Очерки, об артиллеристах, танкистах, пехотинцах и летчиках, воссоздающие героические эпизоды из сражений под Москвой, в Белоруссии, Польше...
ФРОНТОВЫЕ БЫЛИ
ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ
В дни, когда под Наро-Фоминском шли ожесточенные бои, старшего политрука Ивана Давыдова видели в политотделе редко. И сейчас он прибыл прямо из боя: шинель помята, выпачкана окопной землей, в нескольких местах пробита осколками, лицо обветрено и сурово. Он подошел к заместителю начальника политотдела 33-й армии полковому комиссару Владимирову и начал было докладывать о выполнении задания. Но тот пожал Давыдову руку и сказал негромко:
— За выполнение трудного задания — спасибо. Иного от вас и не ожидал. Но сейчас о другом. Есть очень важное дело. Нас ждет командующий, генерал Ефремов.
— Товарищ полковой комиссар, что же, прямо в таком виде? — смутился Давыдов.
— Ничего, командующий поймет. Вы ведь из боя! Да и времени у нас в обрез. — Владимиров многозначительно посмотрел на старшего политрука и уже на ходу пояснил: — Получен приказ Ставки пятого — шестого декабря — генеральное наступление по всему фронту.
Давыдов даже остановился от неожиданности.
ЗАРУБКА В ПАМЯТИ
Приземистый «виллис» несется по проселку. Сзади на прицепе мягко покачиваются повозка с боеприпасами и две сорокапятки. Поодаль за ними следуют еще пять таких же машин: батарея противотанковых пушек полным ходом идет вдоль живописной речушки. Солдаты мечтательно смотрят на голубоватую гладь зеркально чистой воды: искупаться бы, смыть едкий пот с разгоряченных тел. Да нельзя. Бои за боями без роздыха. Вот и сейчас приказано до подхода главных сил поставить противотанковый заслон на рубеже Затурцы — Свинюха на тот случай, если враг перейдет в контратаку в направлении Луцка, подкрепившись резервом на станции Войница. Об этом сейчас и разговор в машине.
Комбат старший лейтенант Долгов сосредоточенно объясняет старшему сержанту Ефимову:
— Значит, так, Сергей. Ты занимаешь центр позиции. Я встану ближе к Затурцам. Остальные — в южном направлении. Интервал по фронту — триста метров.
Ефимов внимательно слушает, молча кивает головой. Ему объяснять долго не надо: не один танк фашистам «починил», сам два раза был ранен.
Долгов выбросил над головой и в сторону флажок, и машины с прицепами, съехав с проселка, осторожно пошли по целине, расставляя орудийные расчеты по фронту. Спешились и ефимовцы, окружив свою пушку.
СТАЛЬНОЙ ГАРНИЗОН
— Да нет у меня для вас танка. Поймите же вы наконец! — сокрушался заместитель командира полка по технической части Баранов, все более удивляясь настойчивости этих трех парней во главе с младшим лейтенантом Климовым. — Вам ясно сказано — в запасной полк. И точка! — И примирительно добавил: — Отдохнете чуток, в баньке помоетесь. А там и машину новую дадут…
Последнее он сказал неуверенно, перехватив взгляд Климова, брошенный в сторону ближайшего кустарника: там сквозь ветви явственно просматривалась башня Т-34 с гвардейским знаком на ней и бортовым номером «76».
— Эта машина свое отвоевала, — безнадежно махнул в сторону тридцатьчетверки Баранов. — Участвовала в битве под Москвой, в боях на Курской дуге, дошла до Польши. Ходовая часть изношена, да и мотор барахлит. Теперь — в капитальный ремонт.
— Так мы сами этот ремонт и проведем, товарищ майор, — негромко заверил механик-водитель Гармаш, поглядывая на Климова.
Сказал свое слово и заряжающий Сенотрусов.
ГРОЗНОЕ НЕБО МОСКВЫ
ОДИН ШАНС ИЗ СТА
Комиссар Горелихин — сухощач вый, среднего роста, в потертом черном реглане — обвел собравшихся внимательными глазами и развернул газету.
— Вот о чем сегодня пишет «Правда»: «Надо удесятерить стойкость защитников Москвы… Под Москвой должен начаться разгром врага!»
— Каждое слово нашей «Правды» пусть не дает нам покоя! — горячо продолжал комиссар. — Будем работать и сражаться, как лучшие товарищи. Всю ночь-сегодня трудилась группа механика Ковригина по замене поврежденного мотора, а утром их самолет ушел на боевое задание. Подбитый под Солнечногорском экипаж лейтенанта Берестова не свернул с боевого курса, сбросил бомбы на артиллерийские батареи фашистов. А стрелок-радист этого экипажа Синкевич сбил из своего пулемета Ме-109. Так ведь, Ваня? — обратился Горелихин к Синкевичу.
— Было дело, — смущенно отозвался стрелок. Несколько мозолистых загрубелых ладоней легли ему на плечи:
— Да ты не тушуйся, герой ведь, факт!..
ПОД КРЫЛОМ — СЕРДЦЕ РОДИНЫ
Осенью 1941 года с фронтового аэродрома майора Федорова срочно вызвали в штаб ВВС Московского военного округа. Он сразу почувствовал: предстоит особо важное задание. Ведь к самому командующему так просто не вызовут.
Выйдя из гостиницы, майор взглянул на часы — время еще было. Не спеша пошел по Садовому к Маяковке.
Тишина. Утро дышит свежестью: перед рассветом прошел щедрый дождь, смыл пыль с асфальта и листвы. Но сейчас эта благодать не радует. Первое, что так бросается в глаза, — это крест-накрест заклеенные окна домов. И еще лица москвичей — суровы и озабочены.
На обочине тротуара собралась небольшая толпа. Люди молча глядят на противоположную сторону улицы. Там, в наспех поставленном ограждении, скорбно покоятся остатки трехэтажного дома, разрушенного фашистской бомбой. На груде битых кирпичей — распоротый осколком школьный портфель: тихий утренний ветерок осторожно листает страницы вывалившегося из него букваря…
Поневоле сжимаются кулаки. Майор ускоряет шаг, словно каждая потерянная минута — еще чья-нибудь загубленная жизнь.
РАССКАЗ О ТРЕХ ИВАНАХ
Нестерпимо жгло лицо и руки. «Вот и отлетался, — горестно подумал лейтенант Шумилов. — И это сейчас, когда бьем фашистов здесь, под Москвой!» Обожженными, дрожащими пальцами он с трудом отстегнул парашют, скинул его на снег, бросил прощальный взгляд на свой догорающий МиГ-3, сказал ему, как говорят другу в беде:
— Прости, не смог я. Такое дело, брат, было…
А дело было трудное. Воздушная разведка донесла: враг, измотанный боями под Москвой, начал отступление. Огромные его колонны замечены северо-западнее, в районе населенных пунктов Ильинское и Митлеево.
Командир 16-го истребительного полка подполковник Прудков собрал летчиков, сказал торжественно и кратко:
— Настал час возмездия! Фашисты бегут. Так будем же громить их, не щадя себя!
ВТОРАЯ ЗАПОВЕДЬ
Сегодня капитан Покрышкин сказал Георгию всего лишь три слова. Но какие это были слова!..
Старший сержант Голубев, вспомнив их, вновь, в который раз, задумчиво улыбнулся. Да улыбка ли была это? Наверняка она больше смахивала на гримасу человека, мучительно решающего, все ли он правильно сделал в самую критическую секунду той яростной воздушной схватки: вчера был дьявольски тяжелый бой, и он потерял самолет. Его, беззащитного, расстреливали в воздухе фашисты. Но было и самое главное — он до конца выполнил свой долг…
В памяти Георгия поневоле всплывало самое яркое, незабываемое. Вот они, молодые летчики-истребители, прибыли в 16-й гвардейский полк на Кубань. На стоянке остроносых стремительных «кобр» их встретил начальник воздушно-стрелковой службы капитан Покрышкин. В черном шлемофоне, стройный, широкоплечий, расставив ноги и заложив большие пальцы рук за поясной ремень, он довольно долго рассматривал новичков суровым, цепким взглядом серых глаз, словно старался угадать, какие из них получатся бойцы. Затем поинтересовался, на чем летали, кто и сколько имеет боевых вылетов, сбитых самолетов. И, получив малоутешительные ответы, безобидно заметил:
— Не густо. Что ж, придется учиться. Слабаков у нас не держат.
Парни и сами понимали, что полутора десятками боевых вылетов на «ишачках» и «чайках» здесь, где орлиная слава замечательных асов Вадима Фадеева, Аркадия Федорова, Григория Речкалова, Александра Покрышкина гремела уже по всему фронту, никого не удивишь. Все с нетерпением ждали, что капитан Покрышкин начнет выкладывать свои «секреты» неотразимых атак, но он, окинув взглядом осунувшиеся, исхудалые лица пилотов, только скупо улыбнулся, подбодрил: