Григорий Померанц
Догматы полемики и этнический мир
Я не читал первого тома большого труда А. И. Солженицына "Двести лет вместе". Не хотел тратить последние годы жизни на разбор Монблана фактов. Знаю по опыту полемики 1970-х и 1980-х годов, что факты под пером Александра Исаевича выглядят иначе, чем я их вижу. Однако мне прочли по телефону несколько страниц, посвященных письмам "четы Померанц", и я удивился. Потом друзья принесли книгу, и я еще раз удивился. Удивляет то, что в центр очередного этапа полемики со мной (потому что это именно полемика, а не "протягивание рукопожатия") попали только неопубликованные письма, никем, кроме Александра Исаевича, не читанные. Судя по объяснению на с. 460, в других моих текстах Солженицын не мог уловить единства. Он пишет обо мне: "В своей манере, ускользающей от четкости, когда множество параллельных рассуждений никак не отольются в строгую ясную конструкцию..."
Я действительно удерживаю в уме несколько параллельных (и не только параллельных) рассуждений и, скорее, даю направление к синтезу, чем простое однозначное решение. Я передаю читателю больше открытых вопросов, чем ответов. Александру Исаевичу это не нравится, и он берет в центр исследования текст, где чувство боли делало мысль прямолинейно реактивной: это ему понятнее и кажется моим без всяких выкрутасов; на самом деле, в той мере, в которой Солженицын прав, он берет то, в чем я сгоряча уходил от своей глубины, поддавался толчку извне.
Как-то покойный Ю. Я. Глазов спросил меня: "В чем суть твоего спора с Солженицыным?" Я ответил: "Солженицын знает, как надо". - "Но это хорошо, возразил Глазов. - Я тоже знаю, как надо". А я не знаю, как надо (в галичевском понимании этих слов), я отвергаю прямолинейные решения сложных вопросов. В нашем споре сталкиваются два типа сознания. Не этнических! В Израиле полно людей, знающих, как надо, а в России хватало мыслителей, более сложных, чем Солженицын: Бердяев, Гершензон, Франк (думаю, что делить "веховцев" по пункту 5 не стоит). Я продолжаю "веховскую" критику революционного "так надо", а Солженицын - революционную страстную прямолинейность, меняя революционный плюс на минус и минус на плюс, но сохраняя структуру революционной мысли.