«Родился в 1895 году 21 сентября в семье крестьянина», — писал Есенин в своих анкетах и автобиографиях. Ату его! Ату! Врет! Врет! Врет! — кричат некоторые наши уважаемые литературоведы. Какой он, к черту, крестьянский сын, если отец его с 12 лет жил в Москве, бывая в деревне только наездами. (Конечно, таких выражений наши «веды» себе не позволяют, они изъясняются «научно» — «слагает миф о себе».)

Александр Никитич Есенин никогда не переставал быть крестьянином, как не перестает быть крестьянином тот, кто занимается отхожим промыслом. Он всегда был связан с селом самыми тесными узами: там жила его жена, там росли все его дети, там оставались его родители. Деревенские заботы всегда были его заботами. Психология всегда оставалась крестьянской. В 1918 г. он вернулся в деревню и прожил там до самой своей смерти в 1931 г. Но главное же даже не в этом: сословная принадлежность, так же, как и национальность, в значительной степени вопрос самоидентификации. Сергей Александрович Есенин, родившийся и выросший (до 17 лет) в сельской местности, считал себя крестьянским сыном. И никто не вправе ему в этом отказать.

Он жил и воспитывался в основном в доме деда по матери, Федора Андреевича Титова, в селе Константинове. Детство будущего «российского пиита» было типичным детством крестьянского мальчика, описанного еще Пушкиным и Некрасовым. Правда, тяжелого крестьянского труда он не знал — не было особой надобности, да и дед, и бабка, и три его дяди — сыновья Федора Андреевича — каждый по-своему, но все очень любили Сережу. «Зимой […] катались с гор, пока не окоченеем, и под носом не образуются сосульки». Летом — река (Сережа плавал отлично, один из дядьев обучил его варварским, но очень действенным способом — просто бросил трехлетнего малыша в Оку), ловля раков, рыбы, «…играли в пряталки, скакали на палочках-лошадях (впрочем, у любимца семьи Сережи был и «настоящий» деревянный конь — дорогая по тем временам игрушка. — Л. П.), лазали по деревьям, разоряя птичьи гнезда […] целыми днями бродили по холмам, оврагам и косорогам, захватив с собой по краюхе хлеба и по головке лука с солью. Особенно увлекались мы хождением в луга за клубникой, купырями

А вот отрывок из воспоминаний сестры Есенина Екатерины: «… настала сенокосная пора. Это самая горячая и самая веселая работа. Первыми на сенокос отправляются мужики, переводятся лошади, запряженные в телеги. На телегах прокосные домики — шалаши […] В течение всего сенокоса мужики и мальчишки живут в лугах в этих шалашах и домой не приезжают. […] Самое веселое — это послеобеденное время. Шутки, смех, песни, пляски, купание молодых. […] Ни на какой другой работе не проводится короткий отдых так весело, как на сенокосе, и усталь нигде не проходит так быстро».

В Москве Есенин останавливается у отца, который служил мясником у купца Н. В. Крылова и жил в доме для его служащих.

[4]

Александр Никитич определил сына на службу к Крылову в качестве конторщика, «…в конторе, — напишет позже A.A. Есенина, — Сергей проработал всего лишь одну неделю. Ему не понравились существующие там порядки. Особенно он не мог примириться с тем, что, когда входила хозяйка, все служащие должны были вставать. Сергей вставать не захотел, разругался с хозяйкой и ушел. У него к тому времени было написано много стихов, и он хотел быть настоящим поэтом». В учительский институт, как сообщает сам Есенин, к счастью, он не попал. Но никаких документов, свидетельствующих о том, что он пытался туда поступить, не существует. Скорее всего, и не пытался. Не хотел. Ибо хотел совсем другого: «быть настоящим поэтом».

Екатерина Есенина вспоминает: «Отец наш был очень недоволен его [Сергея] желанием стать поэтом. Он, как умел, уговаривал его не лезть в писательскую компанию. «Дорогой мой, — говорил отец. — Знаю я Пушкина, Гоголя, Толстого и скажу правду. Очень хорошо почитать их. Но видишь ли? Эти люди были обеспеченные. Посмотри, ведь, и все помещики. Что ж им делать было? Хлеб им доставать не надо. На каждого из них работало человек по 300, а они, как птицы небесные, не сеют, не жнут… Ну где же тебе тягаться с ними?» — «А Горького ты знаешь?» — спросил Сергей. «Мало читать пришлось, но знаю, писатель знаменитый. Знаю, что из простых, таких богатырей раз-два и обчелся. А ты спроси его, Горького, счастлив ли он. Уверен, что нет. Он влез в чужое стадо и как белая ворона среди них, потому его и видно всем. Страшная вещь одиночество. А он одинок. Не наша это компания, писатели. Будь ближе к своим, не отставай от своего стада, легче жить будет». Сергей улыбнулся и, вставая из-за стола, сказал, сощурив глаза: «Посмотрим». «Вот детина уродилась, хоть кол на голове теши, а он все свое», — сердито сказал отец, когда Сергей ушел».

Присутствовать при этом разговоре Екатерина Александровна не могла — она жила тогда в Константинове. Но если такой (или подобный) диалог отца с сыном все-таки имел место, то, надо сказать, что Александр Никитич был не только любящим отцом, но умным и проницательным человеком. Он предсказал судьбу Сергея: одиночество, вечное ощущение себя не в своей тарелке («Нет любви ни к деревне, ни к городу»), жизнь мало сказать нелегкая, — трагическая. Но «детина уродилась» поэтом. И сбить его с этого пути не смогут ни родные, ни любящие женщины, ни «месть врагов и клевета друзей», никакие жизненные обстоятельства.

Но каким же поэтом хотел стать семнадцатилетний Есенин? Народным. В обоих значениях этого слова: поэт пишущий о народе, болеющий его болями (иначе говоря, поэт гражданской тематики), и поэт, которого знает и любит народ. (Широкая известность в узких кругах не привлекала его никогда.)