Этот тип не понравился мне с самого начала. Я сидел в машине, запирал мультилок и рассеянно наблюдал через тонированное окно, как Танька, моя соседка по лестничной клетке, неспешно извлекает из сумочки связку ключей и так же неспешно вертит ее в руках, отыскивая таблетку touch memory, отпирающую замок на двери подъезда. Как раз в тот момент и нарисовался этот тип.

Это был молодой человек, на вид чуть старше двадцати, высокий, белобрысый и очень румяный. Последнее, скорее всего, объяснялось жестоким морозом, который стоял в Москве уже третий день. Молодой человек был одет в пуховик китайского производства, затертый до полной неузнаваемости изначального цвета. Это привлекло мое внимание – жители нашего дома так не одеваются, да и те, кто приходят к ним в гости, тоже обычно так не одеваются.

Я живу в кирпичном сталинском доме недалеко от метро «Ленинский проспект». Этот дом нельзя назвать элитным, но самая маленькая квартира здесь стоит шестизначную сумму в долларах, двор огорожен высоким металлическим забором, а у ворот размещается пост охраны. Во дворе нет ни одной ракушки, а на стоянке доминируют недорогие иномарки, хотя и «девятки» тоже встречаются. Есть даже одна «копейка», так заляпанная мовилем по всему кузову, что трудно сразу определить, какого цвета она была в молодости. Она принадлежит Ивану Сергеевичу с седьмого этажа, он на ней ездит в многоэтажный гараж в соседнем квартале, где стоит его «хаммер». Однажды весной мы пили с ним пиво на лавочке у подъезда, я возвращался домой, а он сидел на лавочке, рядом с ним стоял ящик «хольстена», он предложил мне поучаствовать, а я не отказался. У него были какие-то неприятности то ли в бизнесе, то ли в личной жизни, и он заливал пивом душевные раны. К тому времени, когда ящик опустошился, раны успешно залечились. Мы душевно посидели, он рассказал несколько забавных баек, например, как предпоследней зимой ехал он в гараж, а его нагло подрезала пятерка БМВ, он забыл, что едет на «копейке», озверел, подрезал «бумера», вытряхнул оттуда водителя и начистил ему бубен, как он сам выразился. Иван Сергеевич – очень большой мужчина, а в молодости серьезно занимался боксом. Он сказал, что когда экзекуция закончилась, на дороге образовалась мини—пробка, водители в телячьем восторге наблюдали за расправой над наглецом, а виновник торжества был в шоке. Иван Сергеевич говорил, у него был такой взгляд, как будто мир перевернулся.

Но я отвлекся. Вся длинная речь, которую я только что произнес, сводится к одному – молодые люди бомжеватого вида редко заходят в наш двор. А те, кто заходят, в пятнадцатиградусный мороз прикрывают голову если не шапкой, так хотя бы капюшоном, и не превращают свои уши в два пунцовых лопуха. Пьяный он, что ли? Или обдолбанный?

Я не сразу понял, что со мной происходит. Я находился в маленькой хижине, на голом земляном полу лежал большой и очень мягкий ковер белого цвета, а на этом ковре лежал на спине мохнатый гуманоид с длинной конусообразной головой и попугайским клювом вместо носа. На верхней половине которого имелся маленький розовый хоботок, который сейчас возбужденно подрагивал. Я восседал на этом гуманоиде и… черт меня подери! Я женщина!

Надо быть осмотрительнее, когда даешь Сети команду на физическое перемещение. Но кто мог подумать, что она воспримет мой речевой оборот так буквально?! Черт!

От возмущения я перестал двигаться. Гуманоид сфокусировал на моем лице взгляд заплывших от удовольствия глазок и удивленно спросил:

– Что с тобой, куколка? Уже устала?