Поезд, то и дело ныряя в тоннели, шел в Сухуми. Справа за окном море, зеленое, завораживающее, лениво накатывалось на берег, почти подмывая железнодорожную насыпь. Слева вплотную подходили горы. Исполинские камни, скатившиеся когда-то с их вершин и громоздившиеся теперь у самой дороги, сплошь заросли ежевикой, колючим кустарником и лианами. Кое-где камни сочились источниками и родниками, кое-где среди скал разлетались бисером водопады. Поезд останавливался у станций со звучными названиями, оставлял на платформах отдыхающих, забирал местных жителей — энергичных усатых мужчин в широких кепи и молчаливых, нагруженных корзинами женщин в черных платьях и шалях. Потом поезд пришел в Сухуми.

На вокзале какой-то парень вызвался помочь поднести вещи к автобусу.

— Камни везешь, дорогая?

Вещи и впрямь были тяжелые — магнитофон, фотокамеры, кассеты с пленкой. Я ехала в Сухумский питомник изучать поведение обезьян.

— В питомник? — Парень участливо прищелкнул языком.— Питомник на горе, знаешь?

Гелады жили в вольере, в тени старого платана. Самочку звали Суматра. Самца — Целебес. Целебес был размером с крупную собаку. Весил он эдак килограммов под двадцать и был весьма живописен. Сам коричневый, а на груди сердечко розовой кожи. Еще по кусочку розовой кожи над веками. На плечах — шелковистая мантия. На физиономии бросались в глаза мощно выступающие надбровья и круглые челюсти. А нос — будто кто его вмял в глубь лица. Под каждой скулой тоже по вмятине. В общем, типичный гелада-самец. Вот только вместо длинного хвоста с кистью, полагающегося геладам, у него торчал куцый обрубок. В одну из холодных по сухумским понятиям зим Целебес отморозил хвост, и его пришлось ампутировать.

Суматра вдвое меньше своего повелителя. Маленькая, изящная, темно-шоколадного цвета, она была необыкновенно мила. Сердечко розовой кожи на груди у нее периодически вспухало горошинами, и тогда казалось, что среди шелковистой шерсти светится коралловое ожерелье.

Целебес встретил меня угрозой. Туго завернул на крутые надбровья розовую кожу век, со шлепом вывернул наизнанку верхнюю губу, выставил напоказ острые длинные желтые клыки и впился в меня пристальным взглядом. Для большего устрашения он дернулся в мою сторону всем телом и ударил рукой по земле. Я протянула верительные грамоты — кисть винограда и грушу. Суматра в нерешительности оглянулась на Целебеса. Он рыкнул, опять ударил рукой по земле и судорожно зевнул, показывая в затянувшемся зевке огромную красную глотку — в точности, как это проделал на днях самец-гамадрил. Кожа на груди Целебеса побагровела.

«Лам-лам-лам-лам-лам-лам-лам...» — быстро-быстро залопотала Суматра и попыталась обыскать Целебесу гриву. Но тот огрызнулся и одним махом вскочил на полку.

Постепенно я познакомилась со всеми соседями Суматры и Целебеса.

На просторной бетонированной площадке, всегда залитой солнцем, в клетках и вольерах жили макаки резусы, японский макак, краснолицый макак, зеленые мартышки, павианы анубисы, парочка гамадрилят-подростков, капуцины.

Макаки резусы жили небольшой семейкой. В семье было несколько детенышей, трогательных, круглоголовых, лопоухих, с большими выразительными глазами на морщинистых личиках. Они были ужасные попрошайки. Стоило подойти к вольере, и воздух тут же начинал звенеть от их голосов.

«Оуинк, оуинк, оуинк,— молили они. Казалось, что кто-то проводит ластиком по стеклу.— Оуинк, оуинк, оуинк...»

Капуцинов было двое. Кларик и Кобра. Не знаю, кто придумал для самочки такое ядовитое имя. Нам оно не нравилось, и все практиканты звали подружку Кларика Кларой. Мы часто поддразнивали обезьян: «Кларик украл у Клары кораллы...» Они не обижались.

Кларик более всего любил ловить мух. У него была своя отработанная метода их ловли. Обычно Кларик взбирался на обрубок дерева в углу клетки, прикручивался к нему своим цепким хвостом и, присев на корточки, начинал то одной, то другой рукой подсекать надоедливых насекомых. Жертву он долго осматривал, потом аккуратненько, двумя пальчиками отрывал ей голову и отправлял в рот.

Клара была ленивица. Помню, когда я подошла к ним впервые, она лежала, развалясь, в тени и время от времени расслабленно шлепала ладошкой по луже рядом с поилкой. Проводив взглядом веер брызг, она облизывала мокрые пальцы и снова хлопала пятерней по луже.

Я нарушила идиллию. Новое лицо. Новый, слишком белый халат. А может, последняя капля, переполнившая чашу терпения,— сколько можно глазеть. Всех обитателей обезьяньей площадки показывали экскурсантам. Каждый день мимо обезьян проходили сотни людей. И хорошо, если бы проходили спокойно. А то почти каждый не удерживался от того, чтобы не подразнить животных. И вот, похоже, все раздражение, накопившееся у обезьян, рухнуло на меня.

Обезьяны известны людям давно. В первую очередь, тем народам, которые жили по соседству с местами обитания этих животных. Сходство обезьян с человеком привлекало внимание людей, вызывало любопытство, поражало, смешило, тревожило, внушало трепет. В Древней Индии и Древнем Египте, наверное, из-за этого сходства обезьян возвели в ранг божества.

Всякий, кто бывал в Ленинграде, не раз, должно быть, завороженно стоял перед сфинксами на набережной Невы. «Сфинкс из древних Фив в Египте перевезен в град святого Петра в 1832 году»,— высечено на цоколе каждого. В XXII—XX веках до нашей эры Фивы были столицей, а позже — крупным религиозным центром Древнего Египта. До сих пор здесь сохранились развалины грандиозных храмов. Один из них — заупокойный храм фараона Аменхотепа III, правившего Древним Египтом в XV веке до нашей эры. Археологи установили, что некогда от храма к Нилу тянулась аллея сфинксов. Среди статуй были и те, что украшают сейчас набережную Невы. Многие сфинксы из этой аллеи отдаленно напоминают павианов гамадрилов. И наверно, не случайно. Потому что сфинкса — духа-охранителя, воплощение власти фараона — обычно изображали в виде фантастического существа с телом льва и головой либо человека, либо священного животного. А павиан в Древнем Египте был священ. Он олицетворял Тота, бога луны и мудрости. В доме каждого египтянина обязательно хранилась каменная, бронзовая или деревянная фигурка Тота. Убийство павиана каралось смертью. Трупы умерших павианов бальзамировали и хоронили на особых кладбищах. И до нашего времени дошло много фигурок и рисунков, изображающих Тота. Найдено множество мумий обезьян. Богатые находки дали археологические раскопки в Фивах.

С древнейших времен в ранг священного животного возведена обезьяна в Индии. Примерно в IV веке до нашей эры сложил древний поэт сказание «Рамаяна» о героических подвигах отважного витязя Рамы. Он совершил их, чтобы освободить жену свою, синеглазую и лунноликую Ситу, похищенную десятиголовым свирепым людоедом-ракшасом Раваной. И ничего-то бы, похоже, у Рамы не получилось, не приди ему на помощь обезьяны. А было так.

...Через леса и горы, через реки и озера нес царь ракшасов Ситу, и некому было защитить прекрасную царевну Митхилы. Но вдруг заметила она, что стоят на вершине горы обезьяны, смотрят в небо и видят, как уносит ее Равана. Тогда бедная царевна оторвала шелковый лоскут от своего платья и бросила его вниз обезьянам. «Может быть,— подумала она,— обезьяны увидят Раму, отдадут клочок от моей одежды и расскажут ему обо всем?»

Долго искал Рама и его брат Лакшмана Ситу. И однажды они получили совет: «Ступайте к озеру Пампа. Там на горе Ришьямука живет могучий царь обезьян Сугрива. Идите, воины, к Сугриве. Он поможет вам отыскать Ситу». И в самом деле, оказывается, это Сугрива и его мудрый и верный советник Хануман видели, как Равана нес Ситу. Рама помог Сугриве победить его брата, за что царь обезьян повелел Хануману созвать всех обезьян, какие только водятся на земле, и разослать их в разные стороны на поиски Ситы. Шли обезьяны, шли и вышли на берег могучего океана. Где-то в океане, далеко, так что даже с берега не было видно, знали они, есть остров Ланка. На нем злобный Равана спрятал бедную Ситу. Но по морю обезьянам было не добраться до этого острова. И тогда спросили они друг друга: кто из них мог бы прыгнуть на Ланку. Одна обезьяна сказала, что может прыгнуть всего на десять йоджан, а другая сказала, что дальше двадцати ей не прыгнуть. Тогда, повествует легенда, сын обезьяны и ветра, быстрый и ловкий Хануман, изловчился, прыгнул, перелетел через океан и опустился на берег Ланки. Нашел он там Ситу, утешил ее, успокоил, сказал, что Рама идет ей на помощь, и тем же манером вернулся обратно. И двинулся Рама освобождать свою лунноликую Ситу. А за ним — несметное полчище обезьян и медведей. Потом была страшная битва с Раваной. И Рама победил — потому что ему помогли обезьяны. Освободил он свою ненаглядную Ситу, одарил Сугриву, Ханумана и прочих обезьян дорогими подарками и благополучно вернулся домой.

Первая научная сводка об обезьянах принадлежит Аристотелю. Наверное, не будет преувеличением сказать, что экскурс к истокам почти любой науки приведет к этому имени. Аристотель оставил человечеству трактаты по этике и логике, исследования по физике и по управлению государством, трактаты по космологии, искусству, экономике. Биологии он подарил множество оригинальных работ и идей. Среди щедрого наследства — первая классификация животного мира и вывод о сходстве обезьян с человеком.

Люди-обезьяны. С гравюры XVII века.

Аристотель, живший в IV веке до нашей эры, был первым, кто высказал идею усложнения мира. Этой идеей он руководствовался, выстраивая своеобразную «лестницу существ». На нижней ступеньке лестницы он поставил тела неживой природы, над ними — растения, над растениями — животных. Венчал систему самое высокоорганизованное существо — человек.

Всех известных ему животных Аристотель разделил на две группы. К одной отнес бескровных, к другой — животных, обладающих кровью. В группу бескровных вошли животные, которые по современной зоологической классификации относятся к беспозвоночным: насекомые, ракообразные, моллюски. В категорию «кровяных» попали «живородящие четвероногие с волосами» — теперь это соответствует млекопитающим; «яйцеродящие четвероногие, иногда безногие, со щитками на коже», то есть рептилии; «всегда яйцеродящие двуногие с перьями, летающие» — птицы; «живородящие безногие, живущие в воде и дышащие легкими» — киты; «яйцеродящие безногие, с чешуей или гладкой кожей, живущие в воде и дышащие жабрами» — рыбы.

Осенью 1618 года во Франции, в Тулузе, на улице Жипонье был арестован некий философ, по имени Учильо, неаполитанец по происхождению. Говорят, при аресте у него был изъят хрустальный сосуд с живой жабой. И потому его обвинили в колдовстве.

Следствие длилось несколько месяцев. Подсудимый держался с достоинством, уверенно опровергая каждое выдвинутое против него обвинение. Он вполне смог бы доказать свою невиновность, если бы участь его не была предрешена заранее. Католическая церковь, давно охотившаяся за опасным еретиком, не собиралась выпускать его из своих рук.

Рукоположенный в 1606 году в священный сан, этот Учильо (впрочем, у него было еще с десяток имен, под которыми он скрывался от церкви — Лючилио, Лючьоло, Джулио, Помпоний, истинное же — Джулио Чезаре Ванини) в 1612-м отрекся от католичества. В 1615-м издал «опаснейшее», по словам иезуитов, сочинение «Амфитеатр вечного провидения», в пятидесяти главах которого под прикрытием благочестивых рассуждений о боге и творениях господа, сумел изложить взгляды Аристотеля, Диагора и прочих «атеистов всех времен». А годом позже появилось еще одно сочинение: «О достойных удивления тайнах природы, царицы и богини смертных».

Церковники негодовали.

«Атеисты говорят,— писал Ванини,— что первые люди ходили на четырех конечностях, как животные, и только впоследствии при помощи больших усилий изменили это положение, освободив руки».

Перепись обезьяньего населения нашей планеты — а точнее, видов обезьян — закончилась совсем недавно. В тридцатых годах было сделано последнее открытие — карликовый шимпанзе, или бонобо. В итоге переписи оказалось, что на Земле сейчас обитает более ста пятидесяти видов обезьян. Некоторые исследователи считают, что их даже двести.

Сходные виды обезьян составляют роды. Роды образуют семейства. Семейства образуют подотряд. Он называется «подотряд высших приматов, или обезьян».

У обезьян есть родственники. Полуобезьяны. Их более пятидесяти видов. Все они входят в подотряд низших приматов, или полуобезьян. Полуобезьяны и обезьяны составляют отряд приматов. К этому же отряду, с точки зрения зоологической систематики, принадлежит и человек.

О полуобезьянах в этой книге я говорить не буду. Наша тема — обезьяны. Чтобы читатель легче представлял себе в дальнейшем, «кто есть кто», и не запутался в семействах и родах, я приведу классификацию подотряда высших приматов, предложенную академиком В. Е. Соколовым.

В подотряд входит четыре семейства. Семейство цепкохвостых обезьян, или капуцинов. Семейство игрунок, или мармозеток. Семейство низших узконосых обезьян, или мартышек. Семейство высших узконосых обезьян, или человекообразных обезьян. В семействе цепкохвостых обезьян одиннадцать родов: род мирикин, или ночных обезьян, род прыгунов, род уакари, или какайо, род саки, род красноспинный саки, род ревунов, род капуцинов, род саймири, род коат, род паукообразных обезьян и род шерстистых обезьян.

— Хочешь, я покажу тебе игрунку,— спросил как-то Егор. Он сидел в развилке старого платана и деловито вертел в руках большую коричнево-зеленую грушу.

Раскидистая чинара — так называют в этих местах платан — была у нас чем-то вроде клуба. Она росла за Директорским домом. Мы собирались под ней по вечерам, делились друг с другом впечатлениями дня, обсуждали волновавшие нас вопросы, играли на гитаре, пели вполголоса биофаковские песни — «Листопад», «Несмеяну», спорили отчаянно и азартно о том, думают ли животные, можно ли говорить о психологии обезьян, верно ли сводить все формы их поведения только к физиологическим реакциям... Наука о поведении животных только складывалась тогда, и о чем только мы, «поведенщики»,— так мы гордо себя именовали — не спорили. Высокие материи, занимавшие наши умы, не мешали, однако, мальчишкам совершать набеги в сад. Вокруг Директорского дома росли груши, инжир, персики, виноград. Урожай предназначался обезьянам. Но мы решили, что обезьяны — будь на то их власть — непременно бы поделились с нами во имя кровных уз. По крайней мере, так утверждал Егор. Похоже было, что сейчас он во имя кровных уз основательно тряхнул груши в саду — красно-синяя ковбойка его подозрительно огрузла над ремнем.

— Лови!

Я поймала грушу. Она была тяжелая, жесткая и травянистая на вкус.

— Они же совсем зеленые...

Поговорим теперь о некоторых представителях семейства цепкохвостых обезьян, или капуцинов. Название семейству, как вы догадались, дали в честь капуцинов — таких же обезьян, как мои сухумские подопечные Кларик и Клара.

Самые крупные из цепкохвостых — ревуны. Матерые самцы, если измерить их от кончика носа до основания хвоста, достигают чуть ли не метра. И почти такой же длины хвост. Хвост у ревунов примечательный — ближе к концу его, с внутренней стороны, есть оголенный участок с чувствительными кожными гребешками и кожными узорами, вроде тех, что имеются у нас на ладонях и пальцах. Благодаря этому ревуны могут производить такие манипуляции, словно хвост — не хвост, а дополнительная рука: им умеют хватать и срывать листья, умеют нежно и внимательно «осмотреть» сородича и приласкать малыша. На таком хвосте можно повисеть вниз головой, если того требует дело.

У ревунов ловкие руки и ноги с пятью длинными подвижными, цепкими пальцами, с аккуратными плоскими ноготками на них.

Во внешнем облике ревуна прежде всего бросается в глаза крупная голова. Безволосое лицо обезьяны обрамляет борода. Под ней вздувается гортанный мешок. Плечи обезьяны одевает густая грива — черная, рыжая, коричневая, медно-красная у разных видов. Выступающие челюсти и мощные Клыки придают обезьяне устрашающий вид. Как и у большинства представителей семейства капуцинов, у ревунов 36 зубов.

Вся жизнь ревунов проходит, кажется, в двух занятиях: они кормятся и ревут, ревут и кормятся. В промежутках, по ночам, спят. Впрочем иногда ревут и со сна.

Среди обезьян Старого Света самое многочисленное и многообразное — семейство низших узконосых обезьян, или мартышек. Почему-то так повелось, что часто вместо слова «обезьяна» употребляют слово «мартышка». Это не верно. Потому что мартышки — это особый род обезьян.

Род мартышек разнообразен. По подсчетам одних специалистов, его составляет двадцать один вид обезьян. По мнению других — двадцать три вида. Каких только не существует мартышек на свете. Есть мартышки зеленые и голубые, мартышки усатые и мартышки чубатые, мартышки белоносые и мартышки краснохвостые, голуболицые и черноухие, ушастые и бородатые. И еще множество других видов, подвидов и разновидностей.

Все мартышки — коренные жители Африки. Обитают они в лесах. Живут на деревьях. У каждого вида — свои места обитания.

Мартышки — быстрые, легкие, подвижные существа. У них стройное тело и длинный нецепкий хвост, круглая голова, короткая мордочка, нос не выдается далеко за пределы лица. У всех мартышек есть седалищные мозоли и защечные мешки. Мешки довольно вместительные, так что когда мартышка набьет их поплотнее зернами маиса во время набега на плантацию, например, голова ее кажется вдвое больше. Две маленькие, черные мозольки разделены полоской шерсти. Это отличительная черта мартышек.

Еще одна отличительная черта — у самочек соски расположены так близко друг к другу, что грудной детеныш может ухватить их ртом сразу оба. Рождает мартышка обычно одного детеныша.

Род макаков прославили резусы. В 1940 году австрийские ученые К. Ландштейнер и А. Винер в экспериментах с этими обезьянами открыли очень важный фактор крови, который в честь подопытных животных и был назван резус-фактором. Резус-фактор, как и группу крови, сейчас обязательно учитывают при переливании крови, чтобы избежать тяжелых последствий.

Макаки резусы вообще сослужили большую службу человечеству. На тысячах из них медиками и биологами были изучены многие болезни. Такие, как полиомиелит, туберкулез, лейкемия. На резусах были испытаны десятки лекарственных препаратов, которые были потом рекомендованы для лечения людей. И все же, несмотря на внушительный послужной список макаков резусов во врачебной науке, я не испытывала к ним симпатии. Особенно после такого случая.

Однажды я получила разрешение поработать в стаде резусов. Стадо обитало на северном склоне питомника. Обезьянам был отдан большой кусок леса, огороженный высокой бетонной стеной. Здесь они жили в условиях, более или менее похожих на волю.

«Далеко вглубь не заходите,— предупредили меня.— Расположитесь где-нибудь возле площадки-столовой».

Я не послушала совета. День был жаркий, обезьян на площадке не было. И я пошла отыскивать их в зарослях леса. Они заметили меня раньше, чем я их. Круглоголовый, лопоухий малыш с визгом бросился к матери и, вцепившись кулачонками в ее грудь, с любопытством и страхом уставился на меня через плечо... Самки, расположившиеся на деревьях, привскочили, напряженно замерли и стали странно кивать головами в мою сторону. Словно науськивали кого-то. Я оглянулась. Матерый самец, пружинисто оттолкнувшись от ветки, прыгнул прямо на меня. Я отскочила. Он приземлился в полуметре, собрался, готовый к очередному прыжку, и широко раскрыл рот в безмолвной угрозе. Потом я услышала грозные «хр-р-р», увидела подтянувшееся со всех сторон злое, настороженное обезьянье войско и медленно отступила.

— Вот ты занимаешься поведением. Так? — сказал мне как-то Егор вкрадчивым голосом, и я сразу поняла, что сейчас последует каверза.

— Так.

— Замечательно...— Он быстро потер руки.— А что такое поведение, ты можешь мне сказать вразумительно? Одним словом. Хорошо — одной фразой.

Сказать вразумительно я не смогла. Ни словом, ни фразой, потому что, если говорить честно, простого, ясного, точного ответа на этот вопрос нет. Наука о поведении есть. А определения «поведения» нет. Парадокс, но факт.

— Эх, ты-ы... И зачем только женщин в науку пускают,— с пренебрежением заметил Егор.— Вот смотри.

Развитие науки о поведении связано с именами многих замечательных ученых.

Всему миру известно имя нашего соотечественника физиолога Ивана Петровича Павлова. Иван Петрович считал, что деятельность животного складывается из двух типов рефлекторных реакций: условных и безусловных. Безусловные рефлексы, считал Павлов, это тоже самое, что инстинкты. Условные — лежат в основе такого сложного явления, как обучение.

Павловская школа физиологов занималась главным образом изучением условных рефлексов. Это многое дало для понимания поведения, физиологических механизмов, которые лежат, например, в основе обучения.

Других исследователей интересовали инстинкты, врожденное поведение, во всем его сложном взаимодействии с окружающей средой.

Русская наука хранит много имен, с которыми связано исследование поведения животных. Карл Францевич Рулье. Иван Михайлович Сеченов. Николай Алексеевич Северцов...

Большую часть своих наблюдений Конрад Лоренц провел в Альтенберге, живописной деревушке на берегу Дуная, в самом центре нижней Австрии. Трудно представить, что подумывали о нем соседи, но факт оставался фактом — истинными хозяевами в доме Лоренцов были животные.

Прирученным диким серым гусям иногда вздумывалось провести ночь в спальне хозяина, и лишь под утро они покидали гостеприимный кров, вылетая через окна в сад. Ручная крыса свободно бегала по всем комнатам и в пору гнездостроительной горячки никто не мешал ей выгрызать из мебели кусочки обивки. Желтохохлый какаду регулярно совершал пиратские налеты на свежевыстиранное белье, развешанное во дворе, и обкусывал с него все пуговицы. Единственной, но вполне достойной компенсацией за наносимый ущерб была искренняя привязанность всей этой крылатой и четвероногой братии к хозяевам необыкновенного дома. Было и другое. Не скованные неволей и доступные для наблюдения в естественных условиях животные давали Конраду Лоренцу редкостный материал, касающийся поведения.

Наблюдение именно свободного животного, На воле, в естественных условиях обитания, в естественном окружении — основной принцип этологии.

— Конечно,— любил повторять Лоренц в ответ на недоуменные вопросы о странном положении людей в своем доме,— можно наблюдать животных и в клетках, расставленных в гостинной. Однако единственный способ узнать что-нибудь об этих животных, об их естественном поведении и умственных способностях — это предоставить им полную свободу. Разумеется, вы должны быть готовы к убыткам — это неизбежная плата за содержание подобных жильцов. Зато вы будете располагать психически полноценными существами для своих наблюдений и экспериментов. Именно поэтому я всегда содержу своих животных в условиях ничем не ограниченной свободы.

Самоотверженность, терпение, доброта, смелость — вот те качества, которыми должен обладать человек, решивший изучать поведение животных. Ну и, конечно, нужны наблюдательность, умение анализировать факты.

Термин «ключевой раздражитель» ввел в научный обиход Нико Тинберген. Ему же принадлежат классические опыты с серебристыми чайками, доказавшие роль ключевых раздражителей.

Началось все с того, что ученый задал себе вопрос: что заставляет птенцов разевать клювы, выпрашивая корм у матери. Чувство голода, скажете вы. И будете правы. Но только в одном. Причина раскрытых клювов действительно голод. Но вот откуда птенец знает, что удовлетворить его можно, лишь постучав по материнскому клюву и распахнув собственный? И как узнают, когда надо распахивать клюв?

Начались наблюдения. Оказалось, только что вылупившиеся птенцы серебристой чайки уже умеют вытягивать шеи, делать поклевывающие движения и разевать рот. В принципе, так сказать, умеют. Этому их никто не учил. С набором этих спасительных для жизни движений они родились. Но оказалось также, что врожденное поведение приходит в действие лишь тогда, когда птенцы получат из внешнего мира особый сигнал. Сигналом этим для них является красное пятнышко на нижней стороне клюва матери. Знание сигнала у птенцов тоже врожденное, передано ему по наследству от многих предыдущих поколений чаек. Роль красного пятнышка установили так. К гнезду с только что вылупившимися птенцами серебристой чайки поочередно подносили деревянные плашки, напоминавшие по форме клювы взрослой чайки. Птенцы молчали и никак не реагировали до тех пор, пока на модель не нанесли красное пятно. Едва завидев модель с ярким пятном, птенцы распахнули глотки и стали во всю мочь пищать, выклянчивая у болванки корм. Они настойчиво требовали корм от самой грубой модели, подсунутой вместо живых родителей, если только на ней отчетливо виден был красный опознавательный знак. А один из птенцов даже приловчился клевать красную болячку на ноге сотрудника и при этом, конечно, тоже рассчитывал получить свою порцию корма.

Сигналы из внешнего мира, вроде красного пятна на клюве чайки, сигналы, словно ключ, открывающие врожденные действия животных и придающие им смысл, Тинборген назвал ключевыми раздражителями.

Многочисленные наблюдения и эксперименты подтвердили, что ключевые раздражители — основа основ врожденного поведения животных, их подчас удивительно согласованных действий, общения. Ключевые раздражители бывают самого разнообразного рода и свойства. Так для многих птиц ключевой раздражитель — красная глотка птенца. Вид ее высвобождает наследственно заложенные в птице способности отыскивать пищу и кормить птенца. Округлость и гладкость предметов — ключевой раздражитель для чайки, он отпирает и выпускает, так сказать, на волю, инстинкт насиживания.

Шведский этолог Схельдрупп-Эббе сделал свое открытие на птичьем дворе. Наблюдая стаю кур, он заметил, что далеко не каждая пеструшка занимает в ней равное положение с другими. Есть побойчее — такая все время нападает на подружек по стае, старается клюнуть, отогнать от кормушки да и перед петухом не очень робеет. Есть такие, что самой задиристой уступят, но тем, кто послабее, спуска не дадут. И всегда есть в стае «курица номер последний», которую все бьют, все обижают, все третируют. Такая и ест в сторонке, и пьет позже всех. И петух на нее — ноль внимания.

Работа Схельдруппа-Эббе была одной из первых, которыми было установлено существование иерархии у животных, живущих стадами, стаями и другими сообществами. Сейчас известно, что в сообществе животных существует «табель о рангах», и каждое животное стада хорошо знает свое место в нем, свое положение среди сородичей. Всегда есть животное номер один, его называют «альфа» (альфа — первая буква греческого алфавита). Есть животное, занимающее на иерархической лестнице вторую ступеньку — животное «бета». И всегда есть разнесчастная «омега» — «животное номер последний», которое все подвергают гонению. Это в том случае, если в стаде или стае существует линейная иерархия. Исследования же показали, что у разных животных роли и места в сообществе распределяются по-разному, иногда существуют очень сложные иерархические системы. Но главное остается — каждый сверчок знает свой шесток. Это

способствует поддержанию в стаде или стае порядка.

Сообществами живут очень многие животные. Сообщество — не просто скопление одинаковых животных, это «добровольное» объединение животных одного вида, занимающее, как правило, определенную территорию, живущее по своим законам, вместе добывающее пропитание, вместе обороняющееся от врага и, в конечном счете, вместо заботящееся о потомстве. Часто сообщество сравнивают с целостным организмом, настолько в ходе совместной жизни четко отладились между всеми его членами взаимоотношения, настолько притерлось к общим требованиям поведение отдельных членов стада. Согласованность действий обязательно предполагает обмен информацией между отдельными животными, сигнализацию, которая помогает корректировать поведение каждого в интересах всех. Разные формы сигнализации между членами сообщества часто называют «языком» животных. Конечно, условно. Потому что ничего общего с нашим человеческим языком, в котором за звуками слов кроются сложные, зачастую отвлеченные понятия, который тесно связан с мышлением, сознанием и другими высшими психическими функциями, он не имеет. Зато у животных есть некоторые преимущества перед человеком в том смысле, что они могут общаться друг с другом не только звуками, но и еще многими другими способами, потому что, как выяснили исследователи, в мире животных для передачи и приема сигналов могут быть использованы любые органы чувств.