Лека вырулила к приземистому двухэтажному особнячку, едва не врезавшись в стену. Если бы Демид увидел этот дом, он вспомнил бы, как вытаскивал отсюда Яну, как бежал из города с Алексеем и пули свистели ему вдогонку. Но теперь он лежал, свалившись с заднего сиденья на пол, и едва дышал. Лека извлекла из салона виолончельный футляр, набитый деньгами, кинула его в багажник и закрыла тот на ключ.

– Куда? – Парень у входа преградил Леке путь.

– Пусти, надо.

– Не понял. – Парень важно оттопырил губу. – Ты вообще чево, не знаешь, что тут просто так нельзя?

– Крот, Крот мне нужен, понял? Кротов.

Лека осторожно открыла дверь ногой – руки ее по-прежнему занимал здоровенный футляр от виолончели. В деревенской больнице было тихо, в предрассветный час только призрак сна бродил по коридору, мягко ступая невидимыми лапами. Спали все: дежурный врач в ординаторской, бабульки-нянечки, медсестры перед невыключенным телевизором, намаявшиеся от бессонницы и застарелой боли обитатели хирургии и заядлые курильщики, отхаркивающие сквозь сон остатки своих черных легких в надсадном кашле. Девушка поморщилась. Никогда прежде не приходилось ей пробовать запах районной больнички – кислую смесь пота, табачного дыма, хлорной извести, горелой резины и невыветриваемых болезней. Лека тихо шла вдоль палат; двери с облупившейся краской кое-где были открыты, и оттуда доносился храп.

На втором этаже все выглядело приличнее. В холле даже стоял огромный цветной телевизор десятилетней давности – со снятой задней крышкой и надписью: «Товарищи! Ручками не вертеть!» Лека добралась до двери с табличкой «Ординаторская» и заглянула внутрь.

Небольшое помещение было перегорожено шкафом, повернутым к Леке задней стороной и облепленным картинками из «Крокодила». Из-за перегородки высовывались две ноги в полосатых носках. На письменном столе стоял недопитый стакан кофе, в апельсин был воткнут большой хирургический нож для ампутаций. Лека деликатно кашлянула. Ноги тут же исчезли, и через некоторое время из-за шкафа выглянула голова.

– А? Чего? – На вид парню было лет двадцать пять, жидкая бородка не придавала ему солидности, наоборот, подчеркивала юный возраст. Русые волосы, голубые близорукие глаза, небольшой круглый носик.

«Санитар, что ли?»

Прошло два дня. Демид все так же лежал без сознания, опутанный трубками и проводами. Лека плохо спала – ей снились странные, порою страшные сны. Она просыпалась и часами лежала в душном полумраке, прислушивалась к ровному дыханию Демида. Никогда время не текло для нее так медленно и мучительно.

К этому добавилась и новая напасть – какие-то непонятные боли в груди. Сначала Лека решила, что барахлит сердце, не выдерживая свалившихся на него бед. Потом начался мучительный зуд. Лека обнаружила, что над левой ее грудью появились розовые полосы, слегка пульсирующие при нажатии. Она уже было собралась обратиться к Равилю, чтобы он разобрался с этой кожной болезнью, но рисунок розовых линий заставил ее призадуматься.

Лека тайком рассматривала себя в зеркальце. Надо же, где она умудрилась подцепить эту болячку? Когда-то, кажется, она уже видела такую картинку. Похоже на ромб, внутри аккуратный крестик. Слишком красиво, чтобы можно было назвать это лишайным пятном. Хотя чешется так, что хуже не бывает!

Скрип кровати заставил Леку немедленно повернуться к Демиду. Он сидел в постели и тупо рассматривал трубку, которую вытащил из носа. Лека вскочила как ошпаренная.

– Дем, ты что? – От неожиданности она растеряла все слова. – Ну-ка, ложись! Тебе нельзя вставать.

Господин Лю прибыл в дом франка пешком. Он был молод, но уже достаточно богат, чтобы позволить себе визит в паланкине, в сопровождении двух слуг. Но скромность достойного конфуцианца не дозволяла ему обставлять свои путешествия так пышно. Лю Дэань был доктором, так же, как и его покойный отец, Лю Цзюй, рано ушедший на Небо. С детства познавая секреты медицинского искусства, Дэань без особых трудностей сдал экзамены первой и второй ступени и получил разрешение заниматься врачеванием.

Эта же скромность удерживала его от визита к чужеземцу в течение длительного времени. Франками называли в Поднебесной империи португальских колонистов. Доминик Да Бланке был одним из них. Он был просто купцом – ни миссионером, ни даже ученым, хотя Лю и был наслышан о его просвещенности. Дэань познакомился с ним случайно в харчевне, где обычно обедал. Франк сам подошел к нему и, вежливо осведомившись, не является ли господин доктором Лю, завязал беседу. Да Бланко с интересом расспрашивал о принципах китайской медицины, Лю уклончиво отвечал, помня, что не подобает чужеземцу знать секреты истинного учения. Как водится, разговор перешел на поэзию и искусство. Молодому доктору было лестно, что иностранец проявил к нему такое внимание, но он помнил, как добродетельный китаец должен относиться к чужеземцу. Все обитатели мира, лежащего вне Китайской империи, считались варварами, и визиты их в Китай говорили лишь о желании засвидетельствовать почтение великому Императору Поднебесной и принести ему дары. Зеленый Дракон – символ Востока – должен остерегаться встречи с Белым Тигром, предвестником беды, знаменующим собой Запад, где, как известно, лежит Страна Мертвых.

Через три недели, перед Праздником начала лета, Лю неожиданно получил письмо от франка с приглашением посетить его. Но Дэань не отважился прийти к португальцу. Он был робок, как девушка, этот Лю. Он покрывался румянцем смущения при одной лишь мысли о том, что ему придется поддерживать светскую беседу с чужеземцем. Поэтому Лю в ответ послал франку записку. Она была составлена так, что любой грамотный китаец понял бы: писавший ее уважает приглашающего, но считает визит нежелательным, ибо того не желают Небеса.

Но упрямый португалец не успокоился. Он искал встречи с молодым врачом.

На этот раз чужеземец прислал Дэаню щедрые дары. Заморские пряные сладости, изысканные фрукты на золотом подносе – засахаренные абрикосы, «Драконовы Глаза» и ягоды личжи. Пять бутылок изысканного португальского вина, странные фигурки из черного дерева, и венцом всему – чудесную франкскую вазу. Господин Лю прекрасно знал цену этому подарку. Вазы из-за западных морей очень высоко ценились среди любителей изящного, к каковым причислял себя и Лю. Теперь он просто не мог отказать Да Бланко в визите.

Леке и Демиду помог Равиль. Не расспрашивая подробностей, он предложил им совершить вояж за границу, в Турцию. Группа «челноков» – друзей Равиля – отправлялась за товаром через неделю. И беглецы полетели вместе с ними.

Компания подобралась весьма теплая, душой ее был толстый Яша Зильбер – небольшой, лысоватый и крикливый человечек лет сорока. Приступы раздражительности, когда он крыл беспощадным матом всех, кто попадался ему на глаза, чередовались у него с периодами благодушия и безудержного веселья – и не было тогда в мире человека милее Яши. Яша поспевал везде – он подхалимничал с таможенниками, договаривался с хмурыми ребятами, «пасущими» вокзал, ругался с носильщиками и приставал к стюардессам. Все крутилось вокруг него с шумом, чертыханием и смехом. Он был первым из «челноков», к кому подошла Лека.

Ей потребовалось разрешить сложную проблему. Большой черный кейс, доверху набитый долларами и редкостным серебром (к тому времени Лека рассталась с виолончельным футляром), мог поставить на уши любую таможню мира.

– Ну и что же ты от меня хочешь, глупая девочка? – Яша выпятил на Леку свои большие круглые глаза. – Может, ты еще хочешь вывезти из нашей Родины бабушкин фамильный рояль или я не знаю чего? Что у тебя там, в чемодане?

– Этого я не могу сказать.

Лека сидела на земле, обхватив руками колени. Вечерний сентябрьский ветерок нахально забирался за шиворот, и она плотнее запахнула полы телогрейки, сберегая остатки летнего тепла. Небо на горизонте раскрасилось неровными полосами. Солнце скрылось за багровым занавесом и медленно сползало в реку. Большое яблоко сорвалось с ветки, стукнулось о землю и подкатилось к ногам Леки. Она взяла зеленый плод и уже приоткрыла рот, собираясь вонзить зубы в его хрусткое тело. Рот ее наполнился слюной.

Лека сглотнула и запустила яблоком в забор.

– Антоновка, антоновка... Надоело! Кислятина. Слушай, Дем, а почему ты виноград не сажаешь? Или дыни? Их же можно вырастить здесь, только уметь нужно. Ты же у нас мичуринец!

Демид не ответил. Он стоял у верстака, старательно выглаживая доску длинным рубанком. Девушка взяла стружку, расправила ее кольца и вдохнула терпкий аромат. Стружка у Демы получалась замечательная – длинная, тонкая и белая, как бумага, она выходила из рубанка и ложилась ему под ноги светлым серпантином.

– Дем... – Лека подошла к Демиду и положила руку ему на плечо. – Странный ты человек, Дем. Денег у тебя до черта. А ты сидишь здесь, возишься по полчаса с каждой дощечкой. Так ведь и жизни не хватит строить эту веранду! Купи готовой рейки, или как там она называется. Плотников найми. Они тебе за два дня все сварганят.

– Эй, пацан, иди сюда!

Игорь шмыгнул носом, голова его дернулась, пытаясь повернуться на голос, но он собрал всю силу воли и пошел дальше не оглядываясь. Сердце его трепыхалось, весь он вспотел, и футболка противно прилипла к спине.

– Эй, шнырь! Считаю до полтора! Шмаляй сюда в темпе вальса!

Игорь шел дальше. За спиной раздались шаги. «Побежать? Нет уж, негодяи, не дождетесь! Надо записаться в секцию каратэ... И бить, бить эти похабные рожи в кровавое месиво! Господи, прости меня за грешные мысли...»

Толчок сзади – и Игорь полетел носом в пыль. Медленно поднялся, вытирая кровь с ободранного локтя. Еще хуже. Только перемазался весь. Игорь ненавидел грязь.

Лю Дэань был некогда доктором в одной из южных провинций, и весьма преуспел в этом занятии. Но другой удел начертан был ему Нефритовым Императором, Владыкой Неба. И как ни старался Лю охранить покой своей благочестивой жизни, следуя канонам Совершенномудрого Конфуция, довелось ему познать учение Дао Дэ и встать на путь Воина. Наставник его, земной блаженный Ван Дунган, чей род от корней самого Желтого Императора принадлежал к Школе «Тай Ди Сянь Мэнь» – «Хранителей Великого Земного Бессмертного», был возрадован успехами своего подопечного, ибо молодой Лю постигал воинское искусство с небывалым успехом. И немудрено то было – ведь Лю Дэань стал воплощенным на земле Великим Бессмертным, получив сей дар от ушедшего на Небеса чужеземца из государства красноволосых.

Но едва молодой Лю превзошел первую степень мастерства, как пришлось ему столкнуться с могущественным Врагом. Был тот Враг не человеком и не лисом-оборотнем, но происхождение имел неизвестное даже мыслителям, объявшим истину. Предполагал учитель Ван, что суть Врага того была, так сказать, нетелесная, ибо принимать он мог совершенно разнообразные формы. То зверем прикинется ужасным, подобным крысе ростом с тигра, то змеей поползет, в сорок локтей длиной, то обезьяной непотребной скачет, как Сунь У-кун, могущественный обезьяний царь, и вытворяет всякие волшебные проказы, смущая умы людей и творя разнообразные бесчинства.

Часто Враг тот появлялся и в человеческом обличье – и каждый раз в новом. Вы только посмотрите: вот старец идет, хэшан* [Хэшан – буддийский монах (кит.)] вида весьма благообразного. В монашеское одеяние облачен, в руке его посох железный. Всем готов услужить, каждому человеку слово доброе скажет, всем проповедует великое учение Будды, смирен и просветлен – ну просто бодисатва* [Бодисатва – человек, достигший высшей степени святости в буддизме.], по земле шествующий! И собирает этот святой наставник изрядное количество учеников, и превозносят они его, как воплощенного Гаутаму* [Гаутама – одно из имен Будды.]. И внимают ученики его речам, и познают высоту ученья ступень за ступенью с удивительной быстротой, и начинают творить необыкновенные чудеса: заимствуют жизненную силу у темного начала и наполняют им светлое начало, разводят в огне золотой лотос, овладевают философским камнем и исцеляют им слепых, способны одной только бамбуковой пикой повергнуть наземь двадцать семь врагов. Но только не спешите радоваться за этих людей! Достигли они мастерства, но нет в них истинного просветления, не вошли они, так сказать, в «праведный плод». Напротив, черны стали их души, как деготь. И где бы ни появились они, там тут же начинаются несчастья у людей – и засуха, и болезни, и смута, когда сосед идет войною на соседа.

То девицей прикинется вида опять же самого прекрасного. Скромна, как юный лотос, что розовеет в утренних каплях росы, глаз не поднимет, щеки румянцем нежным тронуты, как персик из чудесного сада феи Яшмового озера Си-Ванму. Воспылает любовью к ней какой-нибудь добродетельный господин весьма знатного рода и зажжет, так сказать, красную брачную свечу. А она, как оборотень-лиса* [В китайской мифологии лисы часто являются оборотнями, способными превращаться в людей и высасывать из людей жизненные силы, сводить их с ума.] изведет его зельем иссушающим, всю семью его погубит – и жен, и братьев, и стариков, и детей. Да попутно еще и людей развращает, особенно обращая свое ядовитое внимание на буддийских монахов, давших обет безбрачия.

Словом, творятся в провинции черные дела. Видит Лю Дэань деяния эти неблагодетельные, и печаль ложится на его сердце, как беспросветная ночь. И пытается он найти Врага этого, чтобы посмотреть в его глаза и увидеть «отражение духа», подобно тому, как Будда некогда поглядел в огненные глаза Сунь У-куна, злонравственного царя обезьян, восставшего против Неба. Но скрытен был Враг. Шел Лю по пятам его, но слышал только: «Был он еще только, вчера, но сегодня исчез, и нет следов его во всем уезде». Господин Лю крепче затягивал свой пояс, поправлял за спиной бамбуковые ножны с волшебным мечом Шанцин-цзянь и снова направлял свои стопы по пути, так сказать, красного праха. А наставник его, старый Ван, следовал за ним, и удивлялся Лю при каждом разговоре, сколь много еще можно почерпнуть из колодези просветленной мудрости своего учителя – даоса.

Демид сидел перед телевизором в полудреме, борясь со сном. Ночью его снова начали посещать странные видения – он жил в теле Лю Дэаня, носителя Духа Мятежного в средневековом Китае. А может быть, некий посторонний разум нашептывал ему мистические сказки, прокручивая картинки эпохи Мин, как в кино. Иллюзии приходили к Демиду, едва он закрывал глаза, и отношение его к ним было двойственным. С одной стороны, ему было интересно наблюдать за жизнью Дэаня, он чувствовал себя родственным этому Защитнику – одному из его предшественников. Может быть, действительно существует переселение душ, столь чтимое в индуизме и называемое реинкарнацией? Дема с трудом верил в реинкарнацию, как человек с традиционным европейским воспитанием. Он предпочел бы умереть раз и навсегда, чтобы не нести в своих грядущих жизнях искупление за грехи, совершенные в жизни нынешней, не очень-то праведной.

Так или иначе, он с удовольствием погружался в жизнь воина Лю, учась у него приемам боевого искусства и духовному самоочищению. С другой стороны, Демид с трудом возвращался к своему обычному, материальному существованию, восставая от сна. Раздвоение личности накладывало отпечаток на его жизнь – стоило ослабить контроль над собой, и он начинал бормотать по-китайски, с трудом понимал смысл слов и поступков окружающих его людей. Даже желудок его перестроился на китайский лад – обычная для русского человека пища ложилась в нем неперевариваемым грузом, и лишь чашка риса и кусок вареной тыквы придавали телу легкость и уверенность в движениях.

«Это Он – Дух Мятежный, – подумал Демид. – Он опять зашебуршился внутри моего сознания. Помнится, Нуклеус пообещал, что какая-то часть предыдущих воплощений может возродиться во мне в виде воспоминаний. И случиться это может в минуты тяжелых испытаний. Так оно и было. Образ Лю Дэаня появился в моей продырявленной башке, когда я валялся без сознания в реанимации. А потом он пришел на помощь – когда я сражался с Табунщиком. Это он, великий фехтовальщик Лю, победил Табунщика. Не уверен, что я смог бы проделать снова все эти умопомрачительные финты в бою на мечах. Стало быть, нужно готовиться к новым неприятностям. Дух Мятежный снова подсказывает – Враг недалеко. Интересно, как он будет выглядеть на этот раз?»

– Дем, смотри! – Лека, уже полчаса пытающаяся выловить в телевизоре хоть что-нибудь интересное, толкнула его локтем. – Ну, ты спишь, что ли? Мужик интересно говорит, послушай!

Дема тряхнул головой, и обрывки сна полетели в стороны, сползая со стен тягучими прозрачными каплями. В экране восседали трое: известный городской журналист, маленький усатый человечек в больших квадратных очках, какой-то рыжий длинноволосый субъект со сломанной переносицей и отстраненным взглядом и милицейский чиновник в ранге полковника.

В ночном мраке все двигалось, все мерно пульсировало в такт биению сердца. Игорю казалось, что прерывистые удары его сердца эхом отражаются от берез, смутно белеющих в тумане, от воды, накатывающей на берег, от облаков, разреженными полосами растянувшихся в невероятной дали и окрашенных полной луной в черно-желтые цвета.

Луна была идеально круглой – без малейшего изъяна. Казалось, что она не испускает холодный свет, но вбирает его в себя – как дыра в небе, аккуратно вырезанная небесным точильщиком. Кто-то внимательно смотрел сквозь это окно за всем, происходящим на земле, и Игорь съежился от этого пристального и ледяного взгляда.

Он чувствовал в ночном шорохе присутствие странных существ – древних, почти позабытых человеком: не животных, но и не людей. Все то, что считалось древними славянами мелкой лесной нечистью, с кем крестьянин привык обходиться со смешливой опаской, стекалось сейчас на поляну, привлеченное магической силой Ираклия. Как назывались они? Лесовики? Овинники? Мары? Игорь не смел повернуть голову, оторвать взгляд от Ираклия, чтобы не выдать себя в толпе внимающих Добру, но знал, что маленькие красные глазки существ, неотличимых в темноте от деревьев, буравят его голую спину, безошибочно выделяя среди прочих людей-человеков. Игорь передернул плечами. Комары донимали его все сильнее. Он завидовал прочим, отдавшим себя проповеди без остатка и отключившимся от земных ощущений. Он и хотел бы стать таким же, и боялся этого – мучительно, до колик в животе. Он не хотел убивать свою личность – пусть даже во имя великого Добра.

Похоже, что он один испытывал неудобства этой прохладной сентябрьской ночью. Все остальные участники действа были полностью поглощены речью своего наставника. Они сидели на сырой траве, устремив на него жадные взгляды, они не чувствовали ни холода, ни страха перед темнотой, ни стеснения, ни укусов назойливых насекомых. Собственные их «Я» растворились, слившись в некую единую духовную сущность. Игорь физически ощущал, как облако их слепившихся воедино мыслей, ощущений и вожделений плывет по поляне вязким туманом, цепляясь за ветки низкого кустарника. Людей было так много, и так одиноко чувствовал себя Игорь – единственный не поддавшийся гипнотизирующему потоку слов Ираклия.

– ... И что же есть Добро, дети мои? Сложно ли понять это? Лучшие умы человечества пытались разгадать эту загадку, тысячи лет проходили в бесплодных мудрствованиях, но ответ так и не был найден. Почему? Потому что суть Добра слишком проста, и сложные рассуждения не подобают ему. Является ли простота Добром? Да! А сложность – не есть ли это проявление Зла? Да, дети мои! Говорю вам – чем проще ваша жизнь, тем ближе она к Добру истинному!