Кастор работал на рисовой делянке, вместе с товарищами-фермерами; фермеры медленно двигались вдоль делянки, вытянувшись цепочкой, и на середине участка Кастор неожиданно наткнулся на человеческую голову. Мысли его были в тот момент далеки от подобных вещей. Он не думал ни о мертвецах, ни даже о том, что нужно тщательно втыкать в ил саженцы, ни о теплом редком дождике, падавшем на его согнутую спину; он не замечал даже, что натруженная спина ноет. Он думал о Марии, и о случившихся с ней неприятностях, и о том, как бы ухитриться сходить поплавать, и возможно ли, чтобы в обсерватории ему удалось получить работу — если ему разрешат подать прошение, в первую очередь, — а главное, о том, что сегодня вечером он и Мария снова лягут вместе в постель. И вдруг, откуда ни возьмись — голова. Кастор не сразу понял, конечно, что это голова мертвеца. Голова не была ему видна, потому что хоть воды и было на несколько сантиметров, но сеятели взбаламутили донный ил. Он почувствовал, что наступил на какой-то предмет, и, потрогав предмет ступней, определил, что он твердый, тяжелый и никакого отношения к рисовому полю не имеет.

— Ох, уж эти туристы! — проворчал он, обращаясь к старушке Саре, своей соседке. — Мусорят, где им вздумается!

Он погрузил руку в мутную воду. Между пальцами скользнули крошечные рыбешки-тилапии, сердитые, как осы — им не понравилось, что их потревожили. Нащупав таинственный предмет, Кастор понял, что он круглый и пропитался влагой, а когда вытащил его из воды, то увидел, что держит в руке мертвую человеческую голову. От испуга он заорал во все горло и производственная бригада, хлюпая, поднимая фонтаны брызг, как один человек, бросилась к нему. Толстая Рода сердито хмурилась, потому что ей надоели глупые выходки Кастора, а старый Фрэнки хихикал и громко подначивал Кастора: «Эй, Кастор, ты еще одного младенчика нашел, что ли? В тростнике нашел, да?», и почти все улыбались, потому что все, кроме Толстой Роды, были рады передохнуть, отвлечься ненадолго от бесконечного, до ломоты в пояснице, труда.

Потом они увидели,

— Убийство! — дрожащим, тонким от страха голосом сказал старик Фрэнки, опираясь на свою палку.

Если бы Кастора спросили, любит ли он жену, он ответил бы не задумываясь. Конечно, любит!!! Даже когда она уходит в себя, замыкается. Даже когда она рискнула забеременеть. Он нисколько ее не винит, так бы он сказал. (Наверное, Кастор внутренне уже репетировал разговор, который неизбежно должен был вскоре состояться.) Да, у них проблемы, но жену он не винит. Она дорога ему, очень…

Все-таки странно, что после ночи, проведенной совсем как в старые добрые времена, наутро Мария опять замкнулась в себе. Еще до завтрака она потихоньку выскользнула наружу, чтобы успеть на автобус, идущий в Билокси. Ей не нужно было спешить. Она вполне могла подождать до полудня. И Кастору не пришлось бы объясняться с инструктором по аэробике и тай-чи, так как Мария просачковала утренние занятия. Для Кастора день вновь начался с неприятностей, и поэтому, когда Толстая Рода собрала третью бригаду и бросила клич выйти на добровольные работы, чтобы возместить потерянное вчера трудовое время (сегодня у бригады был законный выходной), Кастор решительно выпятил подбородок и наотрез отказался. Поскольку слоняться без дела по деревне было нежелательно, он взял электроцикл и отправился к берегу, на пляж. Он быстро снял одежду, бросил на песок, понюхал воздух — не тянет ли запахом метана? Вроде бы нет, сегодня воздух был чист. Он сунул руки в ремни заплечного дыхательного аппарата, натянул маску и ступил в теплые, соленые волны.

Под водой, в безопасности морского лона, словно плод в чреве матери, Кастор ощутил покой и даже радость. Он ожил. Как давно он не выбирался поплавать!

Собственно говоря, с тех пор как женился, потому что Мария до ужаса боялась акул. Кастор решил, что придется переубедить жену или ходить на пляж в одиночку. Удовольствие подводного плавания слишком велико, чтобы от него отказаться. Ведь еще десятилетним мальчишкой (когда ему разрешили ходить к морю самостоятельно) он, оседлав велосипед, или пешком, преодолевал длинную, тихую дорогу, ведущую к пляжу, среди болотистых низин, зарослей тростника, в обход гигантского радиотелескопа. А море оставалось, как всегда, прежним.

В каждом из баллонов воздуха хватало на час, и Кастор поплыл, следуя плавному изгибу дна. Он знал, как найти опознавательные буйки, но то и дело уклонялся от безопасной трассы, заглядывая в любопытные расщелины, исследуя скопления мусора или преследуя рыб. А иногда убегать приходилось ему, потому что, хотя Кастор и не страшился глупых заблудившихся акул, но присутствие морских хищников его раздражало. Под водой, как всегда, было прохладно и намного опрятнее, чище, чем на суше. Течения, питавшие Залив, не приносили с собой ила, промышленных отходов, городских сточных вод — никаких напоминаний о жутком, испепеленном войной мире столетней давности. Почти не приносили, во всяком случае. Потому что смерть-стекло появлялось даже у берегов Залива. Некоторые скопления, не очень глубокие, видно было даже с пляжа, особенно ночью — в воде мерцало бледно-голубое пламя. Смерть-стеклом пугали детей, запрещали приближаться к его скоплениям. Разумеется, запрет действовал наоборот.

Повестка в суд пришла через шесть дней. За это время Кастор успел раз сто принять окончательное решение относительно Марии и раз сто передумать. И все решения были разные. В результате он не предпринял ничего. Мария для него потеряна. Она разбила его сердце. Кастор превратился в растерянного, утратившего почву под ногами человека. Рана болела, и болела сильно. Но с другой стороны, решил он, если она так легко с ним рассталась из-за такого пустяка, как еще неродившийся ребенок, то… почему бы и нет? Пусть живет, как ей нравится.

Пользы от него в эти шесть дней было мало. Помощник руководительницы не преминул прямо ему сказать об этом, а потом, уже по-человечески, нормальным тоном, добавил:

— Стереги карманы, родич Кастор, и не задерживайся в городе надолго. Да, кстати, если подвернется случай, купи мне шоколадных батончиков, знаешь, такие, с мятной помадкой… в чем дело?

— Вот в чем! — проворчал Кастор, помахав перед носом помощника билетами. Китайцы-хань, правительственные чиновники и лица, едущие по делам государственной надобности, имели право воспользоваться воздушным транспортом. Это известно каждому. Но помощник только расхохотался в ответ на претензии Кастора.

— Государственное дело?! Ты всего-навсего свидетель, а не выдающийся партиец! Поедешь в Новый Орлеан, расскажешь, как было дело и — назад. Не забудь купить шоколадки, прошу тебя. А государственное дело, родич Кастор, — оно здесь, в коллективе. И кем, по-твоему, я тебя заменю, а? Кто вместо тебя работать будет? В общем, езжай автобусом и не слишком себе воображай.

Цзунг Делила вовсе не имела в виду свою квартиру, когда сказала «обедаем у меня». «Моя городская квартира? О, нет! Она немногим лучше твоей жалкой перевалочной ночлежки!» Она имела в виду апартаменты, которые держала за городом, у воды, вниз по устью Миссисипи. Даже в скоростном спортивном автомобильчике Делилы дорога заняла больше часа, и сумерки успели перейти в ночь.

Кастор, сидевший рядом с Делилой в двухместной кабинке автомашины, испытывал противоречивые чувства. Он то весь светился от удовольствия, то сжимал зубы от зависти. Как ловко поворачивают руль затянутые в перчатки руки Делилы, и как грациозно и небрежно управляется она с фарами, нажимает на клаксон, включает и выключает радио; с каким проворством маленькая юркая машина ныряет в просветы в бесконечном потоке грузовиков и такси! Зависть была не менее острой, чем удовольствие от поездки. Кастору еще ни разу в жизни не приходилось управлять чем-нибудь поинтересней, чем фермерский грузовичок. Эх, если бы у него была такая же машина, собственная! А под слоем зависти и удовольствия притаилось другое чувство, смутное, какая-то смесь опасений и ожидания: какие планы строит Делила на сегодняшнюю ночь? Неужели она имеет какие-то виды на него, на Кастора?

Покинув оживленные городские магистрали, вырвавшись на свободу шоссе, Делила немного расслабилась, порылась в кармане и протянула Кастору маленькую лакированную курительную трубку.

— В сумке у меня кисет. Набей трубку, — приказала она, не отрывая взгляда от дороги, словно была уверена, что Кастор беспрекословно подчинится. Он набил трубку и хотел передать ей, но Делила его упрекнула:

— Ах, Книжник, ты растяпа! Какой толк от трубки без огня? Зажигалка на приборной доске, видишь?

Университетский кампус раскинулся более чем на дюжину гектаров. Если бы Цзунг Делила, молчаливая и задумчивая, не высадила Кастора у нужного корпуса, он бы как пить дать заблудился. Ему и без того пришлось дважды спрашивать дорогу, пока он не отыскал нужное крыло Центра Нейроанатомии и Изучения Мозга. Дальше все было просто. Относительно просто.

На каждой двери висели таблички с именами, например, «ШЕН Лтсун», или «ХОНГ Вужси» или — изредка — «БРЭДЛИ Джонатан», но нужную Кастор узнал немедленно. Спутать ее было невозможно, потому что размерами она в три раза превосходила стандартные таблички. На ней значилось: «ФУНГ — ХСАНГ — ДЬЕН — ПОТТЕР — СУ — АНГОРАК — ШУМ — ЦАЙ — КОРЕЛ-ЛИ — ХОНГ — ГВАЙ БОСЬЕН — ФУЦУИ — КАЙ-ЧУНГ — АЛИСИЯ — ВОНМУ — АГЛАТ — ХЕНДЖУ — МИНГВО — АНАСТАСИО — ЛЮДЖЕН — ХУЫМОНГ». По крайней мере, у Многолицего имелось чувство юмора!

Кастор толкнул дверь, вошел, и обнаружил, что секретарша Многолицего на отсутствие юмора тоже не жалуется. Это была пожилая китаянка-хань, возраст ее давно перевалил за предел, когда большинство ханьцев отправлялось обратно, в Отчизну, чтобы почить с миром. Тем не менее, глаза ее весело блеснули, когда Кастор объяснил, что ему самим профессором Фунгом назначена встреча.

— Правда? — удивилась она. — Мне ничего не сообщили. Но это не удивительно. Погодите минутку, я отыщу профессора. — Она нажала на несколько клавиш, посмотрела на экран, потом с сожалением покачала головой. — В кампусе его нет. Попробую позвонить домой, — если он еще не выехал, то должен быть дома.

— Мне бы не хотелось тревожить профессора, — предупредительно напомнил Кастор. Секретарша добродушно засмеялась, и Кастор решил, что старушку развеселила идея о том, что профессора Фунга, в его нынешнем состоянии, можно «потревожить» больше, чем он и без того «тревожен». Осмелев, Кастор сделал пару шажков вперед, чтобы бросить взгляд на клавиатуру — секретарша тем временем переключилась на режим связи, — и рот его тут же наполнился слюной, как у собаки Павлова. Какая это была клавиатура! Миниатюрная игрушечка инспектора не шла ни в какое сравнение, не говоря уже о примитивных учебных терминалах в «Небесном Зернышке». Функции, которые требовали сложного и долгого программирования, если вообще их было возможно осуществить, здесь исполнялись одним нажатием «зашитой» клавиши. Такие терминалы Кастор видел только по телевизору, и всеми силами души жаждал когда-нибудь увидеть наяву. И вот эта потрясающая машина перед ним!

Цзунг Делила не только саму себя поразила, но и очень на себя рассердилась. Инспектор народной полиции вступила в интимную связь с мужчиной намного моложе ее, моложе собственного сына! Какое унижение! И любовник ее, при всем прочем, был янки!

Но даже нещадно предаваясь самобичеванию, она из осторожности использовала фразу «интимная связь». Даже по утрам, во время приступов дурного настроения, бессильно присев у туалетного столика, глядя в зеркало, в собственные ненавистные глаза или на свое отражение в зеркальной двери ванной комнаты, не произносила она этого слова — «любовь». Любовь исключалась, полностью и окончательно.

Делила, о чем она частенько себе напоминала, была женщиной, сделавшей завидную карьеру и обладавшей значительной властью. Именно власть и карьера управляли ее жизнью, ее стремлениями, энергией, мыслями и так далее, и вовсе не какая-то там «любовь». Делила настойчиво убеждала себя, что, если Кастор так или иначе помешает удержать достигнутое или достичь большего, она без промедлений бросит его. Более того. Если нужно,

убьет

. Она сознавала, что так и произойдет, и потому слово «любовь» было неприменимо. Все, чего ей хотелось, если разобраться, так это тела Кастора, сильного, молодого, ловкого тела, покрывавшего ее от носков ступней до макушки, и, когда он входил в нее, внутри у Делилы все сладко вздрагивало, сжималось, трепетало. Сексуальное влечение? Конечно. Любовь? Ни в малейшей степени!

Поэтому, когда наутро Кастор с ухмылкой поинтересовался:

— Вот для чего ты всучила мне урну, получается. Чтобы мы продолжили отношения, несмотря на приезд твоего сына.

После того как индийский спутник передал сообщение, бессмысленно было и дальше удерживать его в тайне. Новость произвела впечатление, подобное высоковольтному разряду. Энергия разряда прошила Народный Китай насквозь, полетели искры в высших эшелонах власти приграничных областей, над Центральным Комитетом заиграло полярное сияние, вспыхнули электрические дуги вокруг космического центра на острове Хайнань. Сначала об ультиматуме узнали представители властей. Потом — граждане среднего достатка, имевшие доступ к программам индийского телевидения.

Потом — все и каждый.

Насыщенная опасным электричеством атмосфера окутала заокеанские центры влияния, вроде Нового Орлеана, Сиднея и Акапулько, не говоря уже о городах-муравейниках самого Китая-Хань.

Когда передача индийского телеспутника сорвала завесу секретности, в Пекине было почти четыре утра, но руководство страны уже съехалось в Великом Зале Народных Собраний на площади Тяньаньмэнь. О том, что произошло, они узнали незамедлительно. «Индийские свиньи!» — проворчал со злостью уполномоченный по делам культуры, обладатель длинных волос и хитрой, вытянутой, как у лисы, физиономии. Предки его на протяжении сотни поколений обрабатывали землю в Квангси, зато последние пять были высокопоставленными партийными работниками. Но его никто не слушал. Какое дело уполномоченному по культуре до угрозы из космоса?

Потому что речь шла именно об угрозе. Серьезной. Зловещей. Совершенно неожиданной, ибо кто же мог предугадать, что столько лет спустя у неуклюжего, давно вымершего чудища под названием «Соединенные Штаты Америки» объявятся откуда ни возьмись союзники, да еще космические? Да еще воинственные? И до обидного несправедливые, потому как «вторжения» Китай никакого не совершал. Разве китайцы — захватчики? Никогда не нападал Китай на США! СССР и США покончили с собой весьма опасным для остального человечества и грязным способом, а Китай всего-навсего занял освободившуюся нишу!

Позже этим же утром Совет начал очередное заседание, но у ног Многолицего больше не стоял приготовленный для Кастора табурет. Середину зала занимало кресло с высокой спинкой, массивное и позолоченное. Мягкие парчовые кресла для участников заседания окружали его. Цзунг Делила, успешно сдерживая улыбку, провела Кастора к его новому месту. Вернувшись к собственному креслу, у дальней стены зала, она с любопытством отметила, что юноша чувствует себя не в своей тарелке. Позолоченное кресло было сиденьем почетным, но довольно неудобным; Кастор видел только верхнюю часть Совета, и то и дело ему приходилось вытягивать шею, чтобы посмотреть, что происходит у него за спиной.

Но инициативу перехватила передняя часть зала.

Председательствовал Ва Фотси, глава делегации с берегов Отчизны, одна из самых влиятельных фигур из всех, кто находился в зале. Близоруко вглядевшись в лицо Кастора, он произнес:

— Не беспокойтесь, господин президент. Вам не причинят вреда.

Кастор уставился на него и кажется собирался что-то сказать, что-то исключительно дерзкое. Делила взмолилась про себя: о, пожалуйста, потерпи! Только не сейчас! Будут большие неприятности!

До сих пор Кастору ни разу не приходилось бывать внутри самолета. Взлетное ускорение прижало его к спинке кресла, он сглотнул слюну, через силу улыбнулся, скрывая тревогу: вдруг тех, кого в полете укачивает, в астронавты не берут? Фенг Миранда тоже впервые совершала воздушное путешествие и завистливо прошипела Кастору на ухо: «Эти самолеты могли быть

нашими

!». Цзунг Делила, налетавшая тысячи часов на борту самых разных самолетов по всему миру, преимущественно наблюдала холодным взглядом за Кастором и Мирандой, занимавшими кресла впереди. Разумеется, и речи не шло о ревности, хотя вертлявая заокеанская китаянка явно взяла Кастора на прицел. Кастор для нее — живая машина, с помощью которой Делила получает наслаждение. «Любовь» совершенно ни при чем. Поэтому и «ревности» никакой быть не может. Очень скоро она прижмет девчонку к ногтю и сделает это чисто из политических соображений, исходя из разумных мотивов: важнейшим заданием нельзя рисковать из-за какой-то вертихвостки-экстремистки.

Что делать с Кастором, Делила еще не решила определенно. Это она представляла еще весьма туманно.

Все-таки, подумала она с нежностью, мальчик так радуется, так

взволнован

новым приключением! Полет на реактивном лайнере, новые события, ждущие впереди, — вот отчего сверкают глаза Кастора, а вовсе не из-за близости щуплой девчонки, голова у которой набита безумными и разрушительными идеями.

И, размышляя в подобном духе, Делила незаметно задремала. Но несколько часов спустя, в лимузине, который должен был отвезти их всех в приготовленное для группы жилье, она на всякий случай сама села рядом с Кастором.

По правде говоря, Делила испытывала не меньшее волнение, чем Кастор, потому что все вокруг было для нее в новинку, почти все. Остров Хайнань,

[9]

довесок к самому южному выступу китайской материковой части, ничем особым не выделялся, не считая климата (но Гавайи не хуже, ничем не хуже) и космического центра, на нем построенного. Очень интересно, разумеется, но высшее партийное руководство интерес к острову не поощряло. Делила раньше бывала дома раз десять, последний — когда сопровождала престарелого, ослабевшего от болезней супруга к его последнему пристанищу. (Кстати, собирается старик отправиться к праотцам или нет? Если да, то как скоро?) Хайнань Дао она не видала ни разу.

Повернуть обратно они, разумеется, никак не могли. Вариант с возвращением исключался. «Арестовывать» Миранду было просто смешно, хотя Делила и сделала это без промедления. Но какой смысл «арестовывать» человека, если ему некуда сбежать?

Но весь гнев, все возмущение и отчаяние они выплеснули на девушку, дав волю чувствам и не только — расквашенный кулаком Делилы Мирандин нос еще кровоточил, когда на экране появился корабль чужих. Если бы в потасовку не вмешался Кастор и не разнял их, дело не ограничилось бы разбитым носом. Он удачно блокировал предплечьем рубящий удар Делилы, и ему повезло увернуться от ответного удара ногой, — по всем правилам карате, — который нанесла Миранда.

— Дуры! — рявкнул он. — Если вы друг друга прикончите, куда я дену ваши трупы!

Делила несколько секунд тяжело дышала — больше, чем на несколько секунд нельзя было рассчитывать, кто-то обязан пилотировать корабль, иначе все они погибнут и миссия провалится.

— Я с тобой потом разберусь! — процедила она сквозь зубы и сосредоточила все внимание на пульте управления.