Позёмка ползла навстречу десятками белых змей, что шипели, извивались и норовили укусить. Шерстяные штаны кое-как спасали от ледяных зубов, но противоядия почти не оставалось — глоток-другой бренди ещё булькали в кожаной фляге, притороченной к седлу, оставленные на самый крайний случай, когда станет уже совсем невмоготу терпеть укусы.

    Метель не прекращалась третий день. Это ещё не много, эка невидаль три дня. Не так уж редки и недельные метели, а бывали и по десяти дней, до самого полнолуния.

    Тракт замело напрочь, двигаться приходилось ориентируясь на вехи. Но наставлены они не часто, так что в диком кружении снежных вихрей немудрено было потерять дорогу.

    Словно чтобы убедиться, что зад его ещё не примёрз к седлу, шериф Коддел поелозил, повертелся. Потом оглянулся на человека, кое-как бредущего позади, по колено в снегу. Руки его были связаны, другой конец верёвки — привязан к шерифову седлу. Он часто дышал, лицо, перекошенное смертельной усталостью, не хранило на себе никакого выражения, а отупелый взгляд не отрывался от снежного наста, по которому ползли и ползли навстречу белые змеи.

    На краю деревни какая-то старуха, что плелась домой с вязанкой хвороста, показала ему дом, где жила семья Дрифа.

    — Только Дрифа там нету, — сказала она. — Ушёл он. Ещё о прошлый год ушёл.

    Коддел ничего не сказал, сунул старухе монету в пол-гроша и направил коня к указанному дому.

    Он не сразу решился заехать сюда, и если бы Тронин не лежал вблизи тракта, он бы постарался забыть о Дрифе. Наверное, не получилось бы забыть, но он постарался бы. В конце концов, этот разбойник был ему никем. Ну да, он прикрыл его спину в нужный момент, но ведь сделал он это не столько ради спасения жизни Коддела, сколько ради сохранения своей собственной, которая, не будь Коддела, оборвалась бы очень быстро… Она и так оборвалась, да, но…