них («Колокол Солнца» и «Иножитель») можно рассматривать как безусловно фантастические. «Острее шпаги», посвященный «магистру Прав, Чисел и Поэзии» Пьеру Ферма, относится скорее к типу романизированной биографии выдающегося ученого. В этом романе, как справедливо пишет И. Е. Семибратова, автор

Книга Казанцева по сути и посвящена разгадкам «этюдов» французского математика. Силой своего воображения фантаст воссоздает обстоятельства, в которых Ферма формулировал условия этих задач. Гипотетичным является и сюжет, связанный с загадочной кончиной магистра Чисел.

Как это видно из предыдущей главы, историческая фантастика занимала определенное место в общей массе русского фантастического романа XIX и XX веков. Однако подлинный расцвет этой разновидности наступил лишь в 90-е годы XX века. Для этого было несколько причин, главная из которых — освобождение писателя от всевозможных идеологических догм и табу.

В условиях тоталитарного общества с его «единственно верной» марксистско-ленинской идеологией и «материалистическим пониманием» истории любая попытка пересмотра уроков Клио воспринималась как покушение на основы системы. Истории в «сослагательном наклонении» не было места в советской фантастике. Вспомним показательный пример с полемикой вокруг рассказа

Д. Биленкина

«

Проба личности

» (1978), в котором описывался суд группы школьников из будущего над компьютерным фантомом Ф. В. Булгарина. Когда известный литературовед

В. П. Мещеряков

робко попытался призвать фантаста к объективному анализу жизни и деятельности печально знаменитого русского писателя, то незамедлительно последовала реакция властей. В журнале «Коммунист» была опубликована реплика «

Осторожно с историей!

» (статья

Мещерякова

называлась «

Осторожно с фантастикой

»), где в резкой форме давалась отповедь всем тем, кто желал как-то по иному взглянуть на ту или иную фигуру российской истории, подкорректировать сложившиеся стереотипы. После этого почти десять лет имя Булгарина упоминалось с оглядкой на партийную цензуру и обязательно только в негативном контексте.

Годы «перестройки» и последовавшие за ними события начала 90-х годов XX века стали для многих деятелей литературы, в том числе и для фантастов, водоразделом, резко разграничившим две эпохи. Распад сверхдержавы, рецидивы «рыночной экономики» и эпохи первоначального накопления капитала, утрата идеологических ориентиров и прежних нравственных ценностей послужили поводом для переосмысления всей предыдущей истории России. «Как мы пришли к этому? Почему? Можно ли было избежать всех нынешних событий?» — такими вопросами задавались многие из авторов, начавших писать историческую фантастику.

На наш взгляд, можно назвать несколько побудительных мотивов, заставивших различных писателей-фантастов обратиться к историческому жанру. Здесь не последнюю роль играет возраст автора. Условно мы выделили бы здесь три группы.

К первой относятся писатели старшего поколения, т. е. те, которые перешагнули полувековой рубеж. Эта группа относительно немногочисленна. Самыми яркими её представителями являются

Большинство из названных выше писателей разрабатывает в своем творчестве такой тип исторической фантастики как «альтернативная история» — один из самых популярных в современной русской фантастической романистике. В произведениях этого рода, отмечает

А. В. Шмалько

(

А. Валентинов

), описывается «

не то, что было на самом деле, а то, что случилось в стране и мире благодаря авторской фантазии

» [35, 21]. Перед писателем, вступающим на путь «альтернативной истории», открывается необъятное оперативное пространство.

Некоторые из фантастов попытались в своих произведениях теоретически обосновать «альтернативную историю», дать объяснение процессов, способствовавших возникновению параллельной реальности. Здесь мы сталкиваемся с достаточно большим разбросом мнений и толкований: от вполне наукообразных и стройных теорий до чисто фантастических гипотез, порой даже с налетом мистики.

Наиболее развернутую аргументацию встречаем у

В. Звягинцева

в его цикле «

Одиссей покидает Итаку

».

Д. Арбатов

(

Е. Харитонов

) справедливо отмечает, что

Как правило, автор романа «альтернативной истории» сознательно меняет ход и результаты исторического процесса. Делается это для разных целей и в зависимости от особенностей мировоззрения писателя, его социально-политических взглядов и убеждений, литературных пристрастий. Любопытно в этой связи обратиться к вопросу о так называемой «точке искривления времени» в современных русских фантастических романах, относящихся к альтернативной истории. Мы подразумеваем здесь ключевые моменты, повлиявшие на изменение русла реки Хронос (образ, созданный

Киром Булычевым

). В каждом отдельном случае автор того или иного произведения предлагает свой вариант событий, изменивших ход истории.

Так,

В. Звягинцев

полагает, что в истории можно найти сразу несколько точек напряжения, где были перспективы возникновения альтернативной реальности. В «

Андреевском братстве

» он называет такие даты и события: ноябрьская революция 1918 года в Германии, революция Мейдзи в Японии в 1867 году, убийство Александра II в 1881 году, начало русско-японской войны в 1904 году. Герои цикла «

Одиссей покидает Итаку

» выбирают для создания параллельной реальности 1920-й год: «

Гражданская еще не кончилась, польский поход в разгаре, Варшава то ли падает, то ли нет, Муссолини и Гитлер еще никто, Ленин жив, Сталин пока еще пешка, хоть и проходная

» [91, 274]. Путешественники во времени решают провести эксперимент, изменив ход гражданской войны. Нарушение пространственно-временного континуума приводит к установлению в России диархии, разделению страны на два соперничающих государства по типу послевоенной Германии — Югороссию и РСФСР. По сути, ничего нового Звягинцев не изобретает. Он пользуется моделью, уже опробованной в истории Европы. Модель Западной Германии, примененная писателем для создания Югороссии, привлекательна только на первый взгляд. Показ дальнейших событий сконструированной альтернативной истории убеждает, что истиной в последней инстанции не обладают не большевики, ни их оппоненты.

В романе «

Гравилет „Цесаревич“

Руководитель писательского семинара, членом которого является Рыбаков,

Говоря о поэтике романов «альтернативной истории», необходимо определить, чем они отличаются от собственно исторических романов. На первый взгляд, здесь все понятно. Исторический роман повествует о том, как или почти как было на самом деле. В романах «альтернативной истории» рассказывается о том, что было бы, если бы что-нибудь случилось не так, как в реальной истории. И все же не стоит забывать о том, что любой, даже претендующий на исключительную достоверность исторический роман, — произведение художественное, а не документальное. Оно не лишено авторского произвола, построено на вымысле. Автор не может поручиться, что в действительности все происходило именно так, как показано в его книге. Вспомним, какие баталии развернулись в начале XIX века вокруг только что родившегося жанра исторического романа.

Основные принципы исторического романа были разработаны еще

Вальтером Скоттом

и затем подвергались определенным изменениям, корректировкам в зависимости от требований эпохи.

Важным новаторством Скотта стало правдивое воспроизведение местного колорита.