УДК 882
ББК 84(2Рос-Рус)6-4
П58
Художественное оформление
И.А. Озерова
Попов В.Г.
Евангелие от Магдалины: Романы. —
М.: ЗАО Центрполиграф, 2003. — 526 с.
ISBN 5-9524-0440-5
Эти увлекательные, полные любовных приключений романы объединены темой женской судьбы.
«Евангелие от Магдалины» — веселый, наполненный духом авантюризма осовремененный миф о встрече нынешней Магдалины со Спасителем, который очень похож на нас сегодняшних. Сентиментальная «Тетрада Фалло» рисует историю молодой матери, потерявшей ребенка и сотворившей чудо, чтобы вновь обрести свое дитя. Одной из героинь выпадает загадочное путешествие в Египет, другой — в современную Америку. Проходя с ними их головокружительный путь, читатель будет переживать за них и восхищаться ими.
© Попов В.Г., «Евангелие от Магдалины», 2003
© Попов В.Г., Шмуклер А.С., «Тетрада Фалло», 2003
© ЗАО «Центрполиграф», 2003
Валерий Попов
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАГДАЛИНЫ
(Загадочная история)
Убийц по осени считают
Мы стоим с Митей на краю шумной бомбейской площади. Как часто бывает во сне, я не вижу его, а лишь чувствую, что он здесь. Перед нами — факир в грязном бурнусе, и под его вытянутыми вперед костлявыми руками — кобра в боевой стойке и худая облезлая обезьянка. Обезьянка смело лупит кобру прямо «по очкам». Та лишь лениво отклоняется от ударов, и взгляд ее страшных бусинок возвращается к нам.
Себя во сне я тоже не вижу и вдруг понимаю: я и есть эта обезьянка. И тут кобра прыгает, и я слышу Митин хрип.
Нет — для сна это слишком, на фиг нам такие сны! Я резко просыпаюсь, с колотящимся сердцем, и снова слышу Митин хрип — но гораздо тише, чем во сне. Где он? Я выбежала из квартиры. Он лежал возле лестницы — связанный так, что, опуская уставшие ноги, сам себя душил. Я растянула петлю.
Потом он сидел на кухне и осторожно глотал воду из чашки, прислушиваясь к себе: не порвал ли где глотку своими жуткими всхлипами?
— Что ж такое? — сипло проговорил он. — Честно шел по улице... схватили сзади за горло...
Фонд «Осирис»
Работая с Гуней — а теперь уже, скорее, вместе с Митей в их Военгидромете, — я стала замечать, что веселые и даже нахальные (особенно в буфете) сотрудники начинают заикаться и бледнеть, когда речь вдруг касается их работы. Я работала в экспедиционном отделе, организовывала их поездки, доставала им железнодорожные и авиабилеты и чисто из вежливости иногда спрашивала: как съездили? Двое так и не вернулись из поездок на испытания, но не было и их фотографий с некрологами, как это бывало в случае чьей-то обычной смерти.
— Нет... это оружие массового уничтожения будет признано немарксистским! — Мите хватало духу еще шутить.
В бывшем монастыре на Ладоге, где «жил» тогда филиал Военгидромета, в часовне, где раньше покойные проводили свою последнюю ночь на земле, был небольшой архив. Там хранились, например, куски танковой брони, пройденные насквозь шаровой молнией, — ее пытались тут «ваять». Институт интересовали те уникальные явления природы, которыми можно воевать.
В уголке стенда лежала слегка оплавленная красноармейская звездочка и рядом с ней табличка, рассказывающая о «необъяснимом явлении природы»: «2 июля 1971 года лейтенант Зорин стоял на обрыве с солдатами и ждал начала надвигающейся грозы, чтобы продемонстрировать солдатам явление молнии и грома. В этот момент молния ударила в звездочку и убила его».
— «Молебен о дожде» по-коммунистически! — язвил Гуня.
Пиковая Дама
— А вот кому Нефертити! — сипел простуженный Митя.
После разоблачения гнусной деятельности нашего института в Нью-Йорке аж на сессии ООН жизнь наша резко пошла на убыль. И до этого наша жизнь с Митей в «коммунальном раю», с буйными соседями, да и с Митиными благостными, но сильно пьющими родителями, была не сладкой... но теперь, когда исчезли зарплаты и премии!
Мите, как человеку «беспробудно талантливому», предлагали время от времени работу в разного рода секретных точках, намекая, что разоружиться-то мы, конечно, разоружились, однако... дело умному человеку найдется.
— Нет! — говорил честный Митя. — Я на статуе Свободы поклялся!
Между тем и даже в нашем институте можно было неплохо жить, что и делал мой бывший муж Гуня — кстати, тоже отчаянный борец за все новое и светлое. Из закрытых дел нашего института он настругал массу делишек, только теперь все это из разработок строгой секретности перешло в разряд эзотерических, мистических и прочих старинных тайн и широко распродавалось в этой упаковке. Гуня появлялся теперь в институте то в короне египетского фараона, то в лохмотьях шамана. Митя вполне мог бы участвовать в этом «празднике духа» где-то на уровне жреца (с его-то знаниями!), но он решительно отказывался. После долгих моих уговоров согласился участвовать лишь на самом нижайшем уровне — продавал на Сенной площади голографическое изображение «Нефертить», которых на институтском оборудовании штамповал Гуня. «Нефертить» брали: всего за пятерку — погрузиться в янтарные глубины истории и искусства!
На честном слове и на одном крыле
Мы проехали через Литейный мост и свернули направо. Вдоль замерзшей Невы промчались до Охты.
Наш огромный серый Военгидромет возвышался на берегу, как крепость. Пятиэтажное здание, по фасаду разукрашенное звездами и якорями, с двумя каменными гигантами — летчиком и моряком, стоявшими у входа. Летчик недавно упал — и без моей помощи вряд ли поднялся бы. Впрочем, все тут падало и ничего бы без меня не стояло.
Мы вошли внутрь — мимо часового с винтовкой, оставшегося, как и каменные скульптуры, от прежних времен, и нового охранника — этот был уже более подвижный, вступал в вольные переговоры с входящими, особенно с девушками. Меня, однако, он приветствовал почтительно.
Осмотрев себя в огромном зеркале в фойе, я подумала, что черные чулки в военном учреждении смотрятся вызывающе. Но ничего, скушают... Не такое уж оно теперь военное.
Огромный вестибюль и гигантская лестница словно и были рассчитаны на гигантов, моряков и летчиков, после полярных и тропических исследований приходящих сюда с новыми открытиями... однако публика теперь здесь была в основном другая.
Явление Христа в милицию
Пейзаж за окном был угрюмым — впрочем, после ночи в камере, где вообще не было пейзажа, и от этого было глаз не отвести.
Сначала ржавые крыши — на краю самой ближней выросла довольно крупная елка. Под окнами столь серьезного учреждения. Непонятно, как допустили?
За крышами был обрыв. Там, по идее, протекала Нева, если, конечно, за эту ночь ничего не изменилось. Виден был только тот берег — стеклянная стена и шпиль Финляндского вокзала и упрямый Ленин на броневичке. Не хотелось видеть его в таком ракурсе, как, впрочем, и в любом другом. Тюрьма, примыкающая к Большому дому, говорят, старше его, он как бы и вырос уже приложением к тюрьме. Камера, где сидел Ленин, наверняка сейчас превращена в музей. Моя камера была попроще. Но смущало меня не это, а следователь.
Это был куратор нашего института от органов, сопровождающий нас во всех зарубежных поездках, Станислав Николаевич, которого мы вкратце звали СН. Фамилия его была весьма подходящая — Едушкин. «А Едушкин едет?» — «А как же без него?» Впрочем, мужик он был довольно толковый и в Лондоне быстро разыскал Митин иностранный паспорт, который тот выронил — не помнил где, и даже, кажется, не настучал — проблем потом с поездками не было. Может, он четко сообразил, что без Мити не поедет и он.
Сейчас, что было очень странно, он вроде меня не узнавал и, не здороваясь, смотрел в какую-то папку. По делу ли Мары меня притащили сюда?
Валерий Попов
Александр Шмуклер
ТЕТРАДА ФАЛЛО
(Сентиментальная история)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Автор
На мониторе, висевшем над проходом, вспыхнула зеленым контуром карта. Время от времени нам показывали, где мы летим. Зеленый крестик — «тень» нашего самолета на карте мира — отделился от изрезанного края Норвегии... Все! Покидаем родной континент.
Сразу стало как-то зябко. Видимо, грохнуться на землю казалось как-то уютней, чем в бездну океана? Казалось бы, чушь. Однако я заметил, что многие не сводят глаз с монитора, переживая «отрыв» от берега.
И здесь — не только физический страх. Некоторые, очевидно, теряли родной материк навсегда. Прежняя жизнь — двор, дом, школа, друзья, сослуживцы — уходила. Постылая, но родная. А что ждет впереди? Удастся ли зацепиться душою за новую жизнь? Через проход от меня сидела именно такая семья. И хотя сейчас вроде бы уже легче летать туда-сюда... но переживаниям их я не позавидую.
Глава 2
Автор
...Хотя с американскими славистами, понимающими русскую культуру несколько однобоко, и даже с проповедником Муном разобраться было полегче, чем в истории, в которую я попал сейчас. Там хотя бы было ясно, что хотят от тебя и чему сопротивляться, а в этой сладкой истории я просто тонул, как пчела в патоке, — все было сладко... и как-то тревожно и зыбко.
Начиналось исподтишка. Редакторша газеты, где я вел еженедельную колонку, попросила меня съездить в шикарную городскую больницу номер 2 (знаю, жена там была). Начиналась десятая, юбилейная русско-американская хирургическая акция «Путь к сердцу» — нужно было написать репортажик строчек на двадцать. Как же это задание разрослось! Полгода — а я все еще «в нем», и вот — лечу нынче в Америку, в компании людей для меня загадочных... Как-то «приросла» наша история, а края и четких ориентиров пока не видать. Может, кто-то прячет края и ориентиры, дурит меня, как проповедник Мун? Может, этот кто-то не знает, что за моей рыхлой внешностью скрывается тигр? Многим казалось уже, что с этим рохлей, неудавшимся писателем, можно лепить «какие угодно пирожки», а потом оказывалось все наоборот — пирожки получались как раз из них.
Одна красавица, тесно связавшая свой талант с теневыми структурами, заказала мне воспеть ее, а в результате ей пришлось заказывать киллера, чтобы рассчитаться со мной. И киллер, рассмотрев ситуацию, сказал ей, что я прав, а она пусть засунет свои деньги... туда, откуда они вышли!
Глава 3
Автор
Пока все дремали в креслах (и Марина Павловна тоже опустила свои ресницы), я достал блокнот и стал просматривать свои записи, их монологи... у каждого версия своя... Но кое-что тут бесспорно: этот Крис Дюмон не только удочерил нашу больную девочку, но и прооперировал ее там, в Америке, спас ее! И теперь (вроде бы сделал дело? Ан нет!) каждый год снова появляется, со все более многочисленной компанией своих коллег, и — оперирует, причем бесплатно! И при этом еще терпит нападки с нашей стороны!
А сколько хлебнул он с удочерением, сколько ему пришлось хлопотать! Я просто лишь обошел эти инстанции — и то падал уже с ног. А при нем они еще только зарождались... он первый, можно сказать, поднял эту волну! Так что (я пролистнул свои записи) в ком уж я нисколько не сомневаюсь — это в нем! Хотя именно ему, как смутно предчувствую, и грозят в этой истории главные неприятности!
Врачи наши, конечно, Криса любят. Профессионал профессионала поймет и всегда оценит... какой бы мусор на него ни пытались лепить!
Глава 4
Автор
Помню, я шел в оживленной толпе (будто шли веселиться). Глубокими вздохами я пытался одолеть тошноту. Вот сейчас откроется эта дверь, и сразу же — брызнет кровь. Устою ли? Помню, когда мне резали грыжу — простейшая операция, под местным наркозом, «поле операции» отгорожено было от меня занавесочкой, — я и то время от времени вырубался от страха. А тут — детское сердце разрежут, у меня на глазах! А Гриня, меня инструктируя, требовал, чтоб я подробно все описал. «Историческая миссия». Десятый год подряд американские хирурги приезжают к нам!
Борин услужливо открыл перед Дюмоном полупрозрачную матовую дверь. Я, глубоко вздохнув, вошел за всеми. И — бывает же счастье — это оказалась аудитория, а не операционная. Весь амфитеатр был заполнен слушателями. Большинство из них было в белых халатах, но были и «люди в штатском», с блокнотами и фотоаппаратами. Пресса. Две телекамеры, как две головы на тонких ножках, маячили перед президиумом. Да, не зря говорят, что американцы из всего делают шоу. Без шума и рекламы и здесь не обошлось. Впрочем, а ты-то что делаешь здесь? Тоже хочешь нажиться на этом событии.
Дюмон сел с краю стола как-то вольно, боком, откинув в сторону ноги в кроссовках и джинсах. Так же держались и все американцы. Наши сидели важные, насупленные и, я бы даже сказал, строгие. Начальство! Лучшие люди! Можно было подумать, что главные тут сейчас они, а не те, ради кого все тут собрались. Дюмон, говорят, был миллионер, но выглядел всех демократичней. Борин благосклонно кивнул ему: мол, начинайте. Дюмон как бы изумленно развел руками — мол, для меня это слишком большая честь! — но все же поднялся. Ладонью отгородился от аплодисментов и даже шутливо-разгневанно отвернулся: вот этого не надо, мол. Аплодисменты утихли. Рядом со мной в первом ряду амфитеатра сидела молодая красивая брюнетка — тогда я Марину Павловну еще не знал. Видел только, что она приехала из Троицка на машине вместе с Гриней, развеселым заведующим здравоохранением Троицка, думал — его девушка или сотрудница. И тут я увидал, что по щекам ее текут слезы, и тут только впервые по-настоящему почувствовал, при каком потрясающем деле мы присутствуем: эти веселые ребята запросто прилетели из-за океана, оставив свои собственные проблемы, словно их и нет, — и спасут несколько десятков наших детишек, которые иначе бы умерли. И ведут себя так, словно приехали на пикник и все это не стоило никаких усилий. И правильно эта красавица плачет. У нее, видно, душа самая чувствительная, но на самом деле надо плакать — и радоваться — нам всем. Тогда я не знал еще, что эта история касается ее больше, чем всех. Дюмон, однако, пафоса не любил, и начал весело. Гриня, оказавшийся как-то вдруг ближайшим его корешем, так же весело переводил:
Глава 5
Автор
До этого я конечно же ездил в Троицк, чтобы попытаться понять это дело, «прильнуть к истокам».
— А ты не рискуешь? — вдруг спросил Гриня. — Ну, гляди! Тогда едем.
Четыре часа езды от Питера он молчал и, лишь когда мы вышли с ним на автостанции Троицка, вспомнил обо мне. Снег под солнцем чернел, и на жухлой прошлогодней траве вытаивала всякая дрянь — пластиковые коробки, бутылки, рваная обувь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 8
Автор
Зеленый силуэтик самолета на карте мира тянулся клювиком к изрезанным шхерам Ньюфаундленда, но все никак не достигал американского берега, края Америки.
Две стюардессы, тихо брякая, снова прокатили по проходу тележку с напитками. Кошелев и Марина спали, укутавшись пледами по горло, и стюардессы не стали их будить.
Гриня снова взял виски — «красиво жить не запретишь!». Я, не отводя глаз от тетрадки, попросил томатный сок.
Глава 9
Марина
Я подняла середину нижней боковой полки, сделала столик, облокотилась на него и стала смотреть в окно, на тускло освещенные вокзальные своды. Думала ли я когда, что буду вот так уезжать из Троицка, чтоб ни одна живая душа не провожала меня!.. Впрочем, одна «живая душа» со мной ехала... но недолго осталось ей!
Думаю, тетя Муся испугается — такое докладывать отцу. А аборт делать, не уведомив его, — не испугается, нет?
«Ладно, прикинем на месте!» — утешала себя я, но боялась.
Глава 10
Марина
На Рождество Капа поехала в Троицк. Увы, я не могла ехать с ней... Мне, наоборот, скоро из Троицка «приезжать» сдавать сессию. Хоть башка уже туго варила. Но я училась, не превращалась в «Капу вторую»!
— Ну, — спросила она, уже нагрузившись узлами, — может, кому все-таки что передать?
Кому? Что? Если бы хотели, давно бы нашли меня — в том же институте, куда я часто хожу. Костерева, та пигалица, секретарша декана, теперь лучшая подруга моя, и передает все заочные задания прямо мне, не отсылая в Троицк... Если бы хотели — нашли... Лидии Дмитриевне тоже ни к чему узнавать лишние детали. Тем более — от Капы.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 11
Марина
— Хорошо выглядишь! — проговорила Изергина.
А что мне оставалось еще, кроме как «хорошо выглядеть»?
Чуток поработав в «монастыре» и заручась справкой с места работы, я снова уехала в Ленинград (жила на этот раз в общежитии), сдала первую в своей жизни сессию на одни пятерки (ну просто какая-то «звезда дефектологии»!) и вернулась назад.
Глава 12
Влад
Работать на экстренной «скорой», или, как ее называют, «штурмовой» — удовольствие не большое. Дело суровое. Это не то что хирургу — спокойно стоять себе в операционной. Кстати, кроме «штурмовой», мне ничего и не предлагали по возвращении в Троицк. Какой я теперь хирург, с ушибом головного мозга?
— Такому герою, как ты, на «штурмовой» самое место! — Гриня, командир нашего здравоохранения, меня напутствовал. При этом, конечно, все уже знали тут, что увечье свое я не в бою получил. Герой тыла! Инвалид «битвы при столовой». За это, в отличие от настоящих героев (и боевых инвалидов), не получил я ни почестей, ни благ.
Так что спасибо Грине, что хоть на «штурмовую» доверил мне. У меня ведь и припадки случаются... пока я их не определяю как эпилептические — просто помутнение разума на почве бешенства, время от времени охватывающего меня. Ну не бешенства... ярости скорее. Пока удавалось сдерживать себя. Благодарить я за это, конечно, должен Кошелева, городского голову, и его любвеобильную дочку, бросивших меня в этот котел, в армию, откуда я вырвался вот такой лишь ценой! Месяц лирического опьянения — и расплата длиною в жизнь. Такое наше «счастье»... но, может, и удастся поквитаться как-нибудь.
Глава 13
Марина
— Кошелев вместе с Джуди едет! — в волнении вбежала Изергина.
Я закончила играть детям песенку «На зеленом лугу — их! ох!». Детишки, топнув последний раз, застыли, глядя на меня.
— Ну и что? — спокойно произнесла я.
Глава 14
Крис
Я собирался в тот день улететь с семьей в отпуск в Луизиану, где нас ждали мои веселые родственники с луизианскими раками и местным пивом.
Моя жена Марта считала их несколько вульгарными и после каждого отпуска там брала с меня клятву, что в следующий раз мы все поедем на отдых в другое место — например, к ее чопорным родителям в Новую Англию на побережье Атлантики. Ее предки высадились некогда там самыми первыми со знаменитого корабля «Мейфлауэр», и из этих людей, как считалось у нас, произошел самый цвет американской аристократии. Я соглашался с Мартой... но, когда приближалось лето, я начинал чувствовать, что, если не отдохну у своих в веселой, вольной Луизиане, у меня не хватит сил на следующий год.
Главным достижением моей жизни была карьера хирурга, а в ней главное — не богатство и слава, которые я как-то не успевал ощущать, главным было то, что я теперь делал несколько тысяч операций в год и почти не отходил от стола... Поэтому мог я отдохнуть так, как хотелось мне? Марта, моя жена, занималась лишь какими-то обществами, кажется благотворительными, в нашем городке и вряд ли так выматывалась, как я. Поэтому я снова настоял на Луизиане — и мои дети с восторгом поддержали меня.
Глава 15
Крис
Я уже начинал выходить из себя от бесконечных стаканов жидкого кофе в больничном буфете и от визитов к Харитону Борину — главному хирургу больницы и главному бюрократу. Тот говорил со мной все более высокомерно, как с надоедливым просителем. Зачем я сюда приехал, бросив все, и, главное, семью, в которой не так уж благополучно? Джуди время от времени звонила Горбачеву (тот дал ей свой личный номер) и иногда давала послушать мне его мягкий, гортанный голос. Мне стало казаться, что он не знает всей правды о стране. Может быть, даже «гласность», о которой столько говорят в России, где-то и присутствует, но уж «ускорения», о котором тоже твердят все время, точно нет. Если то, что происходит сейчас в больнице, называется «ускорением», то как же назвать то, что было раньше? Раньше, я слышал, операции здесь все же делались, и русская хирургия в некоторых областях, например в пульмонологии, была очень сильна. Так что, по-моему, мы сейчас как раз наблюдали «замедление».
Все это я хотел сказать, когда в очередной раз оказался в кабинете Борина и глядел на сладко улыбающегося с портрета Горбачева, уверяющего, что «процесс пошел». Борин, даже не поздоровавшись, продолжал важный и неторопливый разговор по телефону. Если бы я так повел себя хотя бы с уборщиком моего кабинета, вспыхнул бы скандал и с моей репутацией было бы покончено. Однако Борин считал себя вправе вести именно так. Я хотел уже встать и уйти и тут же улететь. У меня достаточно было своих проблем. Я еще успевал немного погостить у моих родственников в Луизиане. Это был мой последний шанс отдохнуть перед длинным годом работы — мне предстояло сделать за год более тысячи операций, весь год у меня был расписан буквально по часам. А я вместо отдыха томился здесь, глядя на портрет Горбачева, большого мастера говорить, как я понял. А мои нервничали без меня в Луизиане, Марта никак не находила контакт, — я это понял по телефонным разговорам — не ладила с моим старшим братом Билли, рыбаком-выпивохой, особенно ее тревожило его влияние на детей, которые с восторгом проводят с Билли все время. Что я мог сказать ей? Я даже не провел тут ни одной операции! Такого не было со мной уже двадцать лет! Оказывается, безделье — это самое трудное времяпрепровождение. Но стоило ли ради этого открытия лететь так далеко и терять столько времени? Я уже встал, чтобы уйти, но тут вдруг Борин положил трубку и вдруг вполне благожелательно обратился ко мне на ломаном английском (я предпочитал общаться на ломаном русском):
— Ну вот они и приехали. Пойдемте.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 17
Автор
Зелененький силуэтик самолета на светящейся карте коснулся, наконец, клювиком крайней точки одного из извилистых мысов Лабрадора. Слава богу! Все, не только я, радостно задвигались в креслах, почувствовав какое-то облегчение. Перелетели. Позади пучины океана, мрачные острые пики Гренландии, и снова — вода... И наконец, материк! Перелетели!
И хотя под крылом абсолютно безжизненные — ни одной крыши, заснеженные — в августе! — длинные изрезанные «щупальца» сурового архипелага, все развеселились, заговорили, застучали бокалы... Еще один перелет позади! И хотя случиться может что угодно: лета осталось три часа, да и больше несчастий случается как раз при посадке... но — нет. Это все — из головы вон. Какие неприятности тут? Под такое-то настроение?
Америка в третий раз! Дважды уже, улетая отсюда, я грустно думал, что навсегда. Откуда еще раз возьмется столь гигантская сила, чтобы перекинуть меня через океан? Ну в первый раз — это понятно. Внезапно появившаяся вдруг возможность увидеть лучших людей, которых ты уже похоронил мысленно, а они — тебя... И вдруг — открывшаяся радость: перелететь на тот свет (или с того света) и увидеть любимых, потерянных! Казалось, тогда можно было бы и без самолета прилететь, на своих крыльях: такая радость, такая любовь!
