– Кругом полный порядок, – доложил вахтенный штурман «Мирного» Станислав Рудь. – Эфир чист, космос прозрачен. Ничего особенного за время вахты не случилось. Никаких происшествий.

– Так, – сказал Синицын. – Чист, говорите. Где у вас бортжурнал?

Станислав Рудь протянул ему плоскую катушку журнала. Синицын вставил ее в проигрыватель, нажал клавишу. Проигрыватель не работал. Синицын привычно повернулся к распределительному щиту. Взгляд его упал на экран переднего вида.

– Это еще что такое? – спросил он.

Ракетоносец первого класса «Мирный» парил сейчас в пустоте в миллиарде километров от Земли, вблизи плоскости планетных орбит. Космос в телеэкране был угольно-черным, посыпанным звездами, лишь в углу ютилась изящная фигурка Сатурна. Самый обычный пейзаж, не предвещавший ничего дурного. Но Синицын не первый год служил в космической авиации.

Командная рубка размещалась в носовой части «Бумеранга», но звездолет был невелик, и она примыкала непосредственно к жилому отсеку. Сейчас в рубке было темно. В темноте в креслах сидели двое.

– Привет, ребята, – поздоровался Белостоков, пробираясь к своему месту. – Что у вас стряслось?

– Смотрите сюда, – сказал один из двоих, Воронов. Его рука, неясная в темноте, указывала вперед, в черную пустоту экрана носового обзора.

– Он ничего не увидит, – сказал второй пилот, Коллинз. – Глаза. Адаптация. Разве что на предельном увеличении…

Глаза привыкали. Серо было в рубке, никакая не чернота. Мрак был только впереди, настоящий, без звезд. А в рубке все было видно, и даже надписи чуть светились на табло под экраном.