В доме, где жил Демин, не у многих были телефоны — у начальника стройуправления, мастера по изготовлению модельной обуви, и у него, у Демина. Услышав звонок, он снял трубку.

— Демин? — прогудел в трубке голос Рожнова.

— Да, Иван Константинович, внимательно вас слушаю.

— А почему не слышу бодрости в голосе?

— Спать хочется... Двенадцатый час, слава богу. Нормальные люди уже не первый сон видят. Простите, Иван Константинович, там кто-то в дверь звонит, пойду открою.

Наутро Демин чувствовал себя разбитым, и не было у него никакого желания заниматься чем бы то ни было. Правда, холодный душ и чашка кофе немного поправили его настроение, но не настолько, чтобы ощутить себя готовым к каким-то действиям. К электричке он шел медленно, запрокинув голову и прижав затылок к плечам. Но голова оставалась тяжелой, и все события прошедшей ночи вспоминались как невнятный сон. В вагоне он сел к окну, тут же заснул, и только сочувствие женщины, разбудившей его, на конечной станции, спасло его, иначе пришлось бы по шпалам добираться из железнодорожного тупика.

Подходя к управлению, Демин попытался как-то разобраться в своих ночных впечатлениях, составить о них четкое мнение, но они представлялись неясно, словно подернутые дымком, впрочем, каким дымком, самым настоящим дымом. Было ощущение, что он видел сгоревший дом, пострадавших людей на подтаявшем мартовском снегу не этой ночью, а, по крайней мере, год назад.

— Что скажешь? — спросил его Рожнов.

— У пострадавших, видимо, был большой праздник. Они собрались, выпили, посидели, расслабились... Может быть, вспомнили молодость, времена далекие и невозвратные, когда все было прекрасно... Да, Иван Константинович, от праздников ждут чего-то большего, нежели от будней, и людям так не хочется, чтобы эти их ожидания оказались пустыми... Поэтому, когда ничего в праздники не происходит, они силком стараются наполнить их если не радостью, то хотя бы радостными криками.

— Продолжай, Демин, я внимательно тебя слушаю, — проговорил Рожнов. — Вижу, ты отдохнул, мыслишь свежо и проницательно, уверен, что ты выведешь нас на верную дорогу.

День был солнечный, ночной ледок на дорогах подтаял, и ручьи неслись деловито и радостно, посверкивая солнечными бликами, бесстрашно ныряя в канализационные решетки, уверенные, что все равно вынырнут на солнечный день, снова увидят солнце, но уже за пределами суматошного города, среди полей и лесов, где нет бензиновых разводов, и отражаться в них будут не каменные громады, а синее небо и заждавшиеся тепла деревья.

— Вы заметили, Владимир Григорьевич, что толпа на улице с каждым годом становится все более разноцветной? — спросил Демин у водителя, когда машина очередной раз замерла на оживленном перекрестке.

— А как же! Раньше, если увидишь красный цвет, — это светофор. Все ясно. А теперь красное пятно может оказаться и курткой, и сапогом, и...

— И просто радостной физиономией! — подхватил криминалист Савченков — молодой парень, обвешанный аппаратурой. Он уже успел надеть темные очки, на шее его болтался какой-то особо чувствительный экспонометр, и, справедливости ради, надо сказать, что болтался не зря, снимки Савченков делал отличные. Снимал он только на широкую пленку, и его снимки можно было рассматривать через лупу. Там всегда находилось такое количество деталей, что некоторые утверждали, будто по снимкам Савченкова можно проводить вполне качественный осмотр места происшествия.

— Замечать на улицах радостные физиономии — это чисто возрастное, это пройдет, — проворчал водитель.

Через два часа в кабинет Демина доставили Михаила Жигунова. Невысокий человек с редкими прямыми полосами, о котором единственно, что можно было сказать с полной уверенностью, — выпивающий человек. В кабинет он вошел настороженно, по всему было видно, что чувствовал он себя неважно. На графин посмотрел так жалостливо, что Демин налил ему в стакан воды. Жигунов выпил жадно, в три-четыре глотка, облегченно перевел дыхание. Похмельная испарина покрывала его лоб. Штаны были смяты, видно, он в них и спал, туфли после вчерашних похождений еще не успели просохнуть. Шарф, свитер, пальто... Нет, ничего зеленого. Но с окончательными выводами Демин решил не торопиться, тем более что в квартире Михаила Жигунова предстоял обыск.

— Михаил Александрович, вы знаете, что произошло в доме вашего отца?

— Да уж знаю... Рассказали люди добрые.

— Какие у вас были отношения с отцом?

— Нормальные. Хорошие отношения, — неуверенно добавил Жигунов, решив, видимо, что о родителях можно говорить или хорошо, или ничего. — Были хорошие.