Алексей Рафиев
О наркомании, наркоманах, наркологах, наркотиках и не только
Познавательное пособие для человека неопределенного возраста, решившего встать на тропу войны
Автор убедительно просит не отождествлять его личность с лирическим героем, и дать возможность лирическому герою пожить самостоятельно.
Возможно, ты, малыш, посчитаешь эту книгу банальной или даже смешной. Тогда все это писалось не для тебя, а ты уже далеко не малыш. И да пребудет с тобой Великая Сила там, где ты теперь находишься. Постарайся не залипнуть в коридорах с привидениями навсегда. Выход есть даже тогда, когда ты его не ищешь.
Многое из того, о чем написано ниже — сторонние наблюдения автора. Я всегда наблюдаю за всем со стороны. Самое странное, на мой взгляд, это если ты становишься заложником какого-нить культа — и не важно ни капельки, какой идеологический оттенок носит твоя зависимость — синий, зеленый или белый. Без печального опыта подвисания на разной дряни мне ведь тоже не всегда удавалось обойтись, так что — знаю, о чем говорю. Разноцветных идеологий вообще не существует. Там, где начинается многообразие цвета — идеологии заканчиваются. Но стоит помнить — пропаганда внешне может выглядеть, как угодно. Главная ее цель — обмануть твое зрение и поработить твои желания, при этом избавив тебя от сомнений в правильности происходящего с тобой и окружающей тебя реальности.
Зная о том, что в мире очень много тупых людей, автор еще раз убедительно просит не отождествлять его личность с лирическим героем, и дать возможность лирическому герою прожить свою собственную жизнь.
1. Введение
Как-то по весне-лету 1999 года я доторчался до полугодичного марафона с периодами — дня три-четыре поторчу, потом посплю, и спросонья опять в пару дней уйду, после чего голюны от переизбытка разной дряни в организме часов на десять, заканчивающиеся крепким сном с частыми вскакиваниями. Денек поем, а потом опять дня в три-четыре нырну. И все по новой. Единственная причина, по которой я не умер или не продолжил какое-то время жить так дальше — в голюнах и теплых ванных с огромным количеством подогретого раствора, в который еще и колипсола иногда капал под самую уже развязку — варить не умел. Сознательно варить не учился. А ведь было у кого. Варщики с семнадцатилетним, двадцатилетним стажем в пределах досягаемости находились. Из московских торчков постарше кто-то, возможно, погремухи слышал — Витя-Шляпа, Костя Суконный, Миша Подрочим… Ну, это целые круги старых советских винтовых.
Я сейчас Богов благодарю часто, что варить ума хватило не учиться. И без того сносит иногда по разной ерунде. А так — точно бы из последнего витка торча тотального не вынырнул. Уже к четырем годам ремиссия более-менее неустойчивая подкралась, а иногда втереться хочется так, что иду — и мучу. А варить умел бы — хана мне. ИМХО, конечно… Все разные. У кого-то выходит, а мне не надо даже пробовать — слишком уж я люблю до сих пор винт, и, думаю, это навсегда. Со временем нахлобучивает пореже, но зато КАК нахлобучивает, если уж такое случается — до скруток желудка и чувствования каждой обратки. А если бы умел варить — только и делал бы, что хлобучился — и варил. Мне почему-то так кажется.
Я еще забыл добавить, что когда так торчишь на винте, как я описал выше, то частенько параллельно с этим начинаешь бухать, чтоб сняться с отходняков. И бывает, что марафон перетекает в запой, с которого снимаешься очередным марафоном, приводящим к следующему запою. Полнейшая деградация. Начинаешь говорить только о наркотиках и только с теми, кто кроме как о наркотиках — ни о чем вообще не говорит. Ведь все остальное забыто давно. Только наркотики. А какие вокруг варщиков, зачастую, происходят движухи! А какие движухи порой устраивают сами варщики! Тут рассказывать бестолку — тут надо на собственной шкуре — из лохов в учителя — с инсультами, кровоизлияниями, съехавшей сразу во все стороны крышей и на недели зависающим хером, который хочет и хочет. Человек давно уже перестал хотеть. Остались только рифленые вены с признаками тромбофлебита и обмякший член. Они-то и требуют. Помните говорящую жопу у Берроуза в «Голом завтраке»? Вот это с человеком и происходит. А дальше — по обстоятельствам и силе воли. И ведь кажется, что все нормально, ровно, пучком… Помню, как смотрел в окно на идущих на работу людей, выбирая свои 2,5 куба в третий раз за 8 последних часов — и в каждом из них видел мудака. Куда там мне было что-то внушить. Один только я и те, с кем мутил — молодцы. Весь остальной мир — лохи и злобные твари. Страшное состояние — долгое, пронзительное, эгоистичное до полной потери контроля над собой. А как девок мутят, находясь в таком торче, рассказывать пока вообще не хочу. Может, попозже. И ведь выглядит все ок. Никто не обижается, все радуются — пока льется раствор. И так всякий раз, пока он льется. Как пустые оболочки живут многие люди в том состоянии, о котором я сейчас вспоминаю. Вмазаться, приходнуться, поебаться, разойтись до следующей вмазки. Не сразу, конечно, такое выходит. Процесс долгий и моментальный одновременно. Вот ты себя знаешь — а вот ты уже переродился в другого. Я больше видел этих девочек на приход, бьющихся в истериках на отходняках. Пользоваться таким не мог даже тогда, когда под плинтус закатывался. Ну, разве что, когда крышу срывало окончательно. Им лет по малу иногда бывало. И по многу тоже случалось. Там особенно и без разницы. Главное, чтоб все понимали правила игры. Потом пережевываешь это, если оно раньше не пережевало тебя — и начинаешь тупо старчиваться. Что-то я разогнался.
Мне все чаще кажется, что торч на винте уже в зрелом возрасте — это нежелание начинать взросло жить. Теперь существуют в тысячу раз круче препараты. От них приход не хуже, вреда в десятки раз меньше, крышу рвет не так жутко и прыщей не бывает. Ну, разве что от грязи, потому как наркомания — она наркомания и есть. Любовь к прыщам и нежелание признавать то, что на рынке появились и стали доступными, при желании, более безопасные и кайфовые вещи — это и есть юношеский максимализм, порой навечно поселяющийся в торчке. Тяжело отказываться от вещества, которое перерос. Торч — это ведь диалог — не только с миром через вещество, но и с самим веществом, постепенно подменяющим мир, заполняющим сначала его, а потом тебя. Или, может, наоборот? Не знаю точно… Кайфа-то хочется, блин. А мир-то не шибко кайфовый…
Чё-то я завелся с этим винтоварением…J)))
2. Докторишки Люди в белых халатах, мы вам ничего не должны
Прежде чем продолжить — хочу зафиксировать один важный, на мой взгляд, момент. Мне мнится следующее — в обществе возможны всего два честных отношения к описываемой проблеме. Первое отношение — карательное. Это когда человек оказывается в опале, если вдруг всплывает его причастность к наркотикам. Неважно, какая причастность — производитель, барыга, потребитель, курьер или только-только вставший на путь проб и ошибок щенок… По этой логике выходит следующее — как только всплывает факт твоей причастности — ты сразу же попадаешь в поле отчуждения. То есть — учет в диспансере, как минимум. Ни тебе прав водительских или каких других, ни тебе визы в ряд стран… И безразлично, как установили твою причастность. Может, поймали с поличным, а, может, ты сам пришел в клинику сдаваться. Суть в том, что ты наркоман — и баста на этом. Сдаешь анализы — и в случае наличия в твоем организме чего-нить запретного, попадаешь под молотки системы.
Второй подвид — это когда наркотиками легально, но с поправками, ориентированными на местный колорит и климат, торгует государство, а барыши от сверхприбылей тратятся, в том числе, на поддержание популяции наркопотребителей в относительной хотя бы форме. Пока потребитель живет и потребляет — сверхприбыль продолжает поступать в казну. Государству по этой схеме выгодно поддерживать жизнеспособность своих торчков, поскольку именно эти торчки пресловутые способствуют продажам средств и сверхприбылям, поддерживающим бюджет. Здесь тоже все честно более-менее.
Не буду говорить за весь мир, который мне толком до сих пор не раскрылся, так как нескончаемые подписки о невыезде и прокурорские надзоры крепко удерживали в пределах государственных границ места моего рождения. Скажу только за свою Россию.
Хоть режьте меня на куски, я никогда не врублюсь в местные наши схемы. Как может быть такой расклад, при котором я могу сколько угодно раз приходить лечиться в официальные частные платные клиники — и при этом спокойно торчать в перерывах между излечениями? Если денег нет, то есть государственные диспансеры, где меня обязательно заточкуют и поставят на учет. В таком случае — прелести с правами, визами и прочей галиматьей, сковывающей мои телодвижения — заказаны. Но ведь я не дурак конченый, чтобы подвергать себя столь серьезной опасности. Я, скорее всего, попробую найти частную клинику с государственной лицензией, в которую слягу за приличные деньги. В результате получается примерно следующее: когда хочу — торчу, и отдаю деньги барыгам, а когда хочу — лечусь, и отдаю деньги докторишкам.
А докторишшки — ребята не промах. Им очень даже выгодно, чтоб я торчал побольше. Чем больше я торчу — тем чаще я несу им деньги. Просто ведь все предельно — как всегда, если не надумывать лишнего, а лишь прямо в глаза реальности заглядывать.
3. Ремистика
Тут я не буду изобретать велосипед, и просто-запросто предложу тебе, мой полный здоровья и желания это здоровье поскорей загубить деятель, прочитать статейку, которую по прошедшей зиме написали мы вместе с Лерой Архиповой. Впоследствии пытались мы эту статью тиснуть куда-нить в журнальчики или газетки, но ничего почти из этой затеи не вышло, поскольку наши СМИ рассматривают проблему совершенно под иным углом — выгодным тем самым платным клиникам, которые с удовольствием тратят немалые деньги на покупку рекламных площадей, через которые заманивают к себе новых и новых клиентов, несущих им новые и новые барыши, на которые покупаются новые и новые рекламные площади. Это я называю круговоротом дерьма в природе. Статью, которую ты сейчас будешь читать, в конечном счете опубликовал журнал «Мозг», что не может не радовать. Хоть кому-то ко двору пришлось. Написан этот материал от лица Архипа Рафинадова — собирательного персонажа, получившегося благодаря продуктивному сотрудничеству меня — Леши Рафиева, и ее — Леры Архиповой.
(Отчет из Интерзоны)
4. Некоторые подробности
Знаешь, как мутят девок на приход? Я тебе в самом начале книжки своей рассказать про это обещал. Пришло, вроде как, времечко выполнить это обещание. Сперва давай попробуем разобраться, что же это за девки такие? Что такое приход, ты помнишь, надеюсь. Испытать его силу у тебя, один черт, не факт, что получится. Я не раз и не сто раз ставился раствором, от которого прихода вообще не было. И винтом-то такую бодягу назвать сложно. А иногда ставился таким, на чем вовсе не понятно, как люди торчать умудряются. И ведь считают себя такие люди тоже винтовыми. Вот только винта ни разу не пробовали. Поэтому и кажется им, что то, на чем они торчат — винт. Дурдом, короче.
Итак — девки на приход.
Между такими девками и хоккеистами есть два глобальных сходства. И те, и другие такими не рождаются, а становятся — это первое. И те, и другие основное время своей жизни тратят на спорт — это второе. Поскольку хоккеисты меня совсем не интересуют, то дальше я буду только про девок рассказывать. Последнее лишь поясню — для хоккеиста спортом является беганье на коньках за шайбой, а для девочки на приход — отсасывание у только что втершегося мужика. Лучше всего, если их несколько, а вас меньше, чем их. С винта бабам башню сносит так, что они ради ебли готовы вообще про все забыть. Если это не так — значит попалась особь, которую девкой на приход назвать нельзя. Скорее всего, это винтовая девочка, видящая в растворе многоярусную субстанцию, состоящую не только из прихода и секса, но и еще из кучи разных векторов, включая тягу, креативный отходняк и множество иных заморочек. Можно, например, прибрать квартиру, приготовить ужин, выбить ковер, помыть окна с посудой, пару-тройку раз между этими делами перепихнуться — и при этом не устать ни капельки. С такими ушлыми и знающими тетками на приходе ловить особенно нечего. Это уже потом — спустя какое-то время, приходит понимание того, что с такими женщинами винтиться намного круче, поскольку они способны удерживать в равновесии хоть каком-то не только свою собственную крышу, но и ставить на место крышетеки окружающих лохов, перебравших по незнанке с дозняком и расплачивающихся на выходе из взвинченности недетскими побочками. Но понимание такое приходит далеко не ко всем. Однажды подвиснув на сексе, тяжело соскочить с темы. Думаю, не ошибусь, если скажу так — почти все винтящиеся поддельными суррогатами мальчики и мужи мечтают, чтоб у них на приходе отсосала девка. А лучше, чтоб еще и не одна. Так уж устроен этот чертов винт — до понимания его сути можно и не дорасти, заблудившись в бесконечных коридорах собственных комплексов, общественных запретов, эти комплексы усиливающих, и кожвендиспансеров.
Девку на приход наметанный глаз видит за версту. При слове «винт» она обязательно оживляется и начинает кокетничать или проявлять интерес как-нить по иному. В ее лице появляется нечто совершенно блядское — до такой степени, что кажется, будто она вот-вот вцепится тебе в член. Если на вопрос «хочешь ли ты винтануться?», она отвечает «да, очень» — значит тебе улыбнулась удача, и ты на верном пути. Такую даже уговаривать, скорее всего, не потребуется. Такие сами после инъекции раздвигают ноги и просят, чтоб им засадили. Они часто очень позволяют делать с собой все, что угодно, кайфуя от того, что с ними обращаются, как с конченными шлюхами. Иногда это бывают семейные дамы лет от двадцати до тридцати с маленькими детьми, которые остаются дома под присмотром бедолаг-мужей, не способных, скорее всего, даже вообразить то, что вытворяют их благоверные вторые половины, слинивающие пару раз в месяц из дома под каким-нить очень даже лепым и казистым предлогом. На месте женихов, я бы обязательно спрашивал будущих жен — «винтилась ли ты в жизни, Дездемона»? Если винтилась, значит ее надо будет все последующие годы трахать что есть мочи, иначе обязательно попрется за любимым экстримом, вкус к которому достаточно почувствовать хоть разок единственный, на сторону. Если скажет, что не винтилась, то ведь может и сбрехать. Если способен обманывать ты — значит могут врать и тебе.