Он рассказывал, что тогда все солдаты уходили в отпуск вместе со своими саблями и должны были носить их с собой все время в отпуске — даже независимо от того, где находятся. Потому что были случаи — постучат ему ночью в дверь, и он открывает, раздетый, сонный, посмотреть, кто там ему стучит, а в одной руке сжимает свою саблю, и тогда этот, который стучал, сразу же понимает, что попал на солдата, потому что сабля блестела в дверях, как молния.

Один только раз какой-то отпускник вышел ночью подбросить сена скотинке, а саблю свою оставил рядом с женой, но как только вышел во двор, сразу услышал голоса и топот за сараем и закричал «Кто там?» и закричал «Стой!», но никто ему не ответил, поэтому он быстро вернулся в дом, схватил саблю и выскочил снова во двор. Но были не слышны уже даже шорохи. Солдат обошел сарай и увидел, что коней-то, их нету — конокрады их вывели с задней стороны — и там виднелись только следы их, оставленные в снегу. Подумав сначала, солдат с саблей ринулся по конокрадским следам. В какой-то момент он почувствовал, как снег обжигает ему ноги, и что на ногах нет никакой обуви — он вышел во двор в каких-то старых чувяках. Но снег не мог остановить солдата и он продолжил бежать вслед уведенным коням, пока не заметил на краю одной рощи, что следы поворачивают и уводят прямо в нее. В наших местах рощей называют такой маленький лесок, стоящий отдельно, и отпускник заподозрил, что конокрады спрячут коней именно там. Он обошел рощу со всех сторон и понял, что войти-то в нее они вошли, а вот выйти-то из нее — не вышли. И тогда солдат посмотрел на свою саблю и прокричал конокрадам, что если через три минуты они не выведут ему коней, то он ворвется в рощу и всех их посечет своей саблей! На всякий случай он ею и помахал, и вокруг разнесся сильный свист. И тогда и двух минут не прошло, и коней конокрады отпускнику вывели. Они падали на колени и вопили: Батюшка, отец родной! Пожалей наших детушек — и много других слов, таких же умилительных, только бы растрогать его сердце. Но отпускник все сек саблей воздух над их головами и все никак не умилостививался, и чем свирепее он становился, тем умилительнее они его упрашивали.

В конце концов он умилостивился и спросил их, разорвались ли уже их желчные пузыри от страха, и конокрады признались, что да, разорвались. Ну тогда и хватит с вас, сказал солдат, чтоб вы запомнили. И те обещали запомнить и даже поклялись, что запомнят, и отпускник забрал своих коней.