Замечательное «открытие» сделали авторы американского фильма «Догма». Они сотворили… еще одного апостола (конечно же, в полном соответствии с принципом политкорректности, он был негром). В фильме это является издевкой над принципом политкорректности. Но в нашей печальной реальности мне не раз приходилось слышать недоуменные вопросы: почему все апостолы – евреи? Почему они не могли быть разных национальностей?

Не могли, потому что христианство не явилось в мир само по себе. Оно проросло из иудаизма. Это факт. Конечно, его можно оспаривать.

Оспаривать можно все. Одни кричат, что жиды Христа распяли, а стало быть, ничего хорошего оттуда произойти не может, другие объявляют христианство иудейским мороком с целью поработить великий и могучий народ руссов. Обе точки зрения равно обоснованны. Обосновать вообще можно все что угодно.

Встречаются и более сложносочиненные позиции. Например, полное неприятие иудеев, как таковых, в сочетании с абсолютным, некритическим доверием к каждой букве Ветхого Завета, вплоть до точных размеров богатств царя Соломона, и с регулярным чтением Псалтири. Не знаю, каково приходится адептам такого подхода по утрам, когда, во время утренних молитв, должно произнести: «Ублажи, Господи, благоволением твоим Сиона, и да созиждутся стены иерусалимские». Как стерпеть? Поневоле к язычникам снесет: хоть и дикие люди, а свои, доморощенные, если стены и рвутся созидать, так московские или киевские

[13]

…

Вот ведь интересно: предки наши и не кричали на всех углах, что Россия – родина слонов, и веру заморскую приняли, как свою, – а какую державу отгрохали, и хранить ее могли, и жить в ней умели. Ну да ладно, не об этом речь…

Не будем начинать с сотворения мира или, скажем, с потопа. Обратимся к временам более поздним – всего лишь за какую-то тысячу с небольшим лет до Рождества Христова, когда на землю Палестины из Египта пришло небольшое племя переселенцев.

Что такое, собственно, Палестина? Это маленькая территория на берегу Средиземного моря, между горами и пустыней, между Сирией и Египтом, на которой жили иудеи и некоторые другие племена. Приступив с линейкой к древней карте царств Израильского и Иудейского, мы обнаружим, что Иудея в самом широком месте с запада на восток простирается на 120 километров, с севера на юг – на 85, а библейское Израильское царство соответственно 150 на 70 километров. Что же касается численности обитавшего там населения… Минеральных удобрений, высокопродуктивных сортов зерновых и комбикормов в те времена еще не изобрели, да и земледелие велось не сплошное, а по оазисам, поскольку с водой было напряженно. Сколько людей могло на таком лоскутке земли кормиться? Советские историки оценивали население, обитавшее там в первой половине I тысячелетия, в 750 тысяч человек – весьма оптимистично, надо сказать, оценивали. Все же эта земля в благополучные годы была способна прокормить свой народ, а верхушке общества хватало еще и на предметы роскоши.

Прекраснейшее, поэтическое описание этой страны (хотя и относящееся к более поздним временам) дал М. Я. Михайлов в своем труде «Страна и жители Палестины». Даже если выпустить поистине восточное многоцветие слога (а что поделаешь, 1901 год!), то все равно остается достаточно поэзии, чтобы не превращать описание в учебник географии.

«К северу от Палестины простиралась обширная Сирия, столица которой, Антиохия, лежала на берегу пенящегося Оронта; вблизи тянулась красивая долина со своею прославленной пальмовой рощей, которую греческие жители посвятили богу Аполлону. Негостеприимные пустыни Аравии окружают Палестину с востока и юга; на западе ее омывают волны Средиземного моря. Перед взорами, обращенными с острова Кипр к Святой земле, открываются на расстоянии 20 миль очертания Ливанских гор, своим названием уже указывающие на ослепительно белый вечный снег, который покрывает их вершины и которому не мешают даже жгучие лучи южного солнца…

Параллельно Ливану и отделенный от него широкой и прекрасной долиной, тянется Антиливан, а по Библии – Хермон и Сирион. К востоку от Хермона красуется райски благоухающий Дамаск, обильно осененный плодовыми деревьями…

Ассирия стала первой «великой державой» железного века. Ее армия была оснащена последними техническими новинками. Оружие ассирийцев было лучше, чем у соседей, они первыми применили конницу, уже за 1000 лет до Р. Х. имели регулярную армию и всеобщую воинскую повинность.

До X века до Р. Х. ассирийские цари уделяли основное внимание обороне и укреплению границ. Но затем, упрочившись, они начали завоевательные войны, стремясь на юг и на запад, где были источники сырья, большие города с развитыми ремеслами, крупные караванные пути.

Первым совершил поход к Средиземному морю царь Ашшур-нацирапал, и было это в 876 году до Р. Х. Впрочем, пока что это был не завоевательный поход, а просто грабительская экспедиция. О том, как это выглядело, повествует он сам: «Я учинил великую резню, я разрушал, я истреблял, я жег. Я брал их воинов в плен и сажал их на кол перед их городами. Я поставил ассирийцев на их места…» Царь омочил оружие в морских водах и вернулся домой с богатой добычей, включавшей даже знаменитые кедры, нарубленные в горах Ливана. Также он привел огромное количество пленных.

Здесь мы сталкиваемся еще с одним заблуждением – тем, что всех пленных поголовно обращали в рабство. На самом деле это было попросту невыгодно. Рабский труд неэффективен – в древнем мире это прекрасно понимали. Тогдашнее общество знало множество видов личной зависимости, а рабы в нынешнем понимании этого слова использовались разве что на тяжелых и грубых работах. Но отправлять ткача, гончара или воина в рудники или на храмовые поля – это, пользуясь, современной терминологией, забивать гвозди микроскопом, что является совершенно негосударственным подходом. Люди в древнем мире ценились высоко, особенно те, кто что-то умеет, вывозились в победившую страну наряду с прочей добычей, и поступали с ними разумно. Египтяне, например, одержав победу, могли отправить в Египет захваченный воинский отряд, разместить его в какой-нибудь пограничной крепости, дать воинам хорошее содержание, достаточно еды и женщин – и они служили новому хозяину точно так же, как служили старому. В развитом Египте жизнь была не хуже, чем дома, а из пограничной крепости все равно никуда не денешься. Ассирийские цари делали то же самое, хотя сначала в небольших масштабах. Это потом их уже нужда заставила…

Что очень любопытно, царь построил себе новую столицу и заселил ее пленными. Стало быть, он не только не опасался приведенных с захваченных земель людей, но, по каким-то причинам, отдавал им предпочтение перед своими.

Древний мир был миром большой и живой религиозности. «Уровень веры» не зафиксирован какими бы то ни было измерениями, это вытекает просто из здравого смысла и простейших аналогий.

Попробуем потренировать воображение…

Мы живем в мире, где абсолютное большинство людей не знает, что такое голод

[28]

. Нет, нет… день-два без еды – это аппетит. А я говорю о голоде – том, от которого умирают. В течение тысячелетий голод был ежедневной угрозой для многих людей и ежегодной – для всех. И в течение тысячелетий слова «хлеб наш насущный даждь нам днесь» были не вежливой формулой, как в нынешние сытые времена. О нем молили так, как сегодня молятся разве что об исцелении да об отыскании пропавших, молились, со страхом глядя в выбеленное жарой небо: неужели и сегодня боги не пошлют дождя на наши поля?

А еще мы живем в мире, где средняя продолжительность жизни перевалила за семьдесят лет. Когда такое бывало? Еще сто лет назад в Российской империи детская смертность по первому году жизни была тридцать процентов, да по второму столько же. И это тогда, когда и здравоохранение было уже развито, и от холеры умирали всего тридцать процентов больных, а чума и вовсе уползла в дикие пустынные места. (Впрочем, оставались еще и были в полной силе оспа, брюшной тиф, туберкулез… Да что там – банальная пневмония до изобретения пенициллина была смертельно опасным заболеванием.) Понимаем ли мы, что любимая сказочная ситуация, когда у матери был один сын и выжил – уже само по себе означает, что этот ребенок отмечен Божьим промыслом?

И это если не было войны. Американцы, сбросившие атомную бомбу на Хиросиму, всего лишь в очень смягченном виде повторили методы ведения войны древней Ассирии. Если бы накрыли всю Японию, повторили бы почти полностью. Потому что, чтобы повторить совершенно, надо было бы изобрести что-нибудь такое, чтобы население умирало несколько дней и, по возможности, в муках.

В Палестине, на этом крошечном пятачке земли, на протяжении тысячелетий разыгрывалась великая духовная и историческая драма. Она была мало видна современникам, зато вполне ясна потомкам и более, чем бытие многих великих народов, отразилась на судьбах мира.

К концу времени, названного позднее дохристианской эрой, эта драма была в самом разгаре. В предыдущей главе мы постарались обрисовать ее фон и декорации, так сказать, «по вертикали» – во времени. А теперь сделаем это «по горизонтали». Какой мир открылся в конце I века до нашей эры новорожденной девочке по имени Мириам – той, которую мир станет почитать под именем Богоматери или Девы Марии?

Что бы ни творилось в мире людей, «равнодушная природа» сияла все той же красой, вводя в заблуждение исследователей из более поздних времен. Вернемся к уже упоминавшемуся М. Я. Михайлову. В своем очерке «Страна и жители Палестины» он описывает область обитания еврейского племени таким образом:

«…Страна разделялась на четыре области: Галилею, Самарию, Иудею на правом, западном берегу Иордана и Перею на левом, восточном.

Галилея занимала площадь в 90 квадратных миль

[36]

у подошвы Ливана и Антиливана. Горы и долины чередовались с равнинами, отличавшимися необыкновенным плодородием и редкой красотою. Иосиф

[37]

говорит о ней: “от Генисаретского озера простирается удивительно красивая страна: пышно спеет здесь каждое растение, пальмы цветут возле ореховых деревьев и фиг, десять месяцев в году земля дает вино и оливу”. По его словам, в этой области, вместе с многочисленными деревнями, было 204 города с населением от 1500 до 15 000 жителей. Так часто упоминаемые в Библии горы Кармель и Фавор находятся здесь. Там была также равнина Изреель, известная по многим битвам, происходившим на ней…

Самария, вторая область, лежала к югу от Галилеи… Иосиф говорит об этой области как о стране, богатой источниками, дающей особенно много плодов и весьма изобилующей лугами. Это гористая страна, которая в Библии называется хребтом Ефремовым. Пустынные возвышенности живописно чередуются со скалистыми оврагами и красивыми и приятными местностями…

К югу от Самарии лежала Иудея – весьма разветвляющаяся гористая страна, со многими невозделанными пространствами. На востоке она граничила с Иорданом, Иерихонской равниной и Мертвым морем. Изобилующая цветами Саронская долина, розы и лилии которой воспеты в Песни Песней Соломона, тянется на запад почти до приморского города Яффы. Слово “Яффа” значит “красивый”, и действительно, вид этого города восхитителен… Область Иудея пользовалась большими преимуществами перед своими сестрами. “Иудея есть зерно, Галилея – солома, а заиорданская Перея – плевелы”, – говорит одна пословица.

Утро в Иудее и Галилее, как и повсюду на Востоке – и за тысячу, и за две тысячи лет до того, – начиналось со стука жерновов. Женщины мололи муку на день. Мельницы были крайне примитивны. На землю клали круглый камень, немного выпуклый, на нем утверждали стержень и насаживали другой, чуть вогнутый камень с отверстием для подсыпки зерна. Это и есть тот самый, упоминаемый в Евангелии жернов. Жернова были вещью, до такой степени необходимой в хозяйстве, что их даже запрещалось брать в залог – это значило оставить семью без хлеба. Библия упоминает обычную пищу иудеев: хлеб, рыба, смоквы (инжир), оливковое масло. Мясо ели редко – только в дни, когда приносили жертвы.

В богатых домах помолом – этой грубой и тяжелой работой – занимались рабыни, в бедных – женщины семьи. Муки мололи столько, сколько надо было для одного дня, запасов не делали. Когда говорили, что в стране не слышен больше шум мельниц, – это на языке Востока означало, что пришла большая беда.

Затем ремесленники шли в свои мастерские, которые подчас находились во дворе или возле дома, земледельцы – на поля, женщины, если у них была такая счастливая возможность, занимались домашним хозяйством или тоже начинали работу ради денег.

Земля Палестины плодородна, но плодородие почв «компенсировалось» недостатком воды. Одним из самых страшных бедствий на Востоке всегда была засуха.

«И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом; вместо дождя Господь пошлет земле твоей пыль, и прах с неба будет падать…» [46]

– так повествует об этом бедствии Библия.

В Палестине было два сезона дождей. В библейские времена они назывались «ранним» и «поздним». «Ранний дождь» идет с половины октября до декабря, поздний – в марте и примерно до половины апреля. Дождевую воду собирали. Для этого в горах высекали большие водоемы, от них шли выложенные кирпичом или камнем водоводы. От рек воду отводили на поля с помощью каналов. Вода всегда имела на Востоке совершенно особый смысл – как источник жизни, пожалуй, такой же, как на нашем севере имеет солнце. Каждому народу свое: у нас бы сказали «красно солнышко», а у них «источник вод».

Если в бурной истории иудейского народа вдруг наступало спокойное время, Библия говорила об этом так: «И сидел каждый под виноградником своим и под смоковницей своею». Вот уж к какому времени нельзя применить эти слова – так это ко времени пришествия Сына Божьего. Он пришел в мир горький, жестокий и мятежный.

Римляне не вмешивались особо в иудейские дела. Их, как и персов, интересовали только две вещи: порядок и подати. Все прочее они передоверяли местным властям – если те, конечно, справлялись.

В конце I в. до Р. Х. правителем Иудеи был царь Ирод, знаменитый своей жестокостью до такой степени, что его имя стало нарицательным обозначением злодея. Идумеянин по отцу и араб по матери, Ирод так и не был признан народом, которым управлял, несмотря на то что в чисто государственном плане его правление было успешным. Он хорошо ладил с Римом, укрепил иудейское государство, расширил его границы. Его уважал даже римский кесарь, но его не уважали и не любили собственные подданные, и с этой нелюбовью он так и не смог ничего поделать. В конце концов, этим несчастным царем овладела лишь одна страсть: доказать, что он заслуживает своего престола.

В культурной и религиозной жизни царь проводил политику «и нашим, и вашим». С одной стороны, он женился на Мариамне, женщине из рода Хасмонеев, затеял реставрацию Иерусалимского храма. С другой – строил в возводимых им городах храмы, посвященные императору Августу, а также театры, термы (бани), многоквартирные дома по римскому образцу. На месте разрушенной еще вавилонянами Самарии он отстроил город Севасту, по образцу столь любимых решаим эллинистических городов: там был сооружен храм в честь римского императора, крытый форум с колоннадой. Для себя он построил, кроме Иерусалимского дворца, дворец на берегу Иордана, у Иерихона, и там же приказал соорудить театр и цирк. Риму это нравилось, иудеи же видели в Ироде пособника оккупантов, тем более что сам царь был все-таки сторонником греко-римской культуры.

Финансирование градостроительных начинаний Ирода ложилось на плечи населения, на которых уже лежали тяжелые подати кесарю и не менее обременительные подати храму. Римский император, в отличие от персидского царя, строительства в Иудее не спонсировал. То есть народ, который в большей части своей и так жил впроголодь, еще и должен был финансировать не только безумную роскошь царского двора, но и ползучую агрессию язычества.

И все же какими они были счастливыми! В нищей, голодной, порабощенной стране, где жизнь человеческая ценилась иной раз дешевле динария – какими счастливыми они были!

Мы, жертвы небывалого социального эксперимента, рассмотрев на собственном примере его итоги, можем сказать: счастлив тот, кому есть, за что умереть. В какой-то момент эксперимент стал жить своей жизнью, и мы увидели много всякого, чего и не предполагали те, кто его запускал. В том числе и такое: по ходу развития эксперимента, вдруг, совершенно неожиданно, общество попало в ситуацию, когда у него не оказалось ничего, ради чего стоило бы умереть.

А как красиво все начиналось! Самое дорогое у человека – это жизнь! Эта идеология зародилась в 1960-х годах, не в качестве государственной морали – государственная идеология к тому времени уже протухла и могла лишь повторять выморочные истины. Нет, это была система ценностей, которую поколение «шестидесятников» подняло из безбожных во втором поколении низов общества. Жизнь не ради великой цели – а просто «жизнь ради жизни». Как прекрасно просто шагать по Москве!

Но время шло, эксперимент развивался дальше. И в какой-то момент парадоксальным образом сотни раз повторяемая и ставшая привычным эффектным оборотом истина обернулась реальностью. Оказалось, что на самом деле в мире, где нет ничего превыше физического существования, ничего, ради чего стоит умереть, нет и ничего такого, во имя чего стоило бы жить.

Люди старшего и среднего поколения еще помнят эту тотальную безысходность бытия, помноженную на столь же тотальный ужас перед грядущей атомной катастрофой. Да, хлеб тогда был по 14 копеек. Но оказалось, что жить «хлебом единым» не так-то и просто. В человеке обнаружилось еще нечто, тоже требовавшее для себя пищи. А этой пищи было все меньше и меньше, ибо душа питается тем, ради чего стоит умереть.

Семена, посеянные в Иудее, упали на благодатную почву. Новая религия быстро начала распространяться по миру – по каналам, связывавшим иудейскую диаспору рассеянную по городам Востока. Язычество в то время переживало всеобъемлющий кризис, и христианство, с его внутренней силой, казалось иноплеменникам притягательным – они ведь тоже были «изнурены и рассеяны».

Христиане были активны и деятельны в распространении своего учения. Скоро появилась и христианская литература: сборники речений Иисуса, Евангелия, деяния и послания апостолов, апокалипсисы («откровения»). Сочинения эти были как подлинные, так и придуманные – в то время на Востоке нередко неизвестный автор, ничтоже сумняшеся, мог подписать свое творение известным именем – разбирайся потом! Более того, каждая группа, отделившаяся от основной Церкви, создавала свое «священное писание». В христианской литературе упоминаются Евангелия Петра, Андрея, Варфоломея, Иакова, Филиппа, Фомы (целых два); Евангелия евреев, эбионитов, назореев (различные христианские группы) и даже некое «Евангелие Истины». Примерно так же дело обстояло и с пророчествами («апокалипсисами»), и с прочей литературой. Упоминаются Апокалипсис Петра, деяния некоторых апостолов, послания апостолов, «Учение двенадцати апостолов» и пр.

Сочинения эти были написаны на недолговечном папирусе, и до нашего времени из них дошло очень мало: отрывки, цитаты. Церковь все время вела отбор литературы, сохраняя и переписывая лишь те сочинения, которые она одобряла. По рукам ходило и великое множество подложных писаний. К примеру: в конце II века в Александрии имелось целых три «Евангелия от Марка»: новозаветное, подложное, написанное неким Карпократом, и «тайное», якобы написанное Марком для избранных.

[76]

Двадцатый век можно по праву назвать веком археологии. Были найдены, в первую очередь в Египте, климат которого позволял папирусам сохраняться, и некоторые из этих текстов. Но о них поговорим несколько позднее. Сначала – о той литературе, которая была признана Церковью.

Самые главные книги христианской литературы – это четыре Евангелия, отобранные Церковью как Священное Писание.

Начнем с начала, с первого вопроса, поставленного скептиком: как они отбирались? Совсем не так, как принято думать. Это ведь только на первый взгляд все просто. Как мы сейчас представляем себе этот процесс? Собрались бородатые архиереи, обсудили всю имеющуюся в наличии литературу, сверившись с догматами, писаниями святых отцов и текущей политикой, сказали: «Это – истинно, а это – ложно». Основываясь на этом представлении, и пишут свои сказания о «тайном христианстве», спрятанном Церковью от людей, многочисленные «учителя» всех времен и народов.

Но вот только не было в те времена догматов, и святые отцы еще не родились. Слово Божье несли апостолы и их ученики, а вместо архиереев и трепетно внимающей им паствы были маленькие неспокойные и очень сплоченные общины, сохранившие иудейскую привычку спорить по любому поводу и с трудом подчинявшиеся даже своим пресвитерам.

И вот именно поэтому их отбору можно верить!

…Из всей массы христианской литературы первых веков Церковь отобрала четыре книги, повествующих о Христе, Его жизни и учении, четыре Евангелия. Со времени их написания прошло почти две тысячи лет.

Итак, что же говорит церковное предание?

Евангелие от Матфея появилось рано – между 32 и 40 годами христианской эры. Его автор – апостол Матфей, тот самый Матфей-мытарь, которому Иисус сказал: «Следуй за мною», – и который тут же встал и пошел за Христом. Несмотря на прежнее недостойное занятие, этот человек вошел в число двенадцати апостолов и был очень уважаем среди учеников Христа. Несколько лет он проповедовал в Палестине.

Написано Евангелие на том языке, на котором говорили в то время палестинские евреи – на арамейском. Это свидетельство, которое еврей писал для евреев. Поэтому начинается оно с того, что было основным для иудеев – с родословия, и главное здесь – кроме, естественно, самого учения – доказать то, что Иисус и есть тот самый Мессия, о котором говорилось в пророчествах и которого так ждали иудеи. Из-за того что автор часто упоминает Царствие Небесное, это Евангелие называют «Евангелием царства».

Когда Матфей отправился из Палестины в другие места, он (примерно около 60 года) перевел, сам или с помощью переводчиков, свой труд на греческий язык, чтобы его могли читать и евреи диаспоры. Арамейский оригинал исчез после разрушения Иерусалима, а греческие переводы остались.

Известно, что в 142 году римская церковь уже признавала только эти четыре Евангелия и не признавала других, что она располагала их в том же порядке. К тому времени существовало уже как минимум три латинских перевода Евангелий и сирийский перевод.

На протяжении нескольких веков церковь упорядочивала христианскую литературу Наконец, после долгих споров, был составлен Новый Завет – книги, в наибольшей степени заслуживавшие доверия. Остальные писания были объявлены апокрифическими, что, в точном переводе, значит «тайные». Если говорить современным языком, то Новый Завет был

Священным Писанием,

а апокрифы – это

литература.

Некоторое количество этих писаний и в самом деле уцелели… к большому несчастью для сэра Тибинга с его теорией.

Все апокрифические писания можно разделить на две части. Первая – это народное творчество, фольклор – попросту говоря, сказки, авторы которых, в меру сил и понимания, восполняли «пробелы» в Евангелиях. Некоторые легенды из этих трудов благополучно дожили до наших дней. Например, взятая из Евангелия Петра сцена Воскресения Иисуса. Согласно ей, книжники, фарисеи и старейшины пришли к Пилату и попросили: «Дай нам воинов, чтобы они охраняли гроб Его три дня, чтобы ученики Его, придя, не украли бы Его и чтобы народ не поверил, что Он воскрес из мертвых и не сделал бы нам зла…». Пилат дал им воинов, вместе с которыми отправляются ко гробу и иудейские старейшины. Ночью разверзаются небеса, оттуда сходят два мужа, камень, прикрывающий гроб, откатывается, и они выходят из гробницы, ведя третьего, голова которого поднималась выше неба. После чего старейшины прибежали к Пилату, прося его приказать воинам, чтобы те молчали об увиденном, ибо иначе народ побьет их камнями, что прокуратор и исполнил. И дальше уже следует рассказ о том, как женщины пришли утром ко гробу.

Ну, если эта история говорит о

человеческих

чертах Христа…

Обращаясь к основной теме книги, мы сразу и напрямую вступаем в область чудес.

…Нет, то, что чудеса бывают, сейчас, кажется, никто уже не оспаривает. Но Евангельские чудеса – совсем другого уровня. Суть их сводится к одному: действительно ли Иисус был Сыном Божиим – не в переносном, не в восточном, символическом, а в самом прямом смысле?

Почти две тысячи лет люди верили в это. Сейчас времена другие, сейчас царство апостола Фомы. И, по счастью, нам, в наши скудные верой времена, дано

доказательство

истинности одного из Евангельских чудес и главного догмата христианства. Речь идет о Туринской плащанице

[99]

. Наука изучает ее, и с каждым новым экспериментом истинность доказательства только подтверждается, а опровергнуть так и не удается. Вроде бы один раз получилось – но метод, как позднее выяснилось, оказался в данном случае неприменимым. Все остальные эксперименты свидетельствуют, во-первых, об абсолютной достоверности Евангельского повествования о казни Иисуса, а во-вторых… о Воскресении

[100]

!

И это доказательство истинности Воскресения парадоксальным образом свидетельствует об истинности остальных чудес. В том числе и того, о котором пойдет речь.

Евангелия – ни в коем случае не биографические труды. Даже о жизненном пути Иисуса в них сказано очень немного. И совсем мало говорится о Богородице – то, что имеет отношение к свидетельству об Иисусе, и еще несколько упоминаний.

Евангелие от Матфея:

«Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого.

Иосиф же, муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее.

Одно из самых важных событий в мировой истории – это Рождество Иисуса. В двух Евангелиях приводятся рассказы о нем, дополняющие друг друга. Дивным рождественским праздником мы обязаны евангелисту Луке, который намекает, что узнал то, что он рассказывает, от самой Богородицы. («А Мария сохраняла все слова сии, слагая их в сердце Своем».)

«В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле.

Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею.

И пошли все записываться, каждый в свой город.

Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова,

В остальном тексте Евангелий о Марии упоминается всего несколько раз. У Матфея и Марка в одном трудном для понимания отрывке:

Евангелие от Марка. 3:31-35.

«И пришли Матерь и братья Его и, стоя вне дома, послали к Нему звать Его.

Около Него сидел народ. И сказали Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои и сестры Твои, вне дома, спрашивают Тебя.

Христос родился две тысячи лет назад, и две тысячи лет человечество спорит о Нем. Еще в первые века христианства немало смущения в умы внесли споры о том, сколько в Нем было Божественного и сколько человеческого. Христиане говорят, что Он – Богочеловек. Но что это такое – Богочеловек? И что случилось, когда Он пришел на землю?

Об этом говорит в одной из своих проповедей митрополит Антоний Сурожский.

«Каждый из нас вступает в мир из полного небытия; как говорит Евангелие от Иоанна, по человеческой воле, а порой по человеческой похоти… С первого мгновения нашего существования мы не только существуем – мы живем. Потому что каковы бы ни были обстоятельства нашего зачатия, нашего рождения, мы рождаемся как икона, как образ, и Бог дает нам жизнь и благодать. А жизнь – всегда Божия жизнь, это дыхание Божие в нас. И мы призваны расти и расти…

Каковы бы ни были обстоятельства нашего вступления в жизнь, в мир, но, вступив, мы зажглись, как свеча, мы явились, как икона, которая должна постепенно проявиться все богаче, ярче и быть славой, сиянием и присутствием Божиим…

Но не так рождается Сын Божий. Мы из небытия рождаемся во временную, преходящую жизнь, в которой постепенно мы вырастаем в вечную жизнь. Христос не так рождается; Сын Божий, Который является светом мира, Который является жизнью самой, вступает в мир, чтобы подвергнуться всем ограничениям тварности. Он вступает в изуродованный мир, куда человеческий грех внес злобу, жадность, страдание, страх, ненависть и, в конечном итоге, смерть. Смерть говорит нам о том, что этот мир – не полностью, но в значительной мере – порабощен Сатане, противнику Божию… И поскольку смерть властвует, царствует на земле, наша земля, преданная человеческим грехом во власть Сатаны, стонет под этой властью. И Христос в этот мир, который под властью врага, вступает как младенец, вступает со всей беззащитностью новорожденного младенца, со всей уязвимостью, со всем бессилием; и как всякий младенец или, просто говоря, – как самая любовь, человеческая и божественная, вступая в этот мир, Он отдается полностью во власть тех, кто Его окружает: под защиту их любви или под удары их ненависти, или во власть их холодного безразличия.