1604 г. В Речи Посполитой объявился человек, именующий себя сыном Ивана Грозного, чудесно спасшимся царевичем Дмитрием. Его поддерживают крупнейшие магнаты и католическая церковь.
Папский легат Александр Рангони, раздобыв документы, проливающие свет на истинное происхождение самозванца, решает до поры спрятать их в монастыре на севере Франции.
Поисками этих грамот как раз и займутся трое молодых русичей, бежавшие под видом посланцев царя Бориса в Париж. Преданные дьяком разрядного приказа Тимофеем Солем, они все же не считают себя свободными от службы Родине, над которой нависли тучи…
Пролог.
In Perator
Март 1604 г. Краков
Папский нунций Александр Рангони, еще не старый и довольно привлекательный для женщин мужчина с посеребренными сединой висками, в задумчивости прошелся по кабинету. Небольшой, с полом, устланным ворсистым персидским ковром, с резным столом и тремя креслами, кабинет, как и все прочие помещения трехэтажного дома на тихой Дубовой улице, были предоставлены посланцу местным отделением ордена иезуитов в Кракове, столице Речи Посполитой, государства, являющегося, пожалуй, единственным восточным оплотом католической веры, а потому – крайне важного для Ватикана особенно сейчас…
Нунций уселся в кресло, в который раз уже пробегая глазами секретные донесения одного из краковских иезуитов, Лавицкого – человека, несомненно, умного, но явно себе на уме. Впрочем, эти поляки все были себе на уме, и доверять им без особой нужды не стоило. Вот и Лавицкий – вроде бы на первый взгляд предан ордену и Папе, но… Кто знает, что он там думает о происходящих сейчас событиях? Событиях, крайне важных для Речи Посполитой, Швеции, России… и для самого Папы.
– «Некий молодой человек… при загадочных обстоятельствах объявился в имении князя Андрея Вишневецкого, – шепотом перечитал Рангони. – Затем по прошествии некоторого времени открылся князю в том, что является не кем иным, как Димитрием Иоанновичем – чудесно спасшимся сыном московского государя Иоанна, прозванного Грозным». М-да-а…
Глава 1.
Дружеские предложения
Май 1604 г. Париж
Иван сдвинул шляпу на затылок, а затем, подумав, кинул ее в траву. Крупные капли пота тараканами сползали по лбу, текли по щекам и шее. Совсем по-летнему, немилосердно палило солнце, на блекло-синем небе ни облачка, ветки вязов, росших у самых стен аббатства, застыли недвижно в знойном полуденном мареве – ни ветерка, ни малейшего дуновения, даже листья – и те не шевелятся. Жарко.
– Оп! – Жан-Поль играючи подбросил вверх шпагу и, ловко поймав ее за эфес, шутливо поклонился Ивану. – Продолжим, месье?
Иван стиснул зубы и улыбнулся:
