Мощная волна саданула в борт, заставив судно накрениться, и попутно обдала лицо стоявшего у поручней морского пехотинца холодными брызгами, заставив его вздрогнуть. Флагманская квинкерема

[1]

«Удар молнии» слегка завалилась на бок, нырнув в яму меж двух больших волн, но быстро выровнялась, продолжая рассекать острым тараном беспокойное море у берегов Испании.

Федор Чайка оторвал взгляд от горизонта, на котором маячили римские суда, и перевел его на свой корабль. Ветер, наполняя прямоугольные паруса на мачтах, толкал квинкерему вперед. Кроме паруса, передняя мачта гордо несла на себе штандарт с изображением диска и полумесяца — символ Карфагена. На палубе, развернутые вполоборота в сторону врагов, стояли метательные машины. Корпус грандиозного корабля завершался массивной, но изящной кормой в виде загнутой вверх балки, напоминавшей морпеху хвост доисторического животного.

Квинкерема ходко шла под парусами, развивая скорость в несколько узлов. Порты для весел на всех пяти ярусах были надежно задраены кожаными пластырями, чтобы не набрать воды. Вдоль поручней, опоясавших весь корпус, виднелись закрепленные овальные щиты морских пехотинцев.

Гребцы, скрытые под палубой, отдыхали. Морпехи, готовые в любой момент вступить в бой, тоже. Хотя кое-кто бродил по палубе или, как Федор с двумя товарищами, располагался у ограждения, рассматривая потенциального противника. Корабли римлян шли параллельным курсом на приличном расстоянии от эскадры Карфагена.

Проводив одного из «римлян» взглядом, Федор Чайка поднял голову и прищурился на солнце, недавно миновавшее зенит. Неторопливо, с наслаждением, вдохнул полной грудью свежий ветер, гулявший над морскими волнами.

Судя по маневрам, римляне вознамерились подойти к самому берегу, во что бы то ни стало. А может быть, и высадить десант, чтобы попытаться остановить продвижение армии финикийцев. Они отлично понимали, что в этом случае боя не избежать, но больше и не стремились к этому. Римляне на ходу перестроились в две линии, первая из которых состояла из десяти квинкерем. А вторая, насколько мог рассмотреть Федор со своего места в ряду морпехов у борта, примерно из двадцати. И это, не считая еще дюжины триер, маячивших отдельной группой на левом фланге.

Римляне почти вдвое превосходили противника. Тем не менее, флотоводец Адонисл, командовавший морским охранением карфагенян, решил дать бой. Десять его квинкерем, развернувшись в линию, устремились навстречу римлянам. Остальные пять массивных кораблей и восемь быстроходных триер сформировали вторую линию, которой отводилась роль резерва. Флагманский корабль «Удар молнии» с Адонислом на борту тоже находился среди них. Но Федор был уверен, что резерв долго не останется без дела — слишком не равны силы. Связные биремы, лишившись одной, немедленно отправленной Адонислом с сообщением к берегу, тоже шли рядом.

Тем временем ветер почти стих, а корабли первых линий начали сближение. И тотчас с ними, прямо на глазах Федора, начали происходить метаморфозы. Исчезли сначала паруса, а затем и обе мачты, снятые проворными матросами и аккуратно уложенные на палубе. После этого все квинкеремы карфагенян разом уменьшились в размерах почти вдвое, и Чайка увидел, как вдоль бортов забегали моряки, накидывая на ограждения шкуры, словно развешивая белье. По палубе, между метательных орудий, они тоже разбросали немало таких шкур, обильно полив все это забортной водой.

— А это еще зачем? — удивился Федор и подтолкнул стоявшего рядом Урбала.

За время службы Риму, о которой его новые соратники ничего не ведали, он ни разу не видел ничего подобного. Как убираются съемные мачты, видел — так всегда делали перед боем, когда использовались только весла. Но вот прием карфагенян с мокрыми шкурами оказался для него в новинку.

Пока они подгребали к скалистому берегу, обрамленному небольшой полоской песчаного пляжа, Федор, обернувшись, заметил в нескольких сотнях метров в стороне еще одну триеру финикийцев, севшую на мель. Солдаты выпрыгивали из нее, и вплавь добирались до суши. Кроме того, сидевшие в шлюпке морпехи по дороге выловили еще трех солдат Карфагена с других судов, взяв их на борт.

С высокого берега за ними наблюдали конные разведчики Ганнибала. А когда лодка уткнулась килем в песок, и спасенные морпехи, одетые только в исподнее, выбрались на песок, их встретила половина спейры пеших солдат, вооруженных щитами и мечами. У всех мечников были большие вытянутые щиты бордового цвета, похожие на кельтские, и короткие мечи. Головы укрывали странные кожаные шлемы с невысоким гребнем, но без всяких наверший. Носили они только белые туники, окаймленные пурпурной полосой. Панцирей Федор не заметил. Впереди стоял командир — загорелый бородатый мужик в высоком шлеме с навершием и плюмажем из перьев.

«Судя по одежке, — подумал Федор, разглядывая их туники, перетянутые ремнями, и вспоминая рассказ погибшего Софоникса, — иберийские пехотинцы».

— Вы с корабля Адонисла? — спросил бородатый ибериец в шлеме.

— Да, — кивнул Федор.

Как и обещал Магна, корпус африканцев достиг берегов реки Ибер, по которой походила граница владений Карфагена в Испании, через пару дней, ближе к полудню. А когда Федор, Летис и Урбал увидели эту реку своими глазами, половина финикийской армии уже находилась на другом берегу.

Весь предыдущий день они шли вниз, спускаясь с гор, и к полудню следующих суток почти оказались на равнине. Ибер в этом месте был довольно широк и плавен, огибал невысокие прибрежные холмы, поросшие редкими деревцами. К своему удивлению, Федор увидел не просто сотни лодок и плотов, предназначенных для переправы огромной армии Ганнибала, но и довольно широкий мост, выстроенный инженерными частями в самом узком месте реки. По нему сейчас переходила Ибер первая хилиархия африканцев под командой Атарбала. Тяжелая испанская конница и слоны были уже на другом берегу, а осадному обозу только предстояло туда попасть. Параллельно мосту сновали в обоих направлениях многочисленные лодки, перевозя легкие пехотные части, выстроившиеся у временных деревянных причалов в ожидании своей очереди.

Увидел Федор чуть в стороне и небольшую флотилию бирем с морпехами на борту — Ибер оказался судоходен в этой части для небольших кораблей. Всего насчитывалось восемь бирем, охранявших переправу с воды. Заметив на реке суда, все морпехи, словно по команде, переглянулись, сожалея о том, что вынуждены идти пешком. Но вслух никто не высказался. Приказы Ганнибала не обсуждались.

К счастью, африканцы Атарбала должны были пересечь Ибер по мосту, и долго ждать не пришлось. Организация инженерного дела находилась на должном уровне. Этого Федор не мог не заметить. Да и прочность моста не вызывала сомнений, раз уж по нему уже провели слонов. Единственное, чего не понимал Федор, — почему никто их не атаковал на переправе, ведь, по сути дела, они уже вторглись в чужие земли. Но, присмотревшись, увидел многочисленную конницу, маячившую в нескольких километрах впереди, у холмов, предвещавших очередную гористую область прямо по курсу. Там же располагалось несколько подразделений легкой иберийской пехоты, прикрывавшей переправу армии Ганнибала, по большей части уже втянувшейся на вражескую территорию и устремившейся вперед, не встречая пока сопротивления от местных племен.

Скоро и седьмая спейра двадцатой хилиархии африканцев оставила реку позади.

На следующее утро Атарбал решил поберечь свои силы и побольше разузнать о врагах, прежде чем двигаться дальше. Вчерашнее нападение научило его осторожности. Он приказал продолжить разведывательные действия малыми силами, не дожидаясь, пока враг устроит новую засаду. Основную часть солдат — три хилиархии, включая кельтов, — он оставил в лагере с обозом. А той, где служил Федор, приказал прошерстить ближайшие к лагерю горы, там нумидийцы еще вчера обнаружили небольшие посты у перевалов, что могло означать только существование селений иллергетов.

Почему он выбрал именно побывавшее в бою и понесшее потери соединение, Федор не понял, но пришел к выводу, что, видимо, героизм арьергарда во вчерашнем бою произвел на их военачальника впечатление. И Атарбал решил выковать из двадцатой хилиархии самое закаленное подразделение своих африканских пехотинцев. Акрагар — командир полка, как называл его Федор, — в свою очередь продублировал боевую задачу подчиненным ему офицерам. И уже непосредственное начальство спейры на рассвете следующего дня довело ее до солдат.

— Нужны разведчики, — заявил Магна, стоя перед строем седьмой спейры, поднявшейся по команде ни свет, ни заря. — Есть добровольцы?

И тут Федор, не ведая причины, толкнувшей его на подобные действия, шагнул вперед. Тотчас рядом с ним оказались Летис и Урбал.

— Отлично! — заявил Магна. — Вы пойдете первыми. Надо скрытно подняться в горы и разнюхать, что замышляют иллергеты, спрятавшиеся за перевалами. Задача понятна?

Федор отодвинул рукой ветку и замер — на другом берегу, примерно в сотне метров от места, где пряталась его группа, поблескивая доспехами на солнце, продвигался отряд римской пехоты. К счастью, река была хоть и не широкой, но быстрой. А засели они на высоком берегу. Даже если римляне заметят разведчиков, скрытых буйно разросшимся вдоль берега кустарником и деревьями, у них будет время скрыться. Но Федор не торопился, а лежавший в двух метрах от него Летис и подавно. Он даже подмигнул новоиспеченному командиру спейры, который до сих пор сам ходил в разведку, что неплохо бы пустить кровь этим зазевавшимся легионерам. И Чайка его понимал. Настроение у карфагенян было самое боевое. Еще месяца не прошло с того дня, как они, спустившись в долину реки По и не успев толком передохнуть, повстречали близ одного из ее северных притоков армию римлян под командованием консула Публия Корнелия Сципиона.

Как вскоре сообщили дружественные кельты из обитавших в этих местах племен инсубров и бойев, то оказалась сильно потрепанная ими в недавней битве армия претора Луция Манлия. Эту армию недавно принял под свою руку появившийся здесь, словно из ниоткуда, консул Сципион. Узнав о его прибытии в долину реки По, Ганнибал удивился не менее, чем сам Сципион, не ожидавший, что карфагеняне уже находятся в северной Италии.

Проморгавший стремительный бросок армии Карфагена через Галлию и опоздавший с высадкой своей армии в устье Роны, римский консул жаждал отыграться за свои промахи. Оставив большую часть своих легионов у Массалии, Сципион поспешил навстречу Ганнибалу вдоль побережья, захватив с собой лишь несколько тысяч солдат, присоединенных к потрепанной армии претора, которому тоже пока было нечем похвастаться.

Федор, став непосредственным участником событий, с трудом вспоминал все, что раньше читал об этом. Если полагаться на историков, то некоторое время назад римские консулы, желая потеснить многочисленные поселения галлов на оккупированной земле своими гражданами, отдали приказ об основании двух латинских колоний в долине реки По. В каждую из них отправилось по несколько тысяч поселенцев, обязанных обосноваться в новых местах и доложить римлянам о своем прибытии. Там же находился и легион под командованием претора, предназначенный для охраны новых хозяев этих мест и проведения карательных акций среди галльского населения. Но не успели новоселы прибыть, как инсубры и бойи, воодушевленные скорым приходом Ганнибала, восстали. Они внезапно атаковали легион Манлия, сильно уменьшив количество римских солдат, а заодно и поселенцев. Разбитым римлянам пришлось отступить.

Появившись вскоре в долине реки По, римский консул решил взять власть в свои руки. Желая реванша, Публий Корнелий Сципион, не долго думая, атаковал Ганнибала у реки Тичин. Но лихой кавалерийский наскок — а бой велся преимущественно всадниками — не удался. Испанская конница Ганнибала оказалась гораздо лучше обучена и превосходила римлян количеством. А, кроме того, Ганнибал пустил в дело боевых слонов, просто-напросто растоптавших половину сил консула. В таких условиях нападение Сципиона являлось большой глупостью. Он, похоже, надеялся на внезапность и свою смелость, но в итоге просчитался. В общем, римская конница была разгромлена, а сам Сципион ранен и едва спасся.

За два первых месяца, проведенных финикийцами на территории северной Италии, две армии римлян были разбиты. Одна почти полностью, другая лишилась всей кавалерии и стала лишь наполовину боеспособна. Одержав в декабре победу в битве при Треббии, Ганнибал, тем не менее, не двинул армию сразу на Рим.

Его солдаты уже полгода находились в непрерывном походе. Последний бросок через Альпы тоже оказался крайне тяжелым. Среди солдат началась цинга. Болели и лошади, не говоря уже о слонах, большей частью погибших в горах. Поэтому, обескровив армию Рима и обезопасив себя на некоторое время от нападений, Ганнибал решил дать передышку своим испанцам и африканцам, а также союзным кельтам, уже проявившим себя отличными воинами. Он отдал приказ обосноваться на зиму в долине реки По, которую к тому времени полностью контролировал, аннексировав у Рима.

На одном из холмов крутого берега был выстроен огромный лагерь для экспедиционного корпуса, где разместились все, кто прибыл с Ганнибалом из Испании. Неподалеку, чуть ниже по течению, инженерные части выстроили еще один лагерь для новой армии кельтов, навербованной вождем Карфагена из местных племен. Кроме того, многие местные кельты предпочитали жить в своих селениях, но обязались по первому же зову явиться в лагерь. Расположившись на зимовку, войско Ганнибала, восстанавливало свои силы и готовилось для нового наступления вглубь римских земель.

— Надоело мне сидеть на месте, — жаловался Летис своему командиру, когда они однажды холодным вечером сидели у костра в ожидании, пока добытый на недавней охоте кабан зажариться до полной готовности. — Хоть бы римляне быстрее осмелели. А то давай, сами в разведку сходим? Может, чего интересного разузнаем.

Федор, Летис, Урбал и еще двадцать пехотинцев из отряда разведчиков периодически совершали двухдневный обход русла одного из южных притоков реки По. Время от времени окрестные леса патрулировались также конницей нумидийцев, но чаще силами самих кельтов.

На следующее утро все семнадцать разведчиков быстро собрали свои нехитрые пожитки, закинули за спину щиты, несколько мешков с походным скарбом и снаряжением и быстрым шагом направились вдоль реки обратно вверх по течению. О том, что именно является конечным пунктом их вылазки, Федор солдатам не сказал, мало ли что их ждет в пути. Как командир он решил свести риску к минимуму. Идем себе вперед и идем. Зато, если кто из них попадется в плен к римлянам, то даже под пытками ничего не скажет, потому что не знает. Выдержит ли он сам пытку, если схватят его, Федор тоже не знал. Старался просто об этом не думать.

С рассветом над рекой поднялся туман. Пришлось передвигаться на приличном расстоянии от берега, поскольку рядом с водой сквозь плотную серую пелену разобрать что-либо не представлялось возможным. Маршрут Федор помнил в общих чертах. Конечно, у него была карта. Но этот чертеж показывал лишь основное направление, пока совпадавшее с движением вдоль реки. Любой попадавшийся лагерь требовалось обойти по кругу, чтобы не повстречать даже своих, а это означало удаление от единственного ориентира. К тому же дальше начинались неизвестные холмистые места, где вполне могли обитать местные жители. И не только кельты. Большая Фламиниева дорога, проложенная из Рима к побережью Адриатики, осталась у них за спиной. На том самом юге, куда они не дошли и где пока правили римляне. А в этих местах хороших дорог почти не встречалось, а мощеных и вовсе не было, лишь тропы разной ширины.

Раздумывая, как лучше добраться до перевалов, Федор вспоминал те времена, когда служил морпехом Тарента. Тогда они приплыли на корабле в Геную и, выгрузив снаряжение, двинулись с обозом в долину реки По через горы. Как казалось Федору, через те самые перевалы, к которым он стремился сейчас с другой стороны. За время того «римского» похода он довольно хорошо усвоил, что вдоль побережья и дальше шла отличная мощеная дорога, но вот вокруг самой Генуи и особенно на перевалах, хорошими дорогами и не пахло. Впрочем, это пока было даже на руку.

Федор решил по возможности наносить на карту самые примечательные ориентиры и длительность пути, чтобы потом командиры финикийцев в дороге чувствовали себя уверенно.

— Эх, нам бы проводника, — раздумывал вслух Чайка, когда они обошли очередной лагерь и, пройдя еще полдня вдоль реки с то и дело попадавшимися на ней лодками кельтов, снова свернули в лес, оставив позади несколько кельтских деревень.

Почти две недели он метался в бреду, но не умер. Местные знахари выходили. Иллур велел спасти своего кровного брата во что бы то ни стало. И они спасли. А куда им деваться? Молили всех скифских богов, жгли какие-то тряпки и поили полумертвого Леху отварами. Спасли. Засевшую глубоко в плече стрелу вынули, а рану заговорили.

Когда боль ушла, и он окреп настолько, что смог выползти из юрты на свет божий, то увидел, что восходит рассветное солнце над степным миром крымских кочевников. Ни моря, ни прибрежных скал поблизости не оказалось. Все это время, как выяснилось, он лежал не в лагере Иллура под захваченным Херсонесом, а был перевезен в свое стойбище, где, кроме приставленных знахарей и колдунов, от него не отходила испуганная насмерть Зарана. К счастью, она оказалась девушкой крепкой и, даже увидев окровавленного Леху, не лишилась ребенка. Узнав, что с ней и с ребенком все в порядке, бледный Леха почувствовал себя гораздо лучше. И даже сам удивился, что больше переживает не о себе, а о Заране с наследником. Такое чувство возникло у него впервые, обескуражив опытного бойца. В своей прошлой жизни он даже о родителях беспокоился не очень сильно. Живы — и ладно. Правда, уважал. А тут о себе и думать забыл на какое-то время, как в сознание пришел, больше Зарану успокаивал.

Не прошло и двух дней с тех пор, как он очнулся, и в стойбище явился сам Иллур с ближайшей свитой из нескольких десятков всадников. Привез Лехе в подарок новый акинак взамен утерянного в бою, с золотыми ножнами искусной работы. Следом подъехала груженная телега.

— Фарзой доволен, — сообщил он Лехе, когда они уже сидели на поваленном дереве в небольшом отдалении от юрты. — И Паллак доволен. Город мы захватили. Все, как ты рассчитал. Ворвались через западную башню и ударили грекам в тыл. Взяли порт, а потом и другие ворота открыли.

Иллур перевел дух, вспоминая подробности того боя, и продолжил:

Почти три недели Леха со своей командой нес непрерывную охрану секретной бухты и ее окрестностей. За это время Гилисподис успел достроить две триеры из трех заложенных. На одной из них Леха с греческими мастерами даже вышел в море, чтобы проверить ее ходовые качества и пострелять из баллист по мишеням.

А еще через пару дней в гавань явился Иллур вместе с сотней солдат. Кроме солдат, он пригнал с собой почти тысячу рабов из Боспорского царства, сразу же передав их в помощь обоим греческим специалистам. И следующую триеру они уже испытывали вместе.

— Хороший корабль, — заключил Иллур после того, как они, расстреляв несколько мишеней и потренировавшись в абордажном бою со второй триерой, сошли на берег. — Он нам скоро пригодится.

Проверив ход работ, Иллур ускакал к себе в стойбище, приказав Лехе передать охрану объекта одному из своих подопечных и следовать за ним. Все время, пока Иллур находился в гавани, он был весел и возбужден, но ничего толком не рассказывал своему кровному брату, намекнув, что всему свое время. Судя по обилию рабов, поход на Боспорское царство оказался удачен.

— Ну что, — поинтересовался, наконец, Леха, сидя вечером у костра в стойбище Иллура, — разгромили Боспорское царство?