В течение нескольких последних дней майор Хью Морли просыпался по утрам сразу после восхода солнца и путем замысловатых, болезненных манипуляций переносил свое искалеченное тело в кресло на колесах, стоявшее около кровати. Сидя в нем около окна, он мог наблюдать, как Геринг проползал мимо дома к маленькому ручью.

Прозвище, его собственное изобретение, казалось ему вполне подходящим, так как большая гремучая змея с алмазной спинкой была толстой, мишурно яркой и опасной. Подобно большинству диких существ, у змей существует своя территория и определенный ритуал, который они соблюдают с неукоснительным постоянством. Старая и мудрая, около пяти футов длиной и толщиной в человеческую руку, она научилась избегать людей. Если ей нужно было проползать мимо фермы, она это проделывала с той стороны, где ее вряд ли кто-нибудь мог заметить. Она не подозревала о наблюдателе наверху, который со скрытым удовлетворением следил за ее передвижениями. Змее нужна была вода. Год выдался сухой, и многие дикие животные, чтобы напиться, вынуждены были вторгаться в сады и на фермы. И Геринг проползал вблизи дома, так как между его норой под камнем и ручьем пролегала глубокая, заросшая канава, пересекать которую было бы сложно и долго.

— Точно по графику, как обычно, — пробормотал майор в то утро. Он знал, что с той же пунктуальностью и тем же путем гремучая змея будет возвращаться в середине дня — более рискованное предприятие, поскольку в это время более вероятно присутствие людей вокруг. Но на этой заросшей кустарником территории в пятьдесят акров, где жили только Морли, его сестра Грейс и его ненавистный зять Малколм Ланг, передвижение было легким, и Герингу почти нечего было опасаться. Женщина при виде толстой змеи убежала бы, визжа на весь дом, а змея бы тем временем ускользнула в укромное место. Что касается Ланга, то обычно он был в таком подпитии, что если бы и сумел заметить змею, то насчитал бы их сразу шесть.

У майора было основание ненавидеть своего зятя. Год назад, будучи пьяным, то есть в своем обычном состоянии, тот свернул с шоссе на проселочную дорогу на скорости шестьдесят пять миль, с ревом влетел во двор, практически не сбросив газ, и, налетев на Морли, отбросил его так, что тот пролетел двадцать с лишним футов в воздухе и ударился в стену сарая. Если бы старые доски не треснули от удара, жертва бы не выжила. Теперь, мучаясь болью и будучи не способным даже спуститься без посторонней помощи со второго этажа, майор не считал благом то, что остался жив. До несчастного случая он был активным человеком, отличным охотником и рыболовом, и переход к созерцательному образу жизни инвалида давался с трудом. Ланг, что естественно в этом иррациональном мире, отделался небольшой царапиной на лбу, машина разбилась вдребезги.

Это преступление по пьянке было только последним и наихудшим из всех его деяний. Женившись на Грейс, Ланг основательно спутал все карты майору. И Морли, и его сестра унаследовали от отца большое количество ценных бумаг, но майор, по натуре биржевой игрок, вскоре потерял из своей доли все до последнего пенни. В результате он был рад жить вместе с Грейс, которая в свои тридцать два года, казалось, вряд ли когда-либо найдет себе мужа. Морли не учел притягательную силу денег. Она была крупной, пышной и очень медлительной в движениях. Он обнаружил, что ею легко управлять, и надеялся использовать ее ценные бумаги для пополнения семейного состояния — пока не появился Ланг. Привлекли ли его дом и наследство или то была истинная любовь, майор не мог утверждать наверное, но имел на этот счет свое мнение. Однако тут он ничего не мог поделать; коль скоро солидный мужчина захотел Грейс, она была только счастлива, и никаких советов ей не требовалось. Она сочла даже, что спасти Малколма от проклятия алкоголя — ее предназначение. Она была легкой жертвой. Протесты Морли не могли предотвратить проматывания Лангом значительной части ее состояния, но по крайней мере ему удавалось замедлить этот процесс, в результате чего Ланг оскорблял жену и в качестве наказания пил еще больше. В большинстве случаев Грейс вставала на сторону мужа.