Дождь начался сразу после полудня и продолжался до самого вечера, то затихая, то снова набирая силу. Иногда в тучах погромыхивало, где-то за городом вспыхивали молнии, потом вдруг над домами возникали голубые просветы, обещая ясный, тихий вечер. Но опять наплывали тучи и снова шел сильный упругий дождь. Дочиста вымытые булыжники блестели под вечерними фонарями, в асфальте отражались огни светофоров, витрины, окна домов. Хотя машины шли медленнее, прохожие шарахались от брызг, и висело в воздухе какое-то недовольство дождем, погодой, друг другом.

Проезжая по улицам мимо освещенных витрин, Пахомов видел темные очереди за водкой. За молоком стояли так же сумрачно и молчаливо. Правда, водочные столы были скорее мужскими, а за молоком стояли в основном старухи и дети. В одном месте очередь показалась ему поменьше других и он остановил машину.

– За чем стоим, бабуля? – спросил он у крайней женщины.

– А ни за чем.

– Это как?

Андрей с облегчением проводил взглядом уехавших ребят. Клубы пыли еще долго стояли над дорогой красноватыми, окрашенными закатом глыбами. К вечеру пыль остыла, но поднималась в воздух также легко и невесомо. Андрей видел, что ребята уезжали с явной поспешностью. Не только он был в шоке, им тоже требовалось время, чтобы прийти в себя.

Вслушиваясь в лязг цепи, которую он продевал сквозь прутья ворот, Андрей как никогда раньше ощутил свое одиночество. От низкого солнца, лежавшего на горизонте, стены конторы казались вымазанными в красноватые пятна. Что-то раздражало Андрея в этих пятнах, видеть их было неприятно и он вошел внутрь. Кривоватый коридор, пыль на полу, шелушащиеся стены, когда-то выкрашенные масляной краской, жиденькие двери… Последнюю комнату заняли Махнач и Феклисов, иногда оставаясь здесь на ночь. Подгайцев не возражал – и охрана надежная, и люди под рукой.

Поколебавшись, Андрей запер дверь не только на ключ, но и засунул в ручку подвернувшуюся швабру – теперь сюда никто не сможет войти. Постоял, прислушиваясь, привыкая к тишине. Взгляд его упал на электрический счетчик. Колесико его медленно вращалось. Это насторожило Андрея, он вспомнил, как восторженно Заварзин относился ко всевозможным штучкам вроде магнитофонов, передатчиков, телефонов с самописцами… Подставив табуретку, он выкрутил одну пробку. Колесико остановилось, лампочка на длинном шнуре погасла. Вздрогнул, словно поперхнувшись, холодильник. Обойдя еще раз всю контору и убедившись, что он один во всем здании, Андрей прошел в приемную и присел к телефону.

Диск скрипел, заклинивался, приходилось силой возвращать его в исходное положение, но номер набрался.