Намерение написать введение в феноменологию Гуссерля наталкивается на те же трудности, что и опыт первого прочтения Гуссерлевых сочинений. Комплекс почти непроницаемых мыслительных связей и отсылок отягощает начало; многочисленные углубляющиеся в детали анализы способствуют утрате читателями путеводной нити; попутные столкновения с другими философскими позициями в своей отчасти крайне высокодифференцированной аргументации уже предполагают основательное знакомство с позицией Гуссерля, равно как и с другими точками зрения

[1]

. Намек на то, что подобное обилие предпосылок свойственно и любым другим философским работам и есть признак научного аргументативного стиля, окажет содействие лишь тому, кто только начинает интересоваться философией Гуссерля, не более.

Согласно этому, введение в феноменологию Гуссерля только в том случае может быть успешным, если оно способно обрисовать основополагающие черты собственной позиции. Необходимо пробить просеку и с ней проложить через Гуссерля путь, от которого смогут (самостоятельно) исходить многочисленные просёлки. Разумеется, подобное предприятие должно постоянно бороться с опасностью добиться простоты разъяснения ценой комплексности рассматриваемой темы. Многочисленные старания сделать теорию относительности Эйнштейна понятной позволяют усвоить, что и для требования понятности есть пределы, которые нельзя преступить, не упуская при этом обсуждаемой проблематики.

Другая трудность в изложении гуссерлевской философии проистекает из развития, которое претерпела его феноменология. Чисто внешне, перемены усматриваются в том, что различные феноменологические группы имеют основания ссылаться на Гуссерля, соответственно развились из гуссерлевской феноменологии. В различных качествах Гуссерль стал инициатором движения феноменологической мысли. В зависимости от философского интереса, достижения Гуссерля прикрепляются к различным рубрикам: критика психологизма, трансцендентальная феноменология, жизненный мир.

Особым предприятием была бы попытка подробно проследить связующую нить, которая существовала между гуссерлевскими

Пожалуй, гуссерлевскому мыслительному пути отвечают наилучшим образом, если, во-первых, стараются понять, вокруг каких центральных проблем вращается его мышление, во-вторых, отыскивают основания, которые в пределах этих проблемных ситуаций вели к смещениям и переменам. Третье затруднение, с которым сталкивался и прежний читатель, заключено в терминологии Гуссерля. Такие понятия, как переживание сознания, интенциональное переживание или интенциональный акт вновь и вновь склоняют к психологическому пониманию. Даже (и именно) там, где нюансы в различиях между феноменологией и психологией мотивированы не в конкретных проблемах, психологические ассоциации затрудняют понимание того, что значит феноменология. В силу необходимости, мое введение берет на себя работу по переводу, которая подобна прогулке по лезвию бритвы, когда падение грозит с обеих сторон: либо жесткая привязка к терминологии, либо чрезмерно большая свобода в отношении первоначальных понятий. В первом случае все осталось бы без разъяснения, во втором исчезла бы связь с разъясненным понятием; в худшем случае произошло бы смещение смысла в отношении оригинального текста. Это введение пытается отыскать срединный путь, делая соответствующие понятия доступными в их смысловой интенции с помощью — насколько это возможно — собственных описаний Гуссерля. Едва ли достижимо вполне то, на что указывал уже Макс Шелер в письме к Гуссерлю: что все же он мог бы при втором издании своих

Эдмунд Гуссерль родился 8 апреля 1959 года в Проспите (Мэрене). В начале его обучения — в 1876 г. в Лейпциге и с 1878 г. в Берлине — доминировал интерес к математике, физике и астрономии. Среди его университетских наставников были известные математики Леопольд Кронекер и Карл Вейерштрасс. Его математическая диссертация разрабатывала теорию вариативного счета. После присуждения ученой степени он некоторое время был приват-ассистентом Вейерштрасса.

Чтобы иметь возможность судить, сколь сильно этот последний определял мышление Гуссерля и «этос его научного устремления», как называл это сам Гуссерль, необходимо представить себе научное самосознание Вейерштрасса. Наряду с Кантором и Дедекиндом, он причислялся к представителям критической математики, которая была озабочена ясными дефинициями понятий и логической строгостью доказательств. Согласно пониманию Вейерштрасса, строгое изложение дифференциального и интегрального исчисления следовало начинать с разъяснения понятия числа. Эта основополагающая идея находит свое выражение в габилитационном сочинении Гуссерля

О понятии числа.

Однако и философское идейное достояние оставило в этой работе свои след. В то время (1884–1886) в Вене Гуссерль слушал философские лекции Франца Брентано. Его

Психология с эмпирической точки зрения

(1874/1911) являет собой обоснование феноменологии, которую Гуссерль впоследствии развил на свои специфический лад

[3]

.

Брентановский труд открыл Гуссерлю перспективу описания сознания как «психического» акта в смысле акта мышления. Соответственно, Гуссерль рассчитывал исходным образом обосновать понятие числа в психических деятельностях мыслительных актов.

Осуществленная логиком Фреге критика сделала для Гуссерля ясным, что апелляция к мыслительным актам понимаемым в качестве психических деятельностей — доставить ожидаемого обоснования не способна. Однако Гуссерль остался приверженцем идеи обоснования. Для него с ней было связано притязание философии быть наукой. Гуссерль сумел в

своих Логических исследованиях

Если вообразить себе напряжение, требуемое для такого обилия рукописных страниц, то можно предугадать, сколь сильно у Гуссерля жизнь и философия переплетались между собой. Он не только ввел масштаб философии в строгом смысле абсолютного обоснования, но и его требование к себе самому как философствующему несло отпечаток радикального импульса. Многочисленные письма к друзьям и его лекции свидетельствуют о страстной увлеченности наукой.

Философия для Гуссерля содержит в себе требование абсолютной философии, абсолютный радикализм мысли. В несколько эмфатическом смысле говорит он о связанном с ним радикальном жизненном решении, в результате которого «субъект обрекает себя самого […] на самое благое в ценностной шкале знания и на настойчивое вживание в идею этого благого»

[6]

. Гуссерль прокламирует напоминающую об античности абсолютную идею теории. Философскому стремлению к абсолютному оправданию коррелятивен характер философии как самооправдания философа. Для философа Гуссерля это соответствие означало отождествление философской и жизненной целей.

Согласно требованию Гуссерля, философия должна быть познанием из его самоосмысления и ответственности перед самим собой. Она должна представлять собой науку, обосновывающую свои собственные результаты познания. Декартов принцип достоверности в своей интенции отвечает представлению Гуссерля об универсальной науке из абсолютного оправдания. В своем опыте универсального сомнения Декарт показал, что под вопрос можно поставить все предметы реальности, но не себя самого как сомневающегося, соответственно мыслящего. Если мыслящее ego имеет статус несомненного, оно может рассматриваться как фундамент для любого предметного знания.

Философия достигается в качестве строгой науки вследствие того, что лишь очевидность является направляющим принципом. Вопрос о познании безусловных необходимостей Гуссерль ставит иначе, чем это делали теория познания и критика разума до него. Еще до всякого разделения на гуманитарно-научное и естественнонаучное образование понятий он ищет путь к теории опыта, которая исходила бы из непосредственного переживания сознания. Его критика прежних философских позиций направлена против их допущении. Для Гуссерля высшее правило научной работы включает в себя в качестве первой задачи точное описание положения дел. Вместо этого, таково его мнение, философии прибегали к определенным метафизическим допущениям и конструкциям. Их понятия, такие как мышление и бытие, созерцание и понимание, действительность и идея, явление и сущность употреблялись без объяснения. Требование Гуссерля состоит в том, чтобы сначала удостоверить эти понятия в их смысле посредством ссылки на их соразмерную сознанию данность. Конечно, ссылка на способы сознания не должна вести к недоразумению психологического объяснения. Гуссерль, напротив, идет путем экземплярного усмотрения сущности: собственное сознание тематизируется в аспекте своих условий и составных частей. Схема часть-целое, судящая об отдельных моментах, насколько они конститутивны для целого, задает при этом исследовательскую стратегию.

Хотя сам Гуссерль неоднократно разъяснял свой феноменологический метод при помощи размышлений Декарта, это не должно склонять к мнению, будто его методические принципы не отличаются от картезианских. Научно удовлетворительное обоснование в его смысле не разыскивает последних принципов, из которых затем можно было бы вынести, чем является мир. Характерная для феноменологии Гуссерля радикальная направленность вопросов ставит под сомнение не существование мира, а в лучшем случае наши высказывания о мире. Как мы обосновываем такого рода высказывания? В каком смысле можно говорить об объективной значимости наших утверждений и мнений?

В первой части своих

Логических исследований

[7]

Гуссерль предпринимает первую значительную попытку своего критикующего обоснования мышления. Он ставит вопрос, какими основными законами следует руководствоваться мышлению. Нормативная логика представляет собой ту науку, которая такие законы формулирует и вместе с тем называет условия всякого истинного высказывания и любого научного познания. Дальнейшее размышление, берущее во внимание значимость этих законов, принудило Гуссерля к полемике с господствующими объяснениями, исходившими из тезиса, что теоретический фундамент нормативной логики лежит в психологии, соответственно в описании реальных законов мышления. Следствием подобного взгляда явилось утверждение Джона Стюарта Милля, что логика как наука есть часть психологии, что, таким образом, сущностный фундамент наукоучения следует искать в отдельной теоретической науке.

Логика как учение об искусстве мышления, суждения, заключения характеризуется как практическое регулирование психических способностей. Согласно этому пониманию, правила, с которыми в случае правильного мышления следует сообразовываться, находят свое основание в правилах, определяемых посредством эмпирической закономерности мышления (понимаемого как протекание мыслительного процесса). Следовательно, они идентичны эмпирическим законам психологии.

Проблематичность такой позиции общеизвестна: рассмотрение процессов мышления в лучшем случае ведет к наблюдениям того, как мышление при специфических условиях выходит за свои пределы.

[8]

С другой стороны, логика направлена на норму мышления. Нормативный аспект логики имплицирует критерий «истинного» — «ложного», который нельзя получить посредством простого наблюдения мыслительных процессов.

Психологистическую претензию на обоснование Гуссерль подвергает подробному испытанию. Вопрос для дискуссии: того ли рода логические законы, что они могут быть включены в психологию как эмпирическую науку, или же логические законы представляют собой особенный тип?

Гуссерль проводит испытание, демонстрируя следствия психологистического мышления. Первое следствие касается противоречия: точный закон (логики) есть опытно-эмпирический закон. Законы логики (как и законы математики) претендуют на безусловную значимость. Как логический закон, «закон противоречия» означает: из двух противоречивых суждений, которые высказываются по поводу одного и того же положения дел, только одно может быть правильным. Если в сравнении с этим рассмотреть высказывания психологии, выявится иной род законов. Эмпирические законы психологии выводятся из индуктивного обобщения единичных фактов опыта или представляют собой обобщения через регулярности. Если бы логические законы обосновывались психологическими законами, из этого следовало бы:

Шаг от критики ложной стратегии обоснования к собственному, феноменологическому опыту обоснования чистой логики осуществлен Гуссерлем во втором томе его

Логических исследований

[9]

. При этом Гуссерль использовал идеи своего философского наставника Франца Брентано. Понятие «интенционального сознания», которому в конечном итоге было суждено стать признаком феноменологической мысли, развивалось Брентано в отграничении от той эмпирической психологии, которая описывает сознание и мышление в духе основанных на опыте наук. Уже брентановские размышления позволяли отчетливо осознать, что фундамент логики следует искать не в каузально объясняющей психологии, а в лучшем случае, в «дескриптивной психологии» или «описывающей феноменологии». Эта ссылка на дескриптивную психологию, с которой Гуссерль связал свои феноменологические исследования, доставила и первые трудности понимания, которым был подвержен второй том его

Логических исследований.

Носящая печать психологии терминология склоняла к ошибочному пониманию феноменологической специфики, поэтому уже во втором издании Гуссерль произвел соответствующие терминологические корректуры.

Феноменологическая постановка вопроса нацелена на то, чтобы «идеальное», репрезентируемое помимо прочего и логическими законами, поставить в отношение к сознанию, ему отвечающему. Она пытается отыскать ответ на следующий вопрос: каким образом идеальность логических законов, стало быть того, что признается объективным логическим законом, может быть доказана в отношении мыслящего субъекта? Подход к этой проблеме Гуссерль разрабатывает прежде всего через размышления, касающиеся языка

[10]

. С анализа языка следует начинать ввиду осознания того обстоятельства, что любое суждение, любое познание формулируется как высказывание. Первым шагом Гуссерль предпринимает доказательство того, что языковые знаки связаны с конкретной работой мышления или, как он это еще называет, с «психическим переживанием».

С этой целью языковые знаки тематизируются Гуссерлем в качестве «выражения». Первое важное различение мы получаем тогда, когда вместе с Гуссерлем рассматриваем обычную речь. Мы можем констатировать, что языковым выражением должен передаваться определенный смысл. В соответствии с этим любое слово имеет два компонента: чисто материально оно есть звуковой комплекс, который «транспортирует» некоторый смысл. Смысл представляет собой то, что посредством данного знака имеется в виду. В гуссерлевской терминологии это означает: говорящий придает смысл звуковому комплексу (или письменным знакам) — он осуществляет «акт смыслопридания» («sinnverleihenden Akt»). Для иллюстрации того, что подобная дифференциация оправдана, предлагаются слова, звучащие схожим образом, но имеющие различный смысл: например, «крем» и «Крым» при схожем звучании обнаруживают всякий раз два различных значения.

Теперь Гуссерль проводит дальнейшие различения, которые не сразу можно заметить. Наряду со значением, смыслом, слову свойственна функция что-либо называть, а именно «представляемый» (мыслимый) предмет. Это различение известно нам из семантики, где слово в качестве «имени» называет предмет. В понимании реалистической семантики статус осмысленных имеют лишь те имена, которые отсылают к фактически существующему предмету. Позиция Гуссерля здесь принципиально иная: предметное представление не означает для Гуссерля представления вещественного предмета, известного нам из восприятия. Напротив, понятие «предмет» у Гуссерля подразумевает: какому-либо логическому субъекту приписывается предикат. Следовательно, если речь идет о предметности, то это еще не имплицирует того, что последняя выявлена в качестве вещного предмета в действительности. Как сделать теперь различие между «значением» и «именованием» несомненным; как наглядным образом пояснить утверждение, что слово обладает значением и с помощью значения именует или представляет предмет? Почему вообще необходимо различать эти моменты?

Полное собрание сочинений включает в себя публикации, осуществленные самим Гуссерлем и осуществленные Архивом Гуссерля в Лёвене (Бельгия) публикации рукописей из наследия. Данное критическое издание носит название

Гуссерлиана.

I:

Картезианские медитации и Парижские доклады.

Cartesianische Meditation und Pariser Vorträge, hrsg. von S. Strasser, 2. Aufl., Den Haag 1963.

II:

Идея феноменологии. Пятьлекций.

Die Idee der Phänomenologie. Fünf Vorlesungen, hrsg. Von W. Bieinel, 2. Aufl. Den Haag 1958.

III/1:

Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга первая: Общее введение в чистую феноменологию.

Ideen zur einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie. Erstes Buch: Allgemeine Einführung in die reine Phänomenologie, hrsg. von K. Schuhmann, Den Haag 1976.

III/2:

Дополнительные тексты (1912–1929).

Ergänzende Texte (1912–1929), hrsg. von K. Schumann, Den Haag 1976.

Блюменберг X. Жизненный мир и технизация с точки зрения феноменологии // Вопросы философии. — 1993. № 10.

Борисов Е. В. Исторический аспект познания в поздних работах Э. Гуссерля // Методология науки. Вып. П. Томск, 1997.

Гайденко П. П. Научная рациональность и философский разум в интерпретации Эдмунда Гуссерля // Вопросы философии.-19 92.—.№ 7.

Кубанова О. Ю. Проблема интерсубъективности в «Картезианских размышлениях» Э. Гуссерля // Историко-философский ежегодник '91. М., 1991.

Кюнг Г. Брентано, Гуссерль и Ингарден об оценивающих актах и познании ценностей // Логос. — М. — 1994.—№ 6.