Случилась эта поездка неожиданно. Очистив котелок с супом, Николаев уселся за маленький, сколоченный из тесаных жердей стол у окна. Он вытащил пистолет и, не торопясь, начал его разбирать. В полутемной землянке никого больше не было. Другие три офицера связи находились в разгоне, и Николаев наверняка мог рассчитывать, что его хоть на время оставят в покое. Вряд ли кому-нибудь в штабе дивизии мог понадобиться еще один посыльный в этот поздний час зимнего дня.

Поэтому Николаев и принялся чистить свое личное оружие.

Надо сказать, у каждого из четырех лейтенантов, обитавших в землянке на склоне занесенного снегом оврага, было свое излюбленное занятие, которому он предавался в часы досуга. Высокий, широкий в плечах, плотный Гаврилов, ни днем ни ночью не снимавший с головы шапки-ушанки, писал, например, письма. С хмурым видом усаживался он за стол и строчил их по нескольку штук подряд. Кому он писал, никто не знал, потому что сам он никогда писем не получал. Чернявый Колчин, когда не его черед был идти с пакетом или с поручением, обычно спал. Он мог проспать очень много, но от этого нисколько не терял обычной своей живости. Когда бы его не разбудили, он имел свежий и довольный вид слегка вздремнувшего человека. Растягивая в невольной улыбке полные розовые губы, весело ругаясь, он быстро надевал шинель и туго подпоясывался широким офицерским ремнем. Наконец четвертый из обитателей землянки, низенький, остроносый Черенец, в свободное время читал уставы. Он укладывался на нары, вытаскивал потрепанный устав караульной службы и в сотый раз начинал его перечитывать. Когда ему встречалось что-нибудь заслуживающее особого внимания, он поднимал палец и прочитывал это место вслух.

Итак, Николаев принялся возиться с пистолетом. Однако, разобрав его, он обнаружил, что тем временем в землянке стало совсем темно. Тусклый, туманный февральский день перешел в сумерки, и небольшое квадратное оконце землянки, пропускавшее не так уж много света, теперь едва серело в полумраке.

Мурлыча себе под нос какой-то незатейливый мотив, Николаев зажег «молнию» — так иронически называли офицеры свой осветительный прибор. «Молния» — на самом деле была не что иное, как пустая сорокапятимиллиметровая латунная гильза от снаряда, в которую наливали керосин. В верхней сплющенной части ее торчал край фитиля из сложенного в несколько раз куска портянки. Он горел дымным, красным пламенем, от которого в носу осаждались целые пласты черной сажи. Устроив себе освещение, Николаев, наконец, смог приступить к чистке пистолета, что доставляло ему всегда большое удовольствие.