Дорогие читатели! С удовольствием представляем новую вещь замечательного новосибирского писателя Геннадия Прашкевича «Маша и нетопырь». Что это? Новелла? Отрывок из романа? Будущая повесть? «Откуда же мне знать? сказал нам Геннадий Прашкевич. Есть вещи, писать которые садишься с ясным пониманием того, что это будет. А есть некий туман сладковатый, как дым далекого костра, и герои его столь же туманны, нежны, хотя каждого видишь до самых мелких деталей. Может, это повесть о мире фантастов… Или повесть о смещениях времен… Или повесть о любви, о чем, собственно, только и следует писать… Не знаю… Увидим, когда туманность сгустится в яблоко.»
Нерусская народная сказка
I
В «Зеленой пирамиде» дым столбом.
Кислотное местечко
Кто-то смеялся, значит, выставка нравилась.
Кто-то хмурился, значит, не принял новых художников. Залаяли иностранцы
Физик Слава Маленков вообще смотрел не на полотна, а на иностранную гостью. Баронесса Катрин фон Баум-Димич (Лажовска)… Такое имя заводит… «Зачем нам итальянцы? Леонардо, к примеру… – не отводил Слава глаз от глубокого выреза. – У нас свои художники.» – «Леонардо не итальянец…» – полотна, выставленные в художественном салоне мадам Катрин не заинтересовали, а русская водка наводила печаль. Залаяли иностранцы Два-три человека, которых она спросила о Семецком, ответили неопределенно:
кажется, слышали…
Позвучало почти оскорбительно, но ведь – Сибирь. Большего она и не ожидала. Не этому же физику знать искусство. «Зато Леонардо, – донеслось до нее, – понял природу времени…»
II
Попав в Париж, мадам Катрин написала роман «
Маша и нетопырь
».
Западные критики хвалили книгу за стиль и наивную порочность. «
Я увидела сюжет романа, отдаваясь человеку, напомнившему мне замечательного русского художника Ю. Семецкого…
» – сказала в одном из интервью бывшая Катя Лажовская. Через месяц после выхода книги она навестила близкого друга (известного поэта-авангардиста Жана Севье). «Жан, что мне делать? У меня есть пять миллионов франков.» – «Немедленно потратить! Я помогу вам, – энергично ответил поэт. – Никогда не оставайтесь наедине с большими деньгами.»
Последуй я совету друга, ничего не случилось бы, признавалась мадам Катрин. Но в то время я уже знала, как тратить деньги. Разговаривая с Жаном, я кривила душой. Я всегда носила с собой вырезку из старого доброго немецкого «
Журнала для семейного чтения
». Меня волновали рыжие брови. Я хотела отыскать поразившего меня художника. К сожалению, я не знала, где он? кто он? в какой эпохе жил? что написал? Только однажды в книге известного исторического беллетриста я наткнулась на строки:
…
недавно со своим русским другом художником Семецким, прибывшим в Париж из Ирландии, я побывал у мадам Виолетты Деруа. Мадам Виолетта ясновидящая, ты, наверное, знаешь, для нее не существует никаких тайн, – торжествующе объявил художник
(Пабло Пикассо, –
Г.П.
).
– Мадам Виолетта сказала: ничего не бойтесь, а бойтесь только того, что Царь-Ужас уже над нами! Мы уже давно ходим под Царем-Ужасом, сказала она. Мой русский друг художник Семецкий спросил, а в свете этого умрет ли он естественной смертью? Мадам Виолетта заметила, что господин Семецкий достоин и неестественной смерти, тем не менее, его зарежет ирландская проститутка по прозвищу Мертвая Голова в одном из тупичков его сраной Москвы. Так она и сказала, – с огромным удовольствием повторил художник. – Я никогда не бывал в Москве, это русский город, но я верю словам мадам Виолетты…
III
Я не верю в загробный мир, сказала мадам Катрин в цитируемом интервью. Но я верю в эгрегора. Я очень мучила своего ангела-хранителя, но он меня не оставил. Детство я провела в Сибири. Жила в деревянном бараке с щелями в два пальца и купалась в грязном озерце, покрытом радужными разводами. При этом я знала, что все равно буду купаться в лазурном Эгейском море, а в холодную зиму мне не придется справлять нужду в заснеженном ледяном дворе под мрачный вой волков. Море, снившееся в томительных снах, никак, конечно, не называлось, но я сразу узнала его, когда прилетела на Крит с моим третьим мужем Карлом фон Баумом.
Карл мне нравился.)))))
Но обнимая его, я помнила, помнила, помнила…
Я помнила, что русские девушки в Ирландии служат горничными и нянями, а ирландкам в России путь один – в проститутки. Я боялась за Семецкого. Я помнила: «
…художества этой советской собаки…
» Настоящий художник раним. Обжимаясь в девятом классе с электриком Верховцевым со швейной фабрики, не позволяя его наглым сильным рукам протискиваться туда, куда им не следовало, я думала о Семецком. О нем, конечно, думала и героиня моего романа. «
…на кладбище мертвых душ отмечается заметное шевеление…
» – писала я. А потом моя влюбленная героиня лежала под деревом и закатное Солнце красиво «
…высвечивало крепкую оливу ее груди с темной вишней соска.
»
Конечно, на станции Тайга можно было найти работу обходчицы, сцепщицы, или даже пойти месильщицей на макаронную фабрику, а потом родить неведомого зверька наглому электрику Верхонцеву, но я не хотела, чтобы однажды Семецкий увидел меня такой…
IV
Все это и вошло в роман «
Маша и нетопырь
».
Мадам Катрин не строила иллюзий. Она считала себя реалисткой.
Когда ее спрашивали, какой из мужей оставил ей титул баронессы, она загадочно улыбалась. Журналистам не следовало знать, что ее последний муж входит в пятерку крупнейших наркобаронов мира. Работая над романом, мадам Катрин жила у пожилой вегетарианки, ненавидевшей птиц. «Они прожорливы и поедают жуков, комаров, всяких несчастных, которые не умеют постоять за себя букашек.» – «А чем еще им питаться?» – «А травка? А ягодки?» – Хозяйка любила все живое, кроме птиц. Даже мышей не обижала. Металлическая дуга мышеловки нежно прижимала маленькую воровку к стенке, потом пленницу отправляли на дачу. Уютную вольеру мадам Катрин называла дачным концлагерем и тайком рисовала на лапках мышек шестизначные номера. А самой толстой обозначила на предплечье известный рунический знак. Так сказать, мышь-капо.
Кошки на дачу не подпускались.
«Хорошая кошка – мертвая кошка».
V
…Теперь я точно знала, кто мне поможет спасти Семецкого, рассказала мадам Катрин корреспонденту газеты «Фигаро». Совесть меня нисколько не мучила, а эгрегор подсказывал, что я на верном пути. Через неделю после личного знакомства с господином фон Баумом я спала в роскошном номере отеля «Риц», а еще через три месяца оказалась в Колумбии.
Запах глины и прели.
Десяток хижин, бабочки, влажный воздух.
Но в каменном дворце, надежно укрытом джунглями, господин фон Баум чувствовал себя очень уверенно. Правительственные войска не имели шансов добраться до известного наркобарона, потому что это он, а не государство, кормил местных крестьян. Музыкальный зал, роскошная библиотека. Господин фон Баум мог многое себе позволить. На стенах Дега, Сислей, кто-то из англичан. Но больше всего господин фон Баум любил «Стог» Клода Моне. Разумеется, оригинал. В Лувре давно висит подделка. Ко мне, рассказала мадам Катрин, был приставлен личный телохранитель.
«
Я Софокл, ты моя Софокля
.»
