— Аля!.. Просыпайся! — Вероника Григорьевна осторожно тронула плечо спящей дочери, — Слышишь?.. А-а-а-л-я-а-а…

Никак не реагируя на попытки матери разбудить, девушка продолжала безмятежно спать. Нахмурившись, женщина решительно откинула пуховое, в белом пододеяльнике, одеяло, и потормошила дочь более чувствительно.

— М-м-м… — сонно промычала девушка, пытаясь рукой нащупать край одеяла, но мать резким движением сбросила его на пол.

Врождённый аристократизм всегда сбивал с толку людей, впервые увидевших Анюту Свиридову. Семнадцатилетняя девушка своими почти королевскими манерами и королевской же осанкой вызывала предположение о принадлежности по меньшей мере к какому-нибудь княжескому роду. Возможно, так оно и было, но родители тщательно скрывали от своей единственной дочери истинное происхождение своих предков. Впрочем, для советской девушки, отличницы и комсорга класса это самое происхождение не имело никакого значения. Её мать и отец были глубоко интеллигентными людьми, учителями по профессии, привившими Анечке с детства правила хорошего тона, усидчивость и непобедимое усердие. Их труды не пропали даром: школу Анюта окончила с золотой медалью, и с первой попытки поступила в институт иностранных языков.

Для этого ей пришлось покинуть родной город и уехать за пятьсот километров, в соседнюю область.

Природа не обделила Аню внешностью — девушка была на удивление красивой, с правильными чертами чуть удлинённого, с высокими скулами, лица: тонкий нос, чувственные губы, матовая кожа и большие глаза абсолютно синего цвета под трепетными, длинными ресницами. Вела она себя исключительно строго, её побаивались даже мальчишки-одноклассники. Один из них, общепризнанный красавец Вадим, удостоился чести стать для неё первой любовью — именно так выглядели их отношения. Поцеловать себя она позволила лишь на выпускном, а, уехав из родного города, поняла, что не очень-то и скучает по своему «жениху». В конце концов, её цель — получить высшее образование, которое откроет для неё все двери в счастливое будущее. А парни… Она за ними никогда не бегала, напротив, это они всегда искали её расположения. Вот пусть так и будет впредь.

…Первые несколько дней в деревне выдались солнечными, и подсохшая грязь не так препятствовала передвижению в сторону соседнего села, расположенного за полтора километра. Там находились и почта, и баня, и действующий сельский клуб, в котором по субботам играл «живой» вокально-инструментальный ансамбль. Впрочем, распорядок дня не позволял студентам наведываться туда по первому желанию. Уборка картофеля происходила, что называется, от зари и до зари, поэтому в личном распоряжении оставались лишь вечера и воскресные дни.

Александра размашисто шагала по ночной дороге. До деревни оставалось около полукилометра, и девушка слегка замедлила шаг. Она то и дело оглядывалась, как будто ожидая увидеть кого-то за спиной, но едва освещённая луной дорога оставалась пустынной.

Где-то впереди залаяли собаки, и, зайдя за очередной поворот, она увидела деревенские огни. Старый бревенчатый клуб, где они жили с другими студентками, находился в самом конце длинной улицы, и идти было ещё довольно далеко.

Остановившись, Аля чутко прислушалась, но кроме собачьего лая ничего не услышала.

«Странно…»

Студенток, проживающих в здании деревенского клуба, было десять, и к концу второй недели пребывания Александра во второй раз заступила на дежурство. Она, действительно, почти не умела готовить, ну, разве что яичницу, и теперь уныло взирала на кухонную утварь и продукты, сложенные за цветной занавеской в углу. В прошлый раз выручила Анюта Свиридова, но сегодня её рядом не было, и Аля с тоской подумала, что справляться придётся одной.

Каждый день колхоз выделял девчонкам десять литров молока и свежую говядину, а картофель, капусту и свеклу она сами привозили с поля, так что запасов овощей было достаточно, чтобы остаться здесь ещё на целый месяц.

Впрочем, до конца полевых работ оставалось всего пять дней, не считая завтрашнего воскресенья и сегодняшней субботы. Аля не знала, как дождаться последнего дня, ей уже осточертела и эта картошка, и эта деревня, и эта убогая по её меркам обстановка…

Да и новые однокурсницы ей тоже уже изрядно надоели. А ведь они ещё не начинали учиться! В каждой из девчонок она видела завистницу и сплетницу — ей казалось, что девушки только и делают, что шепчутся за её спиной… Прознали, кем является её отец, вот теперь и моют косточки. Вон как посматривают на её наряды, импортную косметику… Хотя подавляющее большинство из них — сами дети не простых родителей. Интересно, их-то почему мамочки-папочки не отмазали от этой чёртовой картошки? Неужели тоже бьются за свою репутацию?

А вот Виталик только числится на картошке. И его родители вовсе не боятся, что сын каким-то образом бросит тень на партийно-номенклатурного папашу, закрывают глаза на его поступки. Он может всю ночь прогонять на мотоцикле, и вернуться только утром, и ему всё сходит с рук. Олег тоже пытается подражать другу, но у него это не очень удачно получается. Правда, и сам Олег по сравнению с Виталиком — ещё тот придурок… Совсем не дружит с головой. Аля сколько раз искренне удивлялась, как он о сих пор не «влетел» со своими замашками? Несмотря на видимую строгость, отец свято верит, что его старший сынок паинька… А сынок уже в который раз чудом выходит сухим из воды после дурацких споров, к которым он имеет нездоровое стремление. Он спорит на всё — на деньги, на вещи, на дерзкие поступки… Предметом спора может быть поездка по ночному городу на бешеной скорости без соблюдения правил дорожного движения, прыжки с моста, а так же лишение девственности какой-нибудь ПТУшницы в течение одного вечера и без лишних уговоров… Она, Аля, уже сколько раз пыталась образумить Олега, грозя ему тем, что откроет глаза отцу. Но все её попытки оказывались напрасными — брат только смеялся, ссылаясь на свою исключительную удачливость и отцовскую занятость — родитель, и в самом деле, появлялся дома только поздно вечером, и на воспитание собственных детей времени практически не имел. Их общение происходило лишь по выходным, и тут Семён Ильич отрывался, что называется, по полной — после строгих расспросов о делах и успехах в учёбе начинался сам воспитательный процесс. Он заключался в нудном повторении одного и того же отцовского монолога о чести, достоинстве и нравственности современной молодёжи. Присутствующая при этом Вероника Григорьевна молча кивала в такт словам супруга. Сама она работала начальником отдела одного из НИИ, и тоже возвращалась домой довольно поздно, но, в отличие от мужа, была в курсе того, чем живут их дети — Александра иногда делилась с матерью своими проблемами и рассказывала о проблемах брата. По негласному сговору, отцу ничего не говорилось, чтобы не вызвать его гнев. Всё ограничивалось лишь разговорами матери с сыном, взываниями к его совести и разуму, но, наобещав с три короба, Олег снова брался за старое.