Это случилось летом. Случилось в чудесный жаркий летний день на берегу прекрасной реки Свирь.

Впрочем, в те далёкие, незапамятные времена, когда всё это произошло, Свирь ещё не носила своего привычного русского имени. Племя Мудрого Бобра, что жило на этих берегах, называло её просто Большая Река. По той причине, что не ведало иных столь широких и полноводных рек. Озеро, из которого Большая Река вытекала, люди племени звали Водами Рассвета, а то, в которое впадала — Водами Заката. Озера казались им бесконечными в своих размерах, границами обитаемого мира. Люди племени Мудрого Бобра даже думали, что всё живое — подобно Солнцу и Большой Реке — приходит в мир из-за Вод Рассвета, где пребывает до рождения, дабы потом уйти за Воды Заката, куда уходит всё, проведшее на земле отведённый судьбою срок.

Духи леса оказались милостивы — ночью покой детей никто не потревожил. Но разбудило их, увы, не солнце, а острые приступы голода. Травка, даже такая вкусная, как рогоз — не самая сытная еда для молодых потомков Мудрого Бобра. Пыхтун, поднявшись, первым делом осмотрел ногу своей спутницы — но голень не то что не исцелилась, но, кажется, распухла ещё больше.

— Ладно, лежи, — разочарованно махнул он рукой. — Схожу за едой.

Паренёк сбежал с холма, знакомым путём прошёл к берегу, повернул налево, любуясь сверкающими на солнце камнями.

Чёрные и серые, красные и полосатые, с искрящимися слюдяными вкраплениями и коричневые с белой полупрозрачной поволокой… Пыхтун замер, приглядываясь. Опустился на колени и вывернул из земли довольно крупный кусок кремня, отшлифованный волнами до зеркального блеска. Сглотнул от восторга, старательно пристроил его между обычными камнями, вывернул из-под ног другой булыжник, выпрямился, поднял его над находкой и бросил вниз.

Послышался громкий треск, брызнули осколки, камень раскололся надвое — но главным было не это. Главное — сразу несколько крупных кусков отлетели в стороны от хрупкого кремня. Пыхтун опустился на колени, собрал все, которые заметил, внимательно рассмотрел. Отложил в сторону почти круглый, с острыми краями кусок, отколовшийся от края. Другой, продолговатый, но узкий, сунул под ногу, несколько мелких треугольных осколков сгрёб в кучку, отодвинул. Снова взялся за круглый осколок, покрутил перед глазами, положил на небольшой камень, выпирающий из пляжа, нащупал другой, размером с кулак, примерился и стукнул в самый центр. По кремню в стороны зазмеились трещины, он распался на четыре осколка разной формы.

Рано утром, с первыми рассветными лучами, Пыхтун подпрыгнул, на четвереньках добежал до трутной ямы, скинул кору с песком, ткнул палкой в дымящиеся среди золы дырочки, поворошил в них берестой, подул… И белёсая ленточка тут же полыхнула ярким пламенем!

Паренёк еле сдержал вопль восторга: у него получилось! Но устоял. Всё же он почти взрослый мужчина, настоящий охотник. Должен вести себя уверенно и достойно. Берестой он запалил тонкие веточки, сверху подбросил валежника, подобрал дудник, сходил к озеру за водой, на обратном пути нарвал лопухов. Когда вернулся — сонная Снежана уже готовила ямку для запекания.

— Хорошее утро, Пыхтун. — Зевая, она старательно разлепляла то один, то другой глаз. — В этот раз тепло было, правда? Только на песке жёстко. И холодом от него всё же тянет.

— Сегодня к счастливым духам схожу, ещё мха принесу, — пообещал паренёк. — Снизу постелим.

— Нас, наверное, сегодня уже найдут, — мотнула головой девочка.

На рассвете Пыхтун снова отправился к заводи. Птиц там гнездилось несчитано, опасность, исходящую от двуногих потомков Мудрого Бобра, они ещё не осознали, а потому добыть ещё одного крупного гуся особого труда не составило. Паренёк отнёс дичь Снежане, сходил за грязью, после чего, прихватив копьё и повесив через плечо сумку на плетённой «в косичку» верёвке, отправился в обход ближних мест. Не просто так, а с важной целью: для нормальной жизни детям, как и прочим людям, крайне требовалась глина. Без глины ведь не замажешь от протечек ни плетень, ни циновку, без неё качественно не запечь еды и не сделать переносной трутницы, без глины не слепить ёмкостей для складывания всякой мелочи.

Его первой важной находкой стала горчица. Не семена, конечно — им было ещё зреть и зреть, лето ведь в разгаре. Но вот листьев Пыхтун к себе в сумочку нащипал. Пригодятся, когда снова еду готовить понадобится. Туда же скоро отправились несколько мелких луковиц, высунувших свои узкие листья слишком высоко из травы.

Паренёк обходил холм по широкому кругу, не спеша пробираясь через тенистый, жужжащий комарами осинник и внимательно глядя по сторонам. Вот обнаружилась прогалина. Посреди чёрного, вытоптанного и выщипанного до земли круга поднималась слабо шевелящаяся горка из иголок и мелких веточек. Муравейник.

Пыхтун обломил над головой тонкую веточку, срезал с неё кору, подкрался ближе, сунул в самую гущу насекомых. Чуть выждал, отступил, сдул задержавшихся на кончике муравьёв и облизал веточку, наслаждаясь её забавным, чуть кислым привкусом. Двинулся дальше. Остановился перед крапивником, ковырнул копьём землю.

Нет — здесь тоже под тонким дёрном обнаружились камушки и крупный песок. Паренёк отправился дальше, миновал несколько песчаных взгорков, заросших репейником, вышел к редкому ивняку. Сочная зелёная трава между кустами оказалась тут и там выстрижена ровными полосками. Пыхтун удивлённо приподнял брови и медленно отступил, дабы не спугнуть кормящихся тут зверьков своими следами или громкими звуками. Двинулся в сторону от озера и очень скоро наткнулся на тёмную торфяную речку примерно в десять шагов шириной, утонувшую среди густой высокой травы и влажных лиственных деревьев — некоторые из них не смогли удержаться на берегу и упали, превратившись в десятки прочных, но уж очень неудобных из-за торчащих сучьев, мостов. Подобравшись к самому краю, юный исследователь глянул вниз. Русло возле бровки оказалось песчаным, и он отвернул вверх по течению. Как догадывался Пыхтун, впадала эта река в уже знакомую ему заводь, а там, кроме грязи, ничего ожидать не стоило.

Это были самые трудные и напряжённые дни, что пришлось провести детям на берегу Вод Заката. И самые захватывающие, ибо прямо на глазах они обретали реальные плоды своего труда. Снежана провела несколько дней у костра, суша мясо и наполняя им корзины. Пыхтун же каждый день бегал к своим ловушкам — в которые, к счастью, пока ничего больше не попадалось, — носил с берега камни, забрасывал ближний муравейник невероятным количеством плохо очищенных от мяса и жилок костей. Впрочем, муравьи на паренька не обижались — судя по жадности, с которой они облепляли угощение.

Выспавшись на шкурах, Пыхтун, как положено, разложил их в тени елей, дал намазанной на них печени ссохнуться, после чего старательно счистил скребками. Затем он натёр шкуры оленьим и волчьим жиром и слегка подкоптил в дыму костра, в который ради этого специально кинул охапку сырых ольховых веток. На возню с мехами ушёл целый день, но следующим утром, позвав девочку из дома, юный охотник расстелил перед ней оленью шкуру:

— Вставай на край. Только ноги пошире раздвинь.

Когда девочка выполнила его просьбу, он острым кремневым наконечником разрезал шкуру с изрядным припуском. Дёрнул и отбросил оставшиеся обрезки. Получилось, что девочка стоит уже на двух отдельных кусках меха. Пыхтун поднял передний край левого куска, завернул на ступню, затем задний, сверху наложил боковые.

Кусочком угля провёл ровную линию вокруг щиколоток, отпустил, срезал по линии лишнюю кожу, достал из сумки шипы боярышника:

День охоты выдался ослепительно ярким и морозным до боли в зубах. Болезненно потрескивали от холода деревья, стрелял разноцветными зайчиками иней с голых ольховых веток, переливались всеми красками радуги пухлые сугробы, укрывшие, будто толстым одеялом, ямы и поваленные стволы, густые кустарники и вывороченные корни упавших берёз. Юный охотник, вглядываясь вперёд, поправил на руках заячьи рукавицы, украшенные поверху тремя рядами кожаных кисточек, и уже в который раз мысленно поблагодарил Снежану за подарок. Кабы не они — наверняка давно бы уже все пальцы отморозил.

Долгие зимние ночи и короткие дни, трескучие морозы, снежные завалы способны вогнать в тоску кого угодно. Племя детей Мудрого Бобра давно знало, что в самые холодные дни даже сама Великая Праматерь, дарующая жизнь всем обитателям земли, впадает в грусть и начинает сомневаться: а нужно ли обрекать несчастных зверей и людей, деревья и травы испытанию холодом и голодом? И чтобы она не отвернулась, не передумала и, как прежде, была милостива к людям, они должны каждый год, в самый страшный холод показывать, как они веселы и счастливы. И чем сильнее холод — тем веселее должны быть дети Бобра, тем обильнее угощение и больше шума.

По издавна заведённому обычаю, ещё накануне праздника Хромой Зубр на рассвете садился под священной ивой и, выбрав самый лучший камень, лущил его на тончайшие пластинки, острые до того, что к ним невозможно прикоснуться. Из разных домов приходили к нему мужчины, принося кто связку вяленого мяса, кто миску густого наваристого супа, кто новенькую циновку или иной подарок.

Тигриный Волк, испросив отца, пошёл к мастеру вместо старшего в доме — и широким жестом бросил перед Хромым Зубром добытую накануне роскошную волчью шкуру.

— Ты необычайно добр, храбрый охотник, — удивился тот. — Ради праздника мне хватило бы и новой миски. Старая потрескалась, а вырезать новую все никак не сяду. Хлопоты, хлопоты. Трудно поспевать на одной ноге за всеми нуждами. За дровами сходить — и то весь день пропадёт.

— Я принесу тебе дрова, дядя Зубр, — по детской ещё привычке назвал так мастера Тигриный Волк. — Вскоре мне понадобится много разных инструментов.

Мужское святилище племени находилось далеко в лесу, в стороне от реки. Так далеко, чтобы женщины не забрели к нему даже случайно. Посему сперва юный охотник завернул домой, надел поверх меховой куртки и штанов длинную рысью накидку, на голову нахлобучил остроконечную шапку с длинными наушами, сшитую из двух цельных заячьих шкур, на руки натянул длинные рукавицы, за спину закинул связку из четырёх гарпунов и бросательной палки, взял большое копьё с каменным наконечником. Топор же Пыхтун и вовсе никогда не снимал с пояса.

— Ты куда собираешься, Волк? — спросила Капля, настороженно наблюдая за его сборами.

— К предку, — не стал скрывать Пыхтун. — Он поможет.

Охотник срезал из-под потолка пару полосок вяленого мяса и добавил:

— Вернусь поздно, не тревожьтесь.