История войны 1812 г. с самого начала стала преподноситься царскими официозами в сильно идеологизированном виде. Вторая мощная волна фальсификации (первая приходится на царствование Николая Павловича) обрушилась при Сталине. Сменив в 1934 г. линию «безродных коминтерновцев-интернационалистов» на «патриотическую», «вождь народов» приказал создать в МГУ ранее не существовавший исторический факультет, а затем вернул из ссылки выдающегося российского историка академика Евгения Викторовича Тарле, поручив ему сочинить новую историю войны.

Позднее «излишне академичного историка» заменили двое «деятелей от науки», полковники Павел Жилин и Любомир Бескровный, которые пошли в деле фальсифицирования истории даже дальше, чем им приказал Сталин (а Жилин продолжал выслуживаться перед тенью «вождя» краснознаменных аж до конца 80-х годов, доказывая своим «трудом» правильность поговорки «заставь дурака богу молиться…»). Теперь война должна была стать «справедливой» и «освободительной». За последние пятнадцать лет наука сделала большой шаг вперед в деле объективного изучения и деидеологизирования отечественной истории, однако и до сих пор остаются белые пятна (тем более, если это касается «героических страниц» прошлого), особенно в сознании массового читателя, не имеющего возможности знакомиться со специальной литературой.

«Светлейший князь Смоленский»: за какие же подвиги генерал Кутузов получил такой титул и почему фельдмаршала почитают в России «великим полководцем и спасителем отечества»? Последнее («великий полководец») случилось с Кутузовым в 1947 г. (до этого даже царские официозы именовали его не иначе как «бездарностью»), когда на страницах замечательного журнала «Большевик» товарищ Сталин назвал Кутузова «крупным полководцем, который загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления». (Понасенков Е. «Нашей доблестной армией предводительствует бездарнейший из вождей». // Власть-коммерсантъ. 1–7 сентября, 2003, с. 60). Тут же неутомимые полковники Жилин и Бескровный сочинили две практически идентичные по выводам книжки с идентичным названием «Контрнаступление Кутузова» (до этого ни о каком контрнаступлении речь не шла, да и термина самого не существовало). Кстати, ещё раньше появился Орден Кутузова. Дело в том, что Сталину необходимо было оправдать ужасающее отступление 1941 года, а «оправдание» текущего политического момента, как правило, происходит за счет извечной придворной, интеллигентно выражаясь, куртизанки-истории.

Итак, проследим поэтапно полководческий путь этого «назначенца» товарища Сталина.

В 1805 г., когда очередная антифранцузская коалиция (в составе России, Англии, Австрии, Швеции и Неаполитанского королевства) направила свои войска во Францию с целью восстановления на французском троне династии Бурбонов, Кутузов смог благодаря связям в Петербурге выхлопотать себе у молодого царя Александра в командование самый многочисленный из русских корпусов (около 45 тыс. чел.). До этого он был известен только как исполнительный офицер в армии легендарного Суворова и придворный интриган. (Там же. с. 61).

После знаменитого пленения Наполеоном вторгнувшейся на территорию союзной Франции Баварии австрийской армии генерала Макка под Ульмом, шедшему на соединение с ней Кутузову пришлось отступать по долине Дуная. Благодаря небывалым жертвам среди солдат арьергардных отрядов (можно вспомнить хотя бы Шенграбенский бой, описанный Львом Толстым), ему удалось избегнуть окружения и соединиться русскими резервами и некоторыми австрийскими частями. Теперь численный перевес был на стороне армии Кутузова: против 90 тысяч союзников Наполеон располагал лишь 73 тыс. изнуренных долгим преследованием солдат. Артиллерийских орудий у французов было также меньше — соответственно, 330 и 139 единиц. (Chandler D.G. Austerlitz. 1805. L., 1997, p. 28–29; 32–33). На военном совете в городке Ольмюц Кутузов предлагает отступать к Карпатам (!), однако затем соглашается с мнением большинства генералов перейти в наступление. Решающее столкновение произошло у г. Аустерлиц. (Понасенков Е. Указ. соч., с. 61).

План боя разрабатывал австрийский офицер, имеющий опыт войны с Наполеоном ещё в пору его итальянских походов, Франц Вейротер. Его идея состояла в обходе армии французов с правого фланга, однако при этом сильно ослаблялся центр позиции союзников. По воспоминаниям участников обсуждения этого проекта (когда высказывались опасения по поводу диспозиции), Кутузов проспал в кресле все время заседания, а, проснувшись, всех отпустил.

В шифрованной ноте посла Сардинского короля Жозефа де Местра, уже поздно ночью командующий обратился к обергофмаршалу Николаю Александровичу Толстому: «Вы должны отговорить императора, потому что мы проиграем битву наверное». Но ему резонно ответили: «Мое дело — соусы да жаркое; а ваше дело — война, занимайтесь же ею». (Там же). В итоге утром 2 декабря Кутузов приказал начать обходной маневр, а Наполеон нанес главный удар в плохо защищенный центр противника, а затем в тыл колонам обхода. Русско-австрийская армия было рассеяна, потеряв около трети солдат. Герой Аустерлица, будущий генерал и декабрист Михаил Александрович Фонвизин записал: «Наш главнокомандующий из человекоугодничества согласился приводить в исполнение чужие мысли, которые в душе не одобрял». (Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М., 1994, с. 106).

За разъяснением причин поведения Кутузова, его роли в катастрофе в Австрии и позднейшим неудачам мы обратимся к запискам генерала от инфантерии и Новороссийского генерал-губернатора Александра Федоровича Ланжерона, который на протяжении почти всех кампаний находился при нем, а под Аустерлицем командовал обходной колонной войск: «Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерный и соединял в себе ловкость, хитрость и действительные таланты с поразительной безнравственностью. Необыкновенная память, серьезное образование, любезное обращение, разговор, полный интереса и добродушие (на самом деле немного поддельное, но приятное для доверчивых людей) — вот симпатичные стороны Кутузова. Но зато его жестокость, грубость, когда он горячился или имел дело с людьми, которых нечего бояться и в то же время его угодливость, доходящая до раболепства по отношению к высокостоящим, непреодолимая лень, простирающаяся на все, апатия, эгоизм, и неделикатное отношение в денежных делах, составляли противоположные стороны этого человека.

После нескольких лет, проведенных вне зоны военных предприятий, в 1808 г. Кутузову доверяют командовать небольшим корпусом в кампании против Турецкого паши, но после провала штурма крепости Браилов, Кутузова увольняют и отсылают заведовать гарнизоном в Литву. Однако судьба ему благоволит: после разгрома турецкой армии тридцатитрехлетний командующей российскими войсками на турецком фронте Николай Михайлович Каменский неожиданно заболевает лихорадкой и умирает в мае 1811 г. Его обязанности поручают исполнять «старшему по званию» Кутузову; задача — скорейшее подписание мира с побежденным пашой. (Понасенков Е. Указ. соч., с. 61). Это (подписание мира) было тем более важно в виду надвигающейся войны с Наполеоном. Однако Кутузов умудряется год оставаться в бездействии (исключая случай, когда он все же «проснулся», и, переходя с одного берега реки на другой, сумел все же запутать и потрепать один турецкий отряд), доводя правительство до «крайней степени раздражения».

Помимо вышеописанных черт характера ему мешала (в этом он признавался своим адъютантам) заключить долгожданный мир боязнь назначения в группировку, противостоящую Наполеону. 18 апреля 1812 г. он писал жене: «Ежели бог даст, что сделаю мир, то боюсь, допустят ли меня до Петербурга. Впрочем, кажется, что мне при армии делать нечего. Места, слава богу, заняты достойными людьми». (М.И. Кутузов. Письма. Записки. М., 1989, с. 285; далее — «Кутузов, 1989»). Взбешенный император Александр увольняет Кутузова с поста командующего и назначает адмирала Павла Васильевича Чичагова. Объясняя отставку Кутузова, царь заявил: «Мир с Турциею не подвигается; неистовства войск наших в Молдавии и Валахии раздражили жителей; ко всему этому присоединяются беспечность и интрига. Кроме того, я не думаю, чтоб теперешний главнокомандующий, виновник этих бедствий, был способен получить результаты, для которых потребны: энергия, сила воли и поспешность в исполнении». (Кутузов, 1995, с. 354).

Ланжерон вспоминал об этих событиях следующее: «Был уже декабрь месяц (1811 г.), но переговоры о мире не продвигались, чем в Петербурге были недовольны. Там поговаривали уже о вызове Кутузова. Жена Кутузова уведомила его о появившемся в обществе шуме и советовала ему найти возможность заключить мир до приезда его заместителя, но кого именно, она не знала.

В Петербурге же уже шептали друг другу на ухо, что избранным будет Чичагов, хотя это совершилось 4 месяца спустя». (Там же, с. 349–350). В самый вечер прибытия очередного нарочного от жены Кутузов (который в этот момент предавался развратным утехам с 14 летней молдованочкой) почувствовал, что «запахло жареным» и немедленно послал к паше. В итоге, в считанное время соглашение было подписано на условиях побежденных турок, многие важнейшие условия российского правительства не были выполнены.

Прибывший на место Чичагов мог только частично исправить положение. Об этом Кутузов докладывал в «объяснительной» на имя министра иностранных дел Николая Петровича Румянцева: «Относительно до 7-й, 11-й и 13-й (важнейшие положения — прим. Е.П) статьи договора должен я также Ваше сиятельство уведомить, что оные постановлены были после уже прибытия сюда г-на адмирала Чичагова, по его желанию.

Как и многие российские придворные и генералы, Александр I, недолюбливал «старую лисицу» Кутузова за склонность к интриганству и претящей угодливости. Кутузов не гнушался никакими средствами, если для карьерного роста нужно было кого-то «убрать с дороги». Весьма осведомленный Жозеф де Местр писал, что Александр возмущался, что «Этот человек ни разу не возразил мне». Тот же Местр свидетельствовал, что монарх ставил Кутузову в вину, «по крайней мере в собственных своих глазах, двуличие, себялюбие, развратную жизнь и пр.». При дворе «полководца» называли не иначе как «одноглазым сатиром», и обсуждал дело с «кофейником Кутузова». (Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М., 2002, с. 95–96; далее — «Троицкий, 2002»).

Однако, когда летом 1812 г. жестко встал вопрос о том, кто будет главнокомандующий, то император решил назначить Кутузова. Дело в том, что продолжительное отступление «немца Барклая» (хотя его давно обрусевший род был шотландского происхождения, но для русских дворян все не приглянувшиеся «иностранцы» были «немцами») вызвало опасное недовольство в среде потерявших свои имения дворян. Именно поэтому Александр поставил во главе армии такого же, как они крепостника, хозяина аж 5667 душ Кутузова. «Сам я — умываю руки» — заключил «чистоплотный» император. Замечу, что не последнюю роль в избрании Кутузова сыграли масоны (в чрезвычайный военный комитет, рассматривавший вопрос о едином командующем входил, к примеру, глава масонской ложи «Великий Восток» князь П.В. Лопухин).

Вот какова была реакция русских генералов. Петр Иванович Багратион писал губернатору Москвы Федору Васильевичу Ростопчину: «Хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем! Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам…Теперь пойдут у вождя сплетни бабьи и интриги». Кстати, ещё в 1811 г. Багратион предупреждал военного министра Барклая де Толли, что «Кутузов имеет особенный дар драться неудачно». Михаил Андреевич Милорадович назвал нового командующего «низким царедворцем», а генерал Дмитрий Сергеевич Дохтуров «отвратительным интриганом». В письме к жене Николай Николаевич Раевский лаконично заметил: «Переменив Барклая, который был не великий полководец, мы и тут потеряли». (Понасенков Е. Указ. соч., с.62; Троицкий, 2002, с. 159–160).

По прибытии к армии Кутузов первым делом приказал сняться с выгодной позиции у Царева-Займища (таковой она была с точки зрения практически всех военных историков и российских генералов, включая и недолюбливавших выбравшего её Барклая Ермолова, Фонвизина, Муравьева и др.). Эту мысль Кутузову подали два офицера штаба, интриговавшие против Барклая, о чем последний писал царю: «оба условились заметить престарелому и слабому Князю, что по разбитии неприятеля в позиции при Царево-Займище, слава сего подвига не ему припишется, но избравшим позицию. Причина достаточная для самолюбца, каков был Князь, чтобы снять Армию с сильной позиции». (Понасенков Е. Указ. соч., там же).

Этот вопрос автору обычно задают иностранцы и «наши» дети, поскольку «наши» взрослые просто об этом не задумываются: а собственно, почему 7 сентября (н. ст., применительно к традиции прошлого века) в России празднуют как победу русского оружия? Любопытствующим очень сложно объяснить такой парадокс, при котором отступившая с поля боя армия, которая затем ещё и оставила столицу считается победительницей? Для участников боя подобного парадокса не существовало: многие российские генералы считали Бородино серьезным поражением. Парадокс появился только в 1839 г., когда царь Николай II решил «разыграть» боевые действия в очередную годовщину сражения на Бородинском поле с участием строевых солдат. А, поскольку, монаршая воля превыше всего, то и думать нечего — победа! А, между тем, факты свидетельствуют об обратном.

После беспрецедентно долгого отступления Кутузов (фельдмаршал ещё помнил урок Аустерлица) все же решился вступить в бой с Наполеоном: общественное мнение не поняло оставления столицы без битвы. В распоряжении Наполеона было около 130 000 чел., у Кутузова — около 160 000 (вместе с казаками и ополченцами). Перевес в артиллерии был также на стороне русских: 648 против 587 орудий. (Там же). По законам тактики наступающая сторона должна была обладать превосходством хотя бы в одну четверть. Однако умелое расположение огневых позиций позволило бывшему артиллеристу Наполеону снивелировать это несоответствие.

В тоже время, расположение наших войск оставляло желать лучшего: основная часть армии находилась на берегу реки Колоч на окраине правого фланга. В этом месте она была совершенно бесполезна, т. к. во-первых, против нее не было практически никаких французских частей (основные силы Наполеон сосредоточил в центре и на своем правом фланге), а во-вторых, не могла сразу перейти в наступление (пришлось бы переправляться под огнем противника через реку). Это привело к тому, что уже в первые часы боя пали главные укрепления русских: багратионовы флеши (земляные стреловидные полевые укрепления на левом фланге, где располагалась армия князя Багратиона) и батарея Раевского в центре боевых порядков.

Осмотрев за два дня до сражения русские позиции, Багратион писал Ростопчину: «Все выбираем места и все хуже находим». (Там же, с. 63). Через несколько месяцев после описываемых событий Барклай вспоминал: «Я поехал вперед, чтобы произвести рекогносцировку позиций от Гжатска до Можайска; в представленном мною князю Кутузову донесении я не говорил о Бородино, как о выгодной позиции, но полковник Толь, назначенный главнокомандующим на должность генералквартирмейстера, избрал её для сражения. Служа продолжительное время по квартирмейстерской части, он приобрел тот навык, который эта служба дает всякому мало-мальски интеллигентному офицеру, чтобы руководить движением нескольких колонн; но она не дает ни надлежащей опытности, ни правильного взгляда относительно выбора позиции и ведения боя, в особенности при действии против такого врага как Наполеон и которые необходимы, чтобы нести столь видные и ответственные обязанности. Полковник Толь овладел умом князя Кутузова, которому его тучность не позволяла самому производить рекогносцировку местности ни до сражения, ни после него». В докладе императору Барклай сообщал: «По совершении трех опасных переходов, прибыли мы, наконец, 22-го августа в позицию при Бородино. Она была выгодна в центре и правом фланге; но левое крыло в прямой линии с центром совершенно ничем не подкреплялось и окружено было кустарниками на расстоянии ружейного выстрела. Князю Кутузову предложено было под вечер, при наступлении темноты, исполнить с Армиею движение так, чтобы правый фланг 1-ой Армии опирался на высоты Горки, а левый примыкал к деревне Семеновской; но чтобы вся 2-ая Армия заняла место, в коем находился тогда З-ий корпус. Cие движение не переменило бы боевого порядка; каждый генерал имел бы при себе собранные свои войска; резервы наши, не начиная дела, могли быть сбережены до последнего времени, не будучи рассеяны, и может быть решили бы сражение; Князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля. Для прикрытия же нашего правого фланга, защищенного уже местоположением, достаточно было построенных укреплений, 8 или 10 батальонов пехоты, 1-го кавалерийского корпуса и казачьих полков 1-й Армии. Князь одобрил, по-видимому, cию мысль, но она не была приведена в действие.

26-го, на рассвете, неприятель с превосходством напал на деревню Бородино, занятую Гвардейскими Егерями; он столь сильно теснил сей полк к Москве реке, что не дал оному времени сжечь моста. …Между тем на левым фланг 2-ой Aрмии открылся сильный ружейный и пушечный огонь. Князь Багратион потребовал подкрепления. К нему отправлен был вес 2-ой пехотный корпус и вскоре потом, по вторичной его просьбе, Гвардейские полки: Измайловский, Литовский и Финляндский, 2-ой корпус был отряжен к Генералу Тучкову 1-му, Гвардейские полки употреблены были при деревне Семеновской. Я сам прибыль ко второй Армии для узнавания позиции, я нашел оную в жарком деле и войска её в расстройстве. Все резервы были уже в деле. Я поспешил возвратиться, дабы немедленно привести с правого фланга, из-за центра обеих Армий, 4-й корпус, оставшейся ещё в моем распоряжении с 6-м пехотным, 2-м кавалерийским и 3 Гвардейскими полками. Я вскоре построил оные в виде крюка на левом фланг, 26-ю дивизию фронтом к 2-ой Армии; до совершенного исполнения сего движения 2-ая Армия Багратиона была опрокинута и в величайшем расстройстве (было около 9 часов утра — прим. Е.П.). Все укрепления с частью батарей достались неприятелю; одна 26-ая дивизия удерживала ещё свою позицию около высоты, находящейся спереди центра. Она уже два раза отражала неприятельские нападения (сие происходило около 11 час. утра). Генералу Дохтурову поручено было начальство над 2-ой армиею. Его пехота была совершенно расстроена и рассеяна в малых кучках, остановленных уже за главною квартирою, на большой Можайской дороге». (Барклай де-Толли. Изображение военных действий 1812-го года. СПб., 1912, с. 24; 27–28).

Стратегические операции, крупные сражения, авангардные и арьергардные бои — военная сторона кампании шестой антифранцузской коалиции 1812 г.

[1]

 уже давно стали предметом множества специальных исследований, причем, в последние годы можно отметить особо пристальный интерес к их микроуровневому изучению. Однако любая война, а тем более такая, которая имела место в 1812 г. — это весьма сложное явление мировой истории. Тогда происходил «спор» и невольное смешение многих культурных, политических форм, традиций организации различных обособленных историческим временем и пространством человеческих общежитий, т. е., говоря глобальными понятиями, — цивилизаций.

В сложной геометрии естественных проблем, встающих перед армией вторжения (а значит и перед историком, который выбрал их себе в качестве объекта применения своих профессиональных навыков — методик), одной из наименее изученных остается тема организации местного управления на занятых

[2]

 в ходе кампании территориях.

Сразу очертим круг вопросов, затрагиваемых мной в данной главе. Во главу угла поставлена задача описания и анализа обстоятельств и особенностей возникновения и функционирования структур институтов местного административного управления, созданных французской стороной на подвластных ей территориях (и сопоставление этих показателей с западноевропейским опытом предшествующих лет) в период кампании. Они подразделяются на гражданские, муниципальные органы, где доминировали сами местные жители и органы, непременно сопутствующий военному времени — институт интендантов армии вторжения.

[3]

Проблеме смежной с темой нашего исследования (жизнедеятельность коммуникационной линии, правда, только на ограниченном участке фронта) посвящена статья А.М. Попова.

[4]

Интересная область изучения — наполеоновские проекты отмены крепостного права в России, которые при столкновении с неутешительной российской действительностью трансформировались в экспедиции по водворению порядка в деревнях, взбунтовавшихся против помещиков, достойна отдельного специального изучения, почему за недостатком места мы её касаться не будем.

Как я уже говорил во вводной главе, история это повторение жизни многоликих образов. Вспомним, кем и когда была впервые применена практика централизации управления путем деления государства на несколько крупных «округов», и какие это дало результаты.

Идея создания в России системы Федеральных округов являлась одним из оснований “политики преобразований”, предпринятой В. Путиным в начале его правления. Проблема эффективности её функционирования и сотрудничества с местной и муниципальной администрацией представлялась одной из наиболее актуальных.

Указ № 849 о введении в России Федеральных округов и нового института полпредов президента был подписан Путиным 13 мая 2000 г. Позднее, 31 июля указом № 1415 и постановлением правительства № 592 от 12 августа («О взаимодействии Правительства Российской Федерации и федеральных органов исполнительной власти с полномочными представителями Президента российской Федерации в федеральных округах и схеме размещения территориальных органов федеральных органов исполнительной власти») постановление получило дальнейшее нормативное развитие. Однако, несмотря на вышеназванные акты, законодательного закрепления полномочий полпредов до сих пор не существует. Единственное внятное предложение на этот счет, которое было сделано тогдашним заведующим Советом Федерации Егором Строевым ещё в октябре 2000 г. так и не нашло поддержки у Кремля (по понятным причинам). Так что сегодня приходится констатировать, что, с юридической точки зрения, в основе деятельности 7 представителей президента лежит принцип «во все вмешивайся, ни за что не отвечай».

Предполагалось официально, что главными целями создания системы представителей президента являются: обеспечение реализации в регионах России конституционных полномочий президента и повышение контроля за деятельностью федеральных органов управления на местах. Полпред президента должен «обеспечивать» организацию и реализацию работы органов государственной власти по главным направлениям внутренней и внешней политики, он осуществляет контроль за соответствием и выполнением региональными властями общефедеральных законов. Помимо этого в его обязанности входит предоставление президенту докладов о политической, экономической и социальной ситуации в округе.

Следует сказать несколько слов о предыстории путинской семерки. Желание власти у Бориса Ельцина всегда было «основным инстинктом», и он умел чувствовать конъюнктуру: если в конце 80-х и первой половине 90-х его лозунгом было «берите суверенитета сколько сможете», то в последствие он стал склоняться к централистской линии. Так, ещё в мае 1998 г. указом президента создавалась «коллегия федеральных органов исполнительной власти». Её задачей стала координация деятельности федеральных институтов власти на местах. Тогда же появились и полномочные представители Президента РФ, за которыми закреплялась обязанность в месячный срок организовать «региональные коллегии федеральных органов исполнительной власти». Им придавались функции совещательной властной структуры. Коллегия состояла из глав местных федеральных органов, которые руководили безопасностью, обороной, внутренними делами и внешними сношениями регионов.

[1]

Подробное объяснение применения этого определения см.: Понасенков Е. причины и характер русской кампании императора Наполеона в 1812 году. // Рейтар. Военно-исторический журнал. М., 2003, № 3.

Эта принципиально важная проблема поднималась, в частности, в следующих статьях: Понасенков Е.Н. К вопросу о характере «наполеоновских войн». // Труды научной конференции «Ломоносов-2001», М., 2001; Его же. Война 1812 г. // Власть-коммерсантъ, № 35, 2002; Его же. Экономические предпосылки кризиса тильзитской системы в России (1807–1812) и причины войны 1812 г. // Экономические история. Обозрение. Под ред. Л.И. Бородкина. М., 2002.

[2]

Слово «занятие» в целом по смыслу синонимично слову «захват», но мы отдали предпочтение первому по той причине, что продвижение наполеоновской армии в глубь России имело незапланированный, стихийный характер (см.: Соколов О. В погоне за миражом. // Родина, № 6–7, 1992), основной целью которого было, по логике европейца Наполеона, заключение прочного мира после выигранного генерального сражения.

[3]

Отметим, что в городах Российской империи постоянно имелся генерал-губернатор, «главнокомандующий города» (в Москве, к примеру, этот пост перед самой войной занял Федор Ростопчин, известный своей страстью к графоманству на псевдопатриотические темы).

[4]

Попов А.И. Коммуникации Великой армии между Смоленском и Москвой. // 185 лет Отечественной войне 1812 года. Сборник статей. Самара, 1997. С. 31–47.