Основная нейроформа

Было время маскарада.

Канун Высокой Трансцендентальности, события настолько торжественного и значительного, что его проводят лишь один раз в тысячу лет. Представители всех народов, итераций, фенотипов, различного строения тела, уровня разумности и нейроформ, принадлежащие ко всем школам и эпохам, собрались, чтобы отпраздновать ее наступление, встретить преображение и подготовиться.

Блеск, праздник, всевозможные церемонии наполнили собой несколько месяцев, предшествовавших событию. Энергетические формы, живущие на Северном полюсе магнитосферы Солнца, и Холодные Герцоги с поясов Куипера, что за Нептуном, собрались на старушке Земле или направили сюда представительства своей ментальности. Из всех миров и спутников Солнечной системы, с каждой космической станции, корабля, прочих мест обитания и кристалло-магнетических решеток прибывали гости.

Ни одна человеческая или постчеловеческая раса Золотой Ойкумены не проигнорировала празднование. Пригласили и вымышленных, и реальных персонажей. Структурно реконструированные, давно вымершие или истребленные паладины и мудрецы, магнаты и философы расхаживали по ночным бульварам Аурелианского дворца-города под руку с экстраполированными полубогинями из воображаемого сверхчеловеческого будущего или с апатичными вампиршами из нереализованных вероятностей развития общества. Все они прогуливались или танцевали среди памятников, энергетических скульптур, фонтанов, оживших сновидений и фантомов в серебристом свете луны, которая была куда больше, чем в старые времена.

То тут, то там, словно звезды, на активных каналах ментальности сияли возвратившиеся из высокозапредельного состояния ума, они принесли с собой наметки мыслей или математические выкладки, которые нельзя передать человеческими словами. Им не давали покоя воспоминания о завершении последней Трансцендентальности, и они с нетерпением ожидали, что же может принести человечеству следующая.

На сто первый день празднований Тысячелетия Фаэтону вдруг захотелось уйти от света и музыки, суеты и веселья золотого дворца-города. Он удалился в тишину рощ и садов, прилегающих к дворцовым зданиям. Среди всеобщего ликования он чувствовал себя как-то неуютно, сам не зная почему.

Полное его имя звучало так: Фаэтон Изначальный из рода Радамант, Человек модифицированный (расширенный), Несоставной, Самомыслящий, Основная нейроформа, Серебристо-серая манориальная школа, эра 7043 («Пробуждение»).

В тот вечер в западном крыле Аурелианского дворца-города элита поместья Радамант должна была показывать «Представление Видений», куда Фаэтона пригласили в качестве одного из судей. Ему очень хотелось посмотреть на это зрелище, и он с радостью принял приглашение. Фаэтон предполагал, что для поместья Радамант этот вечер станет тем же, чем Великая Трансцендентальность для всего человечества.

Фаэтон обратился к великану:

— Простите за беспокойство, сэр, не видели ли вы только что проходившего здесь человека? Он выглядел вот так…

Фаэтон открыл сотый канал, канал общего пользования, и загрузил туда несколько сотен кадров с образами и сенсорной информацией из своих последних воспоминаний, он расположил их на временном общественном файле. Он добавил туда художественную подпрограмму с фоновой музыкой и устными комментариями, а еще немного режиссуры для раскрытия темы и создания единства, после этого отправил файл нептунцу.

В саду.

Фаэтон еще стоял, вглядываясь в мерцавший на горизонте удаляющийся корабль нептунца, ощущая какие-то невнятные шевеления в ночном воздухе рядом с собой.

Посмотрев повнимательнее, Фаэтон увидел несколько небольших черных шаров, кружившихся на ветру над травой среди мерцавших деревьев. Откуда взялись эти машины-организмы, Фаэтон не понял. Шары то поднимались в воздух, то опускались поближе к земле, кружась возле того места, где только что стоял нептунец.

Основная нейроформа:

ФАЭТОН ИЗНАЧАЛЬНЫЙ из рода РАДАМАНТ, Серебристо-серая манориальная школа.

ГЕЛИЙ РЕЛИКТ из рода РАДАМАНТ, сир-создатель Фаэтона, основатель Серебристо-серой манориальной школы, пэр.

Он открыл дверь и вышел на запруженный толпой бульвар. Над ларьками с материей и лавками с антиквариатом, над театральными пространствами и театрами общих тел, над беседками и цветущими скверами распростёрлись воздушные ручьи и водопады изящной гидроскульптуры. Вода исходила из фонтана-основания и удерживалась с помощью субатомного вмешательства в поверхностное натяжение, поэтому прозрачные, сияющие потоки и струи текли то вверх, то вниз, то сливались вместе, то снова разъединялись с полным пренебрежением к законам физики и гравитации. Высокие окна, окружавшие толпу, заполнявшие вестибюль летающие объявления, экраны, ведущие в местную Ментальность — всё излучало свет, который проникал сквозь подвешенные воды гидроскульптуры и выходил, превращённый в радугу. С цветущих на струях фонтана лилий неспешно опадали лепестки.

А внизу, под всей этой красотой, скрывалась совершеннейшая неприглядность. Из людей только четверть не была манекеном — очевидно, здесь собирались манориалы, криптики и прочие использующие телепроекции школы, и какой бы роскошный наряд прохожие не носили и каким бы изяществом манер не отличались, Фаэтон, отрезанный от фильтра ощущений и от Поверхностной виртуальности, видел их лишь как толпу серых и безлицых кукол.

Возможно, здесь играла прекрасная музыка — Фаэтона не было в ментальности, он был глух. Тут и там находились транспортные бассейны и общественные мыслительные камеры, готовые отослать любое видение, сообщение или телепроекцию — но Фаэтон был нем, все каналы для него закрыты. Огнём в воздухе пылали драконограммы с неизвестным содержанием — без доступа к субтексту и гипертексту Фаэтон был неграмотен. Наверняка повсюду в Средней Виртуальности поджидали мыслепроводники, с которыми бы он вспомнил все пути, все нужные маршруты транспорта — но мнемонической помощи не было, Фаэтон был без памяти. Возможно, в Виртуальности воздух был пронизан роскошными узорами, неописуемо прекрасными, или же рядом висели планы и указатели, которые бы направили на верный путь в этом необозримом вестибюле. Но Фаэтон был слеп.

Порой среди манекенов встречалось лицо реалиста или живолюбца, но настоящие глаза при виде Фаэтона тускнели и смотрели мимо. Все фильтры ощущений вымарывали Фаэтона — мир его тоже не видел.

Через сетчатый пол швартовочной вышки Фаэтон видел пышную растительность, каменистое побережье, и, за ним — поросший псевдодеревьями океан, чёрный от кишевших в нём наномеханизмов. Напротив, вдалеке от пляжа, находилось скопление завитых жемчужных выростов, куполов и башен, вытканных из алмаза, домов, напоминавших морские рифы или раковины моллюска — типичные формы для Стандартной Эстетики.

Вдалеке, за холмом, над порослями увитого лианами гималайского кедра возвышался старинный храм, напоминавший покрытый замысловатой росписью улей. Выглядел он очень старым — похоже, он стоял здесь со времён Второй Ментальной структуры. Без Средней Виртуальности Фаэтон не мог узнать всё желаемое, просто взглянув на него, но он попробовал насладиться загадочной живописностью, столь любезно предоставленной вынужденным невежеством.

Фаэтон попробовал спуститься на эскалаторе, но тот, послушный указам Наставников, не запустился. Фаэтону пришлось воспользоваться приставной лестницей, но она оказалась либо глухой, либо невоспитанной, либо вовсе забыла свои характеристики, потому что на вопрос — выдержат ли её ржавые кольца вес брони? — не ответила. Фаэтон снял доспех, заставил его соскользнуть по опоре, когда как сам спустился по лесенке нагишом — погода была тёплой, да и тратить материал костюма на очередной механизм не хотелось.

Фаэтон вместе с доспехом шли в город по алмазной мостовой, вдоль бликующего парапета из многослойной керамики, разделявшего дорогу на две. Парапет усеивали мыслеинтерфейсы и проводники, да и город вдалеке не показался Фаэтону изуродованным нищетой. Просторный, убранный — не чета бедняцким районам викторианского Лондона, в симуляциях которого Фаэтон бывал множество раз.

Просыпалось Фаэтону тяжко и со стоном. В ушах долбил молот, писклявые голоса рифмовали на непонятных языках. Снова заснуть не давал кошмар — в нём над пропитанными кровью землями начинался чёрный восход.

Приблизившись к яви, он понял, что череп ему ритмично рассверливал барабанный грохот, издаваемый сверклявым комбинезоном на теле. Комбинезон? Нет, Фаэтон лежал в закруглённом углу бело-голубой комнаты, завёрнутый в рекламный плакат.

А где броня?

А где он, в конце концов? Стены сходились над ним, напоминая внутренность раковины. Простенок напротив усеяли пустые и слепые клетки-рецепторы. Овальная дыра мерзко светила прямо в зрачки. На полу — грязь и рассол, причём пол шатался, от качки подступала рвота.

— Душенька, зачем ты жива?

Слова всплыли, словно вырванные из мифа, из сновидения.

Печаль, глубокая печаль — на нём клеймо,

Невиданных деяний жажда.