– Нравится? Да не вороти рожу, смотри, мать твою!!! Нравится?!

Рудин рожу не воротил – за двадцать лет своей собачьей службы и не такое видал. А эти трупы были вполне ничего – ну подумаешь, слегка черепа подпорчены. Кроме того, несмотря на июньскую жару, в рефрижераторе было прохладно и за сутки химические процессы не успели набрать силу – характерный запах тления ощущался очень слабо. Рудин едва не брякнул: да, мол, нравится, симпатичные «двухсотые», – но сдержался. Нехорошо так – о покойниках… Негодование начальника разведки полка было оправданным: через полтора часа должен прибыть санитарный борт за «двухсотыми», а с бортом – следственная бригада военной прокуратуры под предводительством окружного прокурора для выяснения обстоятельств гибели полковников из комиссии по разоружению.

Полковников убил чеченский снайпер: произвел два выстрела с интервалом в четыре секунды и безнаказанно смылся. А часика этак через три, когда закончилось прочесывание местности, бойцы из расчета «зушки» обнаружили впившуюся в дощатый бруствер окопа арбалетную стрелу, к которой скотчем была примотана записка, выполненная печатными буквами от руки: «Минус два. Всем спасибо. Терминатор».

За этим долбаным Терминатором Рудин, возглавлявший группу ликвидации снайперов, безуспешно охотился уже два месяца. В отличие от других собратьев по ремеслу, пользовавших всех подряд, этот паразит обслуживал только важных персон. Он не таскал с собой группу обеспечения, которая хотя и привносит в работу снайпера гарантии относительной безопасности и комфорта, но вместе с тем является сильным демаскирующим фактором. Он умел искусно маскироваться рядом с позициями федеральных сил и терпеливо выждал появления интересующих его особ. Он, вне всякого сомнения, получал из достоверных источников информацию о прибытии начальников. Эти начальники появлялись в зоне ответственности полка неожиданно для Рудина со товарищи: без знаков различия, как правило, под видом никому не опасных интендантов, стараясь соблюсти инкогнито.

Терминатор же «интендантов» ждал. Он молниеносно вычислял их, производил несколько выстрелов – по количеству голов – с интервалом в три-четыре секунды и стремительно уходил. За два месяца зона ответственности полка приобрела в группировке дурную славу, и большие начальники перестали посещать позиции вовсе. Полковники, лежавшие сейчас в рефрижераторе, о Терминаторе знали – их предупредили сразу же по прибытии. И не то чтобы дядьки упертые были или необстрелянные – опыта вроде бы не занимать. Просто какая-то скотина там, наверху, объявила мораторий на ведение боевых действий с духами, и полковникам нужно было работать: ездить по селам и уговаривать «чехов»

– О-о! Ты с кем, красотуля? Или сама по себе? – Один из трех здоровенных секьюрити в смокинге загородил дверь ресторанного входа и не торопился уступать дорогу, впиваясь взглядом в острый угол Алисиного декольте, – еще чуть-чуть, и нырнет.

– Странно… а мне сказали, что здесь приличное заведение. – Алиса изобразила презрительную гримасу, извлекла записную книжку с ручкой и чиркнула фамилию атлета, красовавшуюся на пластиковом жетоне на его груди. – А тут хамят – не успеешь зайти. Или в вашей забегаловке принято всем тыкать?

– О как! – обескураженно пробормотал секьюрити, растерянно оглядываясь. – Извините, мэм… Я вас перепутал – показалось, раньше встречались – ну, в повседневной обстановке…

– Туда, где я бываю в повседневной обстановке, тебя разве что полы помыть пустили бы, – дерзко заявила Алиса. – А я с полотерами как-то не того… не мой стиль. Списочек посмотри, малыш, – двенадцатый столик, Сергеева.

Атлет выдернул из нагрудного кармана список заказов, нашел требуемую строчку и, слегка поклонившись, потянул на себя огромную стеклянную дверь:

Двадцать третьего августа Школа консервативной дрессуры Белогорска давала очередное бесплатное представление для всех желающих. Эти представления проводились ежемесячно – в каждое четвертое воскресенье – и неизменно собирали большое количество областных собаколюбов, как понимающих толк в профессиональной дрессуре, так и просто любителей поглазеть с раскрытым ртом на фокусы кинологов школы.

В этот день желающих, как всегда, было хоть отбавляй – на обширной лужайке, обнесенной сеткой, толпились фанаты собачьего дела всех возрастов и социальных групп, шумно обсуждали зрелище, смеялись, покрикивали от возбуждения, неумеренно потребляли прохладительные напитки, подаваемые на халяву за счет Школы, и, как водится в таких случаях, снабжали работающих кинологов мудрыми советами. Было жарко – с утра на небе ни облачка, ветер увял и спрятался за реку до вечера, а солнце палило вовсю, словно стараясь своим трудолюбием отдалить неумолимо приближающуюся осень.

На тренировочной площадке сноровисто и без суеты работали двое молодых мужчин, облаченных в легкий летний камуфляж: в соответствии с программой выгоняли из вольеров очередных представителей немногочисленного питомника школы, меняли инвентарь для номеров и внимательно следили за жестами третьего – старшего группы, с пол-оборота выполняя все его распоряжения. Завзятым догофилам наблюдение за работой группы доставляло истинное наслаждение: с первого взгляда было понятно, что здесь трудятся профессионалы, фанатично преданные своему делу и олицетворяющие собой все лучшее, что может показать тандем человек – собака.

– Джек! Слабо тебе за бананом сгонять?! Вислоухий коккер негодующе трясет мохнатой мордой, с разбегу заскакивает на бум – а там веревка, под небольшим углом привязанная к стволу дерева, на нижней ветке которого висит на прищепке желтый банан. Джек прыгает на веревку, вцепляется всеми четырьмя лапами, зависает, делая поворот оверкиль, и, спешно перебирая конечностями, под восторженные завывания публики карабкается к дереву. Добрался до ствола, на ветку – прыг! – и вот уже в зубах банан. Но это еще не все. Коккер прижимает банан к толстой ветке лапой, давит на него – из ловко надрезанной загодя кожуры показывается желтоватая мякоть, которую пес деликатно ест, с видимым удовольствием мотая своей потешной мордой. Публика в экстазе – Джек, давний всеобщий любимец, не первый сезон забавляет зрителей.

Один за другим следуют номера на грани циркового искусства, зрители встречают их непременными аплодисментами, затем разыгрывается маленький спектакль со всеми сопутствующими аксессуарами. Одному, из мальчишек, присутствующих на лужайке, вручают небольшую записную книжку и просят спрятать. Мальчишка ныряет в толпу. Руководитель шоу кричит:

– Ну еще раз посмотри! Кто из них? – Ли раздраженно подтолкнула к Алисе пачку цветных фотографий, которые веером рассыпались по покрывалу постели. – Не может быть, чтобы их тут не было, я перещелкала практически весь персонал… Ну?!

– Не нукай, не запрягла, – бесцветным голосом ответила Алиса, отпихивая фотографии в сторону. – Я же тебе сказала – ни к чему это… Зря все.

Ли хотела было прикрикнуть на сестру, но осеклась и, вытащив из пачки сигарету, отошла к окну. На Алису невозможно было смотреть без сострадания. Третий день она сидела дома: лежала на тахте, ничего не ела, отказывалась общаться с кем-либо, кроме сестры и сына Борьки, которому было сказано, что мама заболела гриппом. Ее бы в кризисный центр, но, как известно, в Белогорске и ему подобных городах о таких заведениях еще пока никто не слыхивал.

– Когда, говоришь, в диспансер? – тихо спросила Алиса, плотнее затягивая косынку на голове.

– Когда надо, я тебя отвезу – ты не переживай, – успокоила Ли. – Пусть это тебя не беспокоит.

Григорий Васильевич Толхаев сидел в одной из комнат своего особняка, служившей ему одновременно кабинетом и библиотекой, и мрачно размышлял. Устоявшийся за последние годы распорядок выходного дня был безнадежно нарушен, и это обстоятельство являлось поводом для самого удручающего настроения. По графику надо бы пропустить пару рюмочек текилы, отдать поручения на вечер домоправителю Ефиму и прокатиться на своем спортивно-моторном звере до набережной. В часы заката по набережной шастает множество симпатичных одиноких дев, которым хочется половчее «сняться» до наступления темноты. Обычно Григорий выбирал из сонма женских тел наиболее, на его взгляд, привлекательное и неиспорченное, перебрасывался с этим телом несколькими фразами установочного характера, усаживал в роскошный салон своего авто и катил в «Парадиз» – отдыхать со всеми вытекающими последствиями. Убежденный холостяк, Григорий верил, что еженедельная смена эротических впечатлений способствует поддержанию хорошего мужского тонуса и продляет молодость. Статус воскресного времяпрепровождения настолько укоренился в сознании Толхаева, что он и представить себе не мог, как будет жить, ежели, к примеру, «Парадиз» закроют на карантин, а набережную снесет очередной паводок.

И вот – устоявшийся порядок рухнул. «Парадиз» взорвали к чертовой матери какие-то вредоносные диверсанты, и, судя по всему, в ближайшую пятилетку это заведение могло не рассчитывать на реставрацию. Можно было бы, конечно, смотаться на набережную, но в теперешнем состоянии это мероприятие вряд ли было целесообразным. Во-первых, Григорий не хотел везти выбранную на вечер юную женскую плоть в другое заведение, где он чувствовал себя совсем не так комфортно, как в «Парадизе». Во-вторых, эротические подвиги зрелый возрастом Толхаев мог совершать только в приподнятом настроении, ощущая себя властелином своей судьбы и хозяином жизни. В этот вечер Григорий ощущал неуверенность в себе, необычную тревогу за завтрашний день и вообще – сомневался в своем умении трезво оценивать обстановку и просчитывать ситуацию хотя бы на пару ходов вперед.

Григорий попытался расслабиться, налил текилы и, прикрыв глаза, представил себе юную плоть в ажурном одеянии. Ничего хорошего из этого не вышло – организм никак не реагировал на эротические грезы.

– Нет, так не пойдет, – решительно отрубил Толхаев, одним глотком опустошая содержимое фужера, – никакого удовольствия при этом он не почувствовал. – Надо по-быстрому разобраться с этой дурацкой проблемой и жить дальше…

Взяв в руки рекламный буклет, Григорий Васильевич в очередной раз пролистал его, перевел взгляд на лежавшую на столе фотографию и недовольно крякнул.

– Нашли их «уазик». – Улюм вытер вспотевший лоб рукавом и посветил еще раз фонариком на «уазик» с разрисованным тентом. – Точно – их, больше некому. Двери открыты, пустой.

– Я так и знал… – Голос Саранова, доносившийся из трубки мобильного телефона, был похож на предсмертный хрип наполовину утащенного в преисподнюю грешника. – Кошеля работа – я тебе говорил, предупреждал… Как раз его люди там стояли. Пустой, говоришь?

– Ага, пустой, – виновато шмыгнул носом Улюм. – Ты не переживай, мы все поправим. Все поправим…

– И где ты их собираешься искать? – не обратил внимания на заверения Саранов. – У этих воров тут каждый третий двор – малина. Домой к Кошелю вряд ли повезут – не совсем же идиоты… Да, твои люди сейчас что делают?

Бандитский вожак осмотрелся: трое курили у обнаруженного «уазика», рассматривая в свете фар песьи морды на тенте, остальные сидели в машинах и ждали указаний. Что тут делать? Темнота, пока не рассветет, ни о каких активных поисках нечего и мечтать.

By закрыл глаза и прислушался. Автомобильный мотор работал очень тихо. Старый кореец поднялся на пару ступенек и с любопытством выставил голову из колодца. Автомобиль прошелестел мимо, еле различимым во тьме черным сгустком уплотненной субстанции, за ним на незначительном удалении следовало нечто более громоздкое, похожее на большую тень. By суеверно вздрогнул – не иначе злой дух Бьен-Хак удосужился спуститься с ночного неба за грешной душой старого корейца, посчитав, что тот уже достаточно топчет эту землю.

– Четыре внучки маленькие, – залопотал было By по-корейски. – Хо не подымет одна – рано пришел. Иди обратно – мне пока нельзя к тебе…

Тень медленно пронеслась мимо, подпрыгнула на ухабе, громыхнув железом, – некоторое время раздавался характерный скрип автомобильных рессор. By, полжизни работавший в автомастерской, стряхнул мимолетное мистическое оцепенение и облегченно перевел дух. Значит, не время еще – рано покидать этот мир. Можно было бы сразу догадаться – это опять та белая женщина, что в течение недели шастает в ночное время по промзоне. Вчера и позавчера ее машина зазвучала по-другому: видимо, посетила мастеров. Не хочет, чтобы двигатель работал громко, видимо, что-то хитрое замышляет. Но By это не касается: лишь бы стрельбу не устроили да не распугали всю дичь…

By прикрыл лаз самодельной мелкоячеистой сетью и спустился в неглубокий сухой колодец: пару часов можно было вздремнуть, не напрягая слух, – результативная охота будет лишь под утро, когда хитрые звери устанут бродить по пустошам в поисках пищи и начнут сбиваться в небольшие стайки для дневного отдыха. К этому моменту нужно быть бодрым и свежим, а если вслушиваться всю ночь в загадочные звуки промзоны, к утру обязательно устанешь. Годы уже не те: 49 лет для корейца, вся жизнь которого состояла из одних мытарств, это весьма глубокий возраст – по всем канонам, надо бы с утра до вечера валяться под навесом на тахте и пить чай, лениво наблюдая, как в огороде трудятся твои здоровые дети.

– Ой-е, – тяжело вздохнул By, скрючиваясь на заботливо припасенном пучке соломы и накрываясь драной телогрейкой. – Может, пусть придет Бьен-Хак, заберет… Посмотрим, как вы справитесь без By…

В сосновом бору не заметно, что лето минуло и стоят первые осенние деньки. Почва устлана толстым ковром жухлой хвои, который приятно пружинит под ногой и ненавязчиво приглашает поваляться на нем. Эта роскошь не приурочена к смене сезона – здесь всегда так. В любое время года – кроме снежной зимы – бор однообразен: сверху зелень, у подножия могучих деревьев – ковер. Это однообразие создает иллюзию надежности и умиротворения, заставляет забыть о всех треволнениях пропахшего асфальтом и бензином города, который не так уж и далеко – в каких-то сорока километрах отсюда.

Короткий энергичный вдох через нос – животом, – будто насильно отобрал у природы порцию пахучей хвойной субстанции, затем длинный выдох, разделенный на три фазы, до прилипания живота к позвоночнику, до полного опустошения легких, жаждущих очередной дозы чудодейственного экстракта, целебного в своей первозданной чистоте и свежести. Ступня утопает в хвойном ковре – шаги не слышны, кажется, что попал в другое измерение, наполненное тягучей смолистой тишиной. Кажется, что летишь меж скачущих навстречу стройных стволов и нет конца твоей энергии, получающей подкачку от этого благодатного местечка…

Рудин завершал восьмой круг по периметру егерской усадьбы Белогорского заповедника. Стояло раннее утро второго сентября – рассвело буквально час назад. Серету бегать никто не заставлял: привыкшее к физической нагрузке тело, уставшее от двухсуточной неподвижности, настойчиво требовало активности.

Неразношенные кроссовки немного жали. Вчера Василий ездил в город: купил одежонку (спасибо Улюму за «спонсорскую» помощь), привез вторничные газеты. Пресса о загадочном убийстве Толхаева особо не распространялась: вскользь было отмечено, что первого фармацевта области обнаружили утром на пустыре, в своей машине с размозженной головой, – и только. Никаких версии – убийцу, мол, ищут правоохранительные органы, подробная информация в последующих публикациях.

Василий был одним из многочисленных друзей Григория, который, в числе прочих благодеяний, финансировал функционирование захиревшего было по нашему неблагополучному времени заповедника. Рудин егеря хорошо знал: неоднократно наезжал сюда с патроном, когда тот был в добром здравии, – поохотиться, отдохнуть. Рудинскую правдивую сказку о невероятных злоключениях и каком-то гипотетическом вредителе, организовавшем всю эту мерзкую заварушку, Василий воспринял неадекватно: прослезился, долго смотрел в сторону, затем тихо сказал:

…Факт отсутствия денег Ли восприняла стоически. Рыдать, биться в истерике, воздавая проклятия небу, не стала – даже не чертыхнулась ни разу. Подавляя тошноту, обошла вокруг рытвины со стеклом, внимательно рассматривая грунт и не забывая озираться по сторонам.

– Его величество Случай, – пробормотала ограбленная авантюристка, усаживаясь в «Жигули», нужно было привести мысли в порядок, немедленно выработать направление дальнейших действий. – Чудовищный случай – один на миллион… – и покосилась на деву, свернувшуюся калачиком в крайне неудобном положении. Ровное дыхание девы свидетельствовало о том, что пробудить ее в настоящий момент будет весьма сложно.

– Ну, поспи, радость моя, поспи, – разрешила Ли, потрепав деву по щеке. – Твои услуги пока не требуются…

Покопавшись в сумке, извлекла небольшой пакет с экстренным набором медикаментов – непременный атрибут любой акции, – проглотила три таблетки трентала, расслабилась, несколько минут сидела с закрытыми глазами, привалившись затылком к подголовнику.

Скверно… Нет, скверно – это слишком мягко. Человек с менее устойчивой и тренированной психикой непременно сошел бы с ума. Проделать такую колоссальную работу, рассчитать каждую мелочь, предусмотреть всевозможные отклонения, наконец, с блеском осуществить казавшийся невыполнимым проект… И когда осталось лишь тихонько выбраться на автостраду… Нет, это не трагическая случайность. Это закономерность. Судьба – своенравная и ветреная баба – настырно заявляет о своей нерасположенности к ней. «Брось эту авантюру! Не играй со мной в жмурки! Не женское это дело…»

На следующий день часов в восемь утра «розыскная группа» под предводительством «большого пацана» Мамона приступила к «отработке» всех АЭС в районе Астраханского выезда.

Район и АЗС выбрали, руководствуясь обнаруженной закономерностью в поведении искомой дамы. В двух случаях ей понадобилась техническая помощь – и оба раза она обратилась на СТО, что располагается на Астраханском выезде. Значит, что? Значит, обитает неподалеку. И обитает не просто так – пешком, а с машиной под… э-мм… в общем, под прелестным местом, из которого растут очень даже симпатичные ножки. Машина святым духом не питается – ей бензин нужен. Значит, дамочка посещает АЗС. Гулять для этого рутинного дела куда-то за город необязательно: будь ты даже семи пядей во лбу Джеймс Бонд, заправляться удобнее на той АЗС, что располагается ближе к месту твоего обитания.

В выбранном районе имелось пять АЗС. Решили начинать с «краю» – заехали на первую попавшуюся заправку по дороге из Северо-западного района.

По причине утреннего настроения, а также руководствуясь свежими впечатлениями от вчерашнего общения с одним из операторов АЗС, Мамон вышел из машины, приблизился к металлическому щитку на оконце здания и, достав мобильный телефон, заорал дурным голосом:

– Слышь, Валек! Это Мамон! Давай сюда бригаду – пусть пару «мух» прихватят! Да нет – все ништяк! Просто тут один дудак заперся, не хочет, падла, открывать! Да – выкуривать будем…