Пан Владислав и пани Элена Вильские поженились всего полгода тому назад. Жилось им на этом свете неплохо, хотя — могло бы и лучше. Были у них три комнаты, кое-какая мебель, две-три олеографии, подаренные дружкой, и старая служанка Матеушова, которая взялась бог весть откуда, но стряпала недурно.

Хозяйственный вклад пани Элены был невелик. Прежде всего следует упомянуть канарейку, которую вместе с клеткой подарила ей тетка; тетушка не из богатых, ну и подарок, не сказать, чтоб дорогой, но за его уменье есть и петь ему порадовались и повесили, как полагается, на окошке.

Вместе с канарейкой в квартиру вселились сундучок с бельем, еще один сундучок — с платьем, картонка с шляпой и туалетный столик, уж не знаю с чем. Извозчик, доставивший всю эту рухлядь, получил полтинник на чай, чем остался вполне доволен, и Элюня, разместив надлежащим образом сундучки, картонку и туалетный столик, тоже была довольна, наверно даже больше, чем извозчик.

Водворившись в новое гнездо, она заметила вскоре, что чего-то ей недостает, и сшила себе фартук с кармашками. Чистенький был этот фартук, как золото, еще и с оборкой по подолу. Молодая хозяюшка поскорее нарядилась в него и с утра до вечера ходила, засунув руки в карманы, а на следующий день запрятала его в шкаф, где он лежит и поныне. Говоря по правде, этот фартук был ей совсем ни к чему.

Неделю спустя прибавилось новое переживание, которое разрешилось тем, что пани Элена плотно-наплотно задернула окна муслиновыми занавесками. Муж ее похвалил, хотя и не знал, почему она это сделала; но я знаю. Была у этого мужа дурная, хотя, может быть, и простительная привычка частенько целовать свою жену. Он целовал ее в первой комнате, целовал во второй и в третьей, на стуле, против зеркала и у окна, причем всякий раз с неизменной обстоятельностью. Сперва в левую ручку, потом в правую (или наоборот), потом в шейку с четырех сторон, потом в личико со всех возможных сторон…

Комната Владислава была просторной и светлой, как и полагается мастерской инженера. Помимо неизбежного письменного стола, кресла-качалки и стульев, здесь помещались еще: чертежный стол, небольшой слесарный и столярный станки для изготовления моделей, книги, чертежи, модели и разнообразный инструментарий, предназначенный для того, чтобы возбуждать любопытство у непосвященных. Однако на всех предметах замечались следы запустения. На станках не было видно ни стружек, ни опилок. Мисочки с черной и красной тушью стояли сухие, чертежи пожелтели, а на чертежных досках с начатыми набросками лежал слой пыли.

Владислав перечитывал в «Гидравлике» раздел о турбинах. Когда к нему вошла жена, он как раз с горечью вспоминал о том, что всего неделю тому назад ему предлагали разработать проект турбинной мельницы, а вчера сообщили, что мельницу будет строить другой.

— Стоило трудиться годами, отказывать себе в последнем, — шептал он, зная, что этот получивший предпочтение «другой» — просто набивший на мельницах руку плотник, который составляет свои «чертежи» из щепочек.

С этим неутешительным заключением, он отшвырнул «Гидравлику» и взялся за интегральные вычисления. Взгляд его упал на формулу: Т(1) = Т(2) = 1, и сейчас же ему вспомнилось, что остался у него всего один рубль!

— Я-то прожил бы день-другой и на сухом хлебе, мне не привыкать, но она?..