— И вы даже не догадываетесь, что так захватило Виктора? — спросил Петриченко, останавливаясь перед Верой Александровной Горновой. — Не прячет же он от вас свои книги, записки? Вы говорите, он получает много писем, целые ящики книг. От кого эти письма? Какие книги?

Вера Александровна задумалась. От кого муж получает письма? На этот вопрос она затруднилась бы ответить сразу. Письма приходят от самых разных людей, академиков, краеведов, инженеров, рабочих. А книги…

Вера Александровна помолчала.

— Представьте, я сама ничего не понимаю. Ни одной книги по его специальности! Геология, метеорология, океанография, отчеты экспедиций к Северному полюсу, а на этих днях он был погружен в чтение книги о рыбном хозяйстве. Сидел, страшно дымил трубкой и делал карандашом какие-то отметки.

— О рыбном хозяйстве? — с удивлением переспросил Петриченко.

Когда Горнов прилетел в Бекмулатовск, Измаила Ахуна не было дома. Он улетел в пустыню, в те районы, которым более всего угрожала засуха.

Виктор Николаевич позвонил Вере Александровне, чтобы она, если хочет, прилетела к отцу.

Через два часа Вера Александровна была в Бекмулатовске. Ее обрадовала перемена, которую она нашла в муже. Он был воодушевлен, энергичен как прежде.

Ей показалось, что старые, забытые чувства и интересы, которыми жил он раньше, снова завладели им.

Проведя день в большом доме Измаила Ахуна, Горнов на утро выехал к южной границе республики, где производился монтаж атомоаппаратуры на линии дождевальных станций.

Через несколько минут управление участка было забито людьми.

Горнов стоял у окна. Отсюда было видно, как на горизонте показалось темное облако. Оно быстро летелок линии дождевальных агрегатов. Со свистом и завыванием пронеслась мимо дома первая туча песка.

Облако становилось все темнее и темнее. Еще не закрытое солнце багрового цвета освещало пустыню зловещим светом.

И вдруг в одно мгновение кругом все пришло в движение.

Даль закрылась кроваво-красными, низко спустившимися к земле тучами. Мимо окон, с шумом и треском ломающегося металла пронеслась большая тень. Подхваченная бурей, тень поднялась вверх и начала кружиться вместе с тучами, с песком и с пылью.

Над пустыней мчались тучи раскаленного песка и пыли, а здесь, в центре оазиса, было свежо и прохладно. Ветер и песок проносились высоко над вершинами деревьев. Пущенные в действие дождевые завесы охлаждали и увлажняли горячий воздух, врывающийся в оазис.

О том, что творилось в пустыне, можно было судить по виду людей, приходящих в клуб мелиораторов. Их обожженные лица, растрескавшиеся до крови губы, воспаленные глаза, хриплые голоса и покрытая мелкой красной пылью одежда, — говорили о том, что нелегко дался им этот день борьбы с разбушевавшейся стихией.

Все прибывающие, не задерживаясь, шли в душевую и освеженные выходили на террасу.

Там шел оживленный разговор.

Говорили о Шестой Комсомольской шахте.

В конце дня Измаил Ахун Бекмулатов приехал домой. Отдохнув с полчаса, он прошел в свой кабинет. За время его отсутствия скопилось много почты. В одну-две минуты он схватывал содержание письма и, сделав пометку: «передать в управление», «размножить для ознакомления», «секретарю», «составить ответ» и проч., укладывал их в ящик. Из Австралии какой-то неизвестный ему инженер делился своими мыслями о применении его способа глубокого бурения в Австралийской пустыне, китайский гидрогеолог, работающий в Гори, спрашивал технический совет, механик из Караганды, приложив к письму чертежи, просил испытать его изобретение. Это письмо Бекмулатов положил в карман своей полотняной блузы. Перед сном он продумает этот чертеж.

Новаторские предложения рабочих и инженеров доставляли Измаилу Ахуну особое удовольствие. В новой смене Бекмулатов как бы видел себя возродившимся и продолжающим любимое дело.

Что не успеют сделать они, старики, доделают эти ребята.

Поездка в пустыню сильно утомила Ахуна. В такие минуты он особенно остро чувствовал приближающийся конец своей жизни.

«Только бы успеть закончить шахту Шестая Комсомольская», — думал он.

Прошло два года с тех пор, как Горнов в первый раз выступил перед широкой общественностью с идеей задержания части солнечного тепла, излучаемого землей в мировое пространство, и использования этого тепла для переделки климата.

Первый год для Горнова был годом исканий, сомнений и борьбы.

По всей стране развернулись дискуссии, в которых приняли участие ученые и инженеры самых различных специальностей.

Начало дискуссиям и спорам было положено статьями и выступлениями Измаила Ахуна Бекмулатова.

Старый академик, со всей присущей ему страстностью, обрушился на проект Нового Гольфстрима.

Дирижабль Горнова пересекал Каменный Пояс с юго-востока на северо-запад. Проплыли изумрудные пятна горных озер, тонкой извилистой лентой мелькнула река, пронеслись ярко-оранжевые домики, окруженные золотым фоном полей. Отражая солнце, блеснули стеклянные крыши заводов.

Дирижабль шел с большой скоростью, придерживаясь западного склона горного хребта. Крупные индустриальные центры остались позади. Теперь внизу расстилалось море лесов с желтыми островками полей. Справа потянулась новая синяя змейка.

По всему протяжению горного хребта, на тысячи километров рассыпались ярко-оранжевые пятна. Это были крыши домов строителей Нового Гольфстрима. Эти домики неожиданно появились среди лесов, в лощинах и падях, на оголенных каменных вершинах, на уступах, свисающих над пропастями скал.

Те, кто намечал пункты для сооружений и агрегатов центрального влагопровода — ученые, синоптики и гидрометеорологи — не могли считаться с удобствами или неудобствами, с возможностью или невозможностью добраться до той или другой строительной площадки. Перед этими людьми науки, привыкшими до сих пор только наблюдать и предсказывать ожидаемые изменения атмосферных явлений, была поставлена новая задача: активно вторгаться в эти явления, вносить свои коррективы в циклоны и антициклоны, создавать, где нужно, высокие и низкие барометрические давления, мощные восходящие токи, накапливать влажные воздушные массы, передвигать эти массы в глубь материка, конденсировать пары, собирать тучи и проливать дожди.

Их не должно было останавливать то, что в пункте, намеченном ими для установки тепловых агрегатов, в местах, где могло потребоваться искусственное повышение или. понижение барометрического давления, высится неприступная скала или протянулось непроходимое стокилометровое болото.

В то время, как на побережье Арктического моря отряды строителей устанавливали машины для возведения гигантского тучегона и влагопровода, в Полярной бухте в те же дни разворачивалось строительство другого характера.

Эшелоны, дирижабли, аэропоезда направлялись в бухту со всех концов страны. Машины-краны и землесосы беспрерывно сползали с набережных и уходили в морские глубины. Легкие амфибии и большие подводные суда выныривали из воды чуть не каждую минуту.

Люди спокойно спускались в люки подводных судов.

Они гордились тем, что Родина поставила их на самый трудный, самый ответственный участок. Они знали, что дело, которое было возложено на них, предрешает успех великого строительства. И они знали, что страна в минуту опасности придет им на помощь.

Строительство шло на огромной площади. Возводились в разных местах отеплительные галереи и, для перекачки из глубины теплой воды, башни с сверхмощными пропеллерами. Тягачи то и дело опускали в воду глазастые шары с щупальцами, как у спрута. Это были батисферы-автоматы. Они схватывали щупальцами металлические части и подносили строителям.

В самый разгар работ поступило тревожное сообщение из института прогноза погоды. На Арктическое море и в район Полярного порта надвигался циклон. Данные метеорологических приборов неопровержимо показывали, что через два-три дня вся область северного участка строительства будет скована сильнейшими морозами. Температура упадет до 40°. Такие ранние морозы еще не наблюдались ни разу за последние пятьдесят лет.

Горнов вызвал к телевизору начальника Полярного порта Уварова.

— Иван Петрович, ты получил сообщение института прогноза?

— Только что хотел говорить с тобой.

— Что ты думаешь предпринять?

Наступление морозов в половине сентября было явлением, которого не только никто не мог предвидеть, но не мог и допустить.

В первый момент Горнов, как и все во всей стране, готов был принять морозы, как стихийное бедствие, и, когда Уваров настаивал на прекращении работ и на спешном выводе из моря подводников, он, хотя и отдал приказ до решения правительственной комиссии не снижать темпов строительства и продолжать прием потока грузового транспорта и людей, был полон тревоги и сомнений.

Но уже на пути из Москвы в Чинк-Урт он решил, что строительству и подводникам ничто не угрожает.

Он знал; величину гавани Полярного порта, знал возможное количество льда, которое, может быть, придется растопить, и знал, сколько необходимо заготовить кассет с койперитом, чтобы дать нужное количество тепла.

— За десять дней, — сказал он своим сотрудникам лаборатории, — мы справимся и подготовим все, что необходимо для переключения отеплительных галерей на ядерное горючее койперита. Если гавань замерзнет раньше, то все равно галерей, которые сейчас работают, смогут держать свободными от льда большие полыньи. Через эти полыньи можно будет снабжать подводников, а дней через десять никакие морозы нам не будут страшны.