Традиционные тибетцы жили в мире, во многих отношениях весьма отличающемся от того, который принят в современной западной культуре. Не так важно, что классическое тибетское видение мира противоречит открытиям современной науки, важнее то, что оно подчёркивает совсем другие вещи и имеет в целом другое очертание и конфигурацию. Наиболее важно с точки зрения классического буддизма, что мир определяется не только тем, что мы можем воспринять при помощи наших физических чувств и о чем можем рационально размышлять. Он также состоит из того, что невозможно увидеть, но что доступно благодаря интуиции, снам, видениям, предсказаниям и т. п. Чувства и рациональное мышление обеспечивают доступ к непосредственно ощущаемому физическому миру, но только благодаря другим путям познания человек может получить доступ к намного более широкому контексту, в котором существует эта физическая реальность. Могут ли современные люди получить знания о традиционной тибетской космологии? Тибетцы скажут вам, что их знания о Вселенной доступны любому, кто хочет узнать об этом. Они говорят, что, если вы знаете, где смотреть и как смотреть, вы сами поймёте, о чем мы говорим.

Тибетский космос — обширный, не имеющий начала и конца во времени и безграничный в пространстве. Непосредственно окружающий нас мир — в модели, полученной из древней индийской космологии, — выглядит как плоский диск. В его центре находится гора Меру, «всемирная гора», окружённая океанами (рис. 1.1). В океанах расположены четыре континента, Апарагодана (Aparagodaniya) на западе, Уттаракуру (Uttarakuru) на севере, Пурвавидеха (Purvavideha) на востоке и наш человеческий «остров», Джамбудвипа (Jambudvipa) на юге. Каждый из них граничит с двумя субконтинентами, что образует всего восемь субконтинентов. Вверх и вниз, с горой Меру в качестве центральной оси, расположены шесть царств, шесть разных типов существования, в которых живут разумные существа. Под горой Меру и далее вниз — царство голодных духов (прета–лока) (preta‑loka), a под ним многоуровневое царство ада (naraka‑loka), место тяжких страданий. Царство животных занимает наше человеческое пространство у основания горы Меру. Эти три царства — царство ада, голодных духов и царство животных — составляют то, что называется тремя «несчастливыми», или «более низкими», царствами. Человеческое царство — самое низкое из трёх «счастливых», или «более высоких», царств. На верхних склонах горы Меру и далее вверх — царство ревнивых богов и царство богов, также разделённое на несколько уровней.

Такова структура нашей «локальной Вселенной». Однако наша собственная гора Меру с четырьмя континентами и шестью царствами является всего лишь одним из бесчисленного количества триллионов подобных миров. Существование миров, каждый из которых населён разумными существами, простирается бесконечно по всему космосу. Продолжительность жизни миров называется великой кальпой (kalpa) и разделена на четыре кальпы. В кальпе создания миры возникают; в кальпе продолжения они живут и поддерживают существование разумных существ; в кальпе исчезновения они разрушаются в последнем огне; и в завершающей кальпе нет ничего, кроме пустого пространства. После этого весь процесс начинается снова. Процесс создания, продолжения и разрушения происходит снова и снова, повторяясь до бесконечности в течение бесконечного времени.

Эта связь пространства и времени с неисчислимыми мирами является ареной для сансары (samsara), «циклического существования». Сансара относится к состоянию существ, ещё не достигших освобождения, чьё существование все ещё управляется верой в «себя», или «эго». Те, кто все ещё пребывают в сансаре, вслепую идут сквозь низменные грязные страсти, агрессию и заблуждения, чтобы защитить и увеличить «эго», которым, как им кажется, они обладают. Это действие создаёт результаты, или карму (судьбу), которые становятся частью того, кто их произвёл. Именно в соответствии с собственной кармой существа рождаются в одном из шести царств, в одном из неисчислимых миров. Здесь они проживают свои жизни, изживая ранее созданную карму, но также и создавая новую карму для будущего. Когда существа сансары умирают, они впоследствии рождаются в том же самом или другом царстве, и опять‑таки в соответствии со своей кармой.

Концепция космоса и его обитателей — не только абстрактная теоретическая карта без связи с опытом. Даже весьма скептически настроенные тибетцы находят, что она непрерывно подтверждается и доказывается тем, что случается в их жизни. Давайте рассмотрим пример дхармапал (dharmapalas), божеств, защищающих дхарму и её практиков от вреда. Чагдуд (Chagdud) Тулку (Tulku) вспоминает путешествие, которое он совершил в Тибет в 1987 году, почти четыре десятилетия спустя после китайской оккупации. Во время этого путешествия он посетил монастырь Чагдуд (Chagdud), или гомпу, в Восточном Тибете, место ряда возрождений Чагдуда, среди которых он был последней реинкарнацией. Важные тексты, скульптурные и другие священные объекты гомпы были унесены местными жителями и тщательно спрятаны, чтобы сохранить их от разграбления китайцами. Прибыв в монастырь, Чагдуд Ринпоче увидел, что, в отличие от других монастырей Восточного Тибета, монастырь Чагдуд избежал разрушения, китайцы не причинили ему даже серьёзного вреда. Ламы и жители местной деревни приписывали это деятельности главного защитника монастыря и рассказали такую историю. Как уже говорилось, ценности, которые можно было унести из монастыря, были спрятаны.

Опыты подобного рода, говорящие о существовании и деятельности невидимых при обычных обстоятельствах сил, признаются всеми.

Свидетельства о невидимом подтверждаются гаданиями, что также является частью повседневной жизни обычных тибетцев. Путём гадания можно обратиться к просветлённому, с которым ощущается особая связь, возможно к какому‑то будде, бодхисаттве или защитнику, и просить о предоставлении информации и направлении действий при решении определённой проблемы или дилеммы. Основанием практики гадания служит предположение, что Вселенная является единым органическим целым, в котором каждая часть соединена причинно–следственной связью с любой другой частью. Согласно учению буддизма о карме, основные модели прошлого, настоящего и будущего «записаны», если так можно сказать, во всем сущем. Гадание стремится «прочитать» эту кармическую структуру, чтобы разворачивающиеся события могли быть обнаружены и расшифрованы. Божества, не связанные ограничениями человеческого существования, знают все, и у них можно «проконсультироваться», чтобы получить нужную информацию. На обоснованность процесса и реальность существ, к которым обращаются с просьбой, указывает эффективность результатов.

Пример из жизни Чогьяма Трунгпа Ринпоче показывает, как действует гадание. Когда он бежал из Тибета вместе с группой из ста семидесяти человек, им нужно было пройти через местность, где было множество китайских солдат. В этом месте группа попала в тупик и оказалась перед тремя одинаково мрачными альтернативами. Во–первых, они могли бы попробовать пересечь бурную реку с некоторой вероятностью встречи с китайцами на противоположном берегу. Во–вторых, они могли бы продолжать идти вдоль реки, рискуя почти наверняка столкнуться с китайцами, оккупировавшими местность. В–третьих, они могли бы присоединиться к большой группе тибетских беженцев и попробовать прорваться с боем через территорию, занятую китайцами. Близость китайцев была очевидна, и Трунгпа Ринпоче чувствовал, что они могут появиться в любой момент. Постепенно стало ясно, что второй и третий варианты не подходят, и группе не оставалось ничего другого, кроме как пересекать реку. Однако люди колебались и выражали опасение. Ринпоче в этот момент выполнил обряд гадания, чтобы попробовать определить, есть ли на самом деле на противоположном берегу реки китайцы и попадут ли люди, перейдя реку, в плен. Предсказание показало, что китайцев там нет. Группа пересекла реку и продолжила свой путь в Индию к безопасным землям. Комментируя практику гадания, Ринпоче делает следующее наблюдение:

Тибетская вселенная — сложна и многогранна и населена обитателями многих видов и уровней. Для читателя может оказаться полезным разместить их в некотором порядке. Предлагаемая ниже четырехступенчатая схема, автором которой является Джеффри Сэмюэл, не строго традиционна, но весьма полезна для общего представления о масштабе и измерениях «существ», встречающихся в тибетском буддизме

[13]

.

1. Самоотверженные и сострадательные существа буддизма, такие, как различные будды, бодхисатвы, защитники дхармы и ушедшие духовные наставники, остаются доступными для практиков буддизма в нематериальной форме через молитвы, ритуалы и медитацию. Будда — «просветлённый», существо, полностью вышедшее из сансары. Будды могут быть человеческого происхождения, например будда нашего мира, Шакьямуни. Также они могут быть полностью небесными, типа Амитабхи (Amitabha), будды сострадания, который, как уже говорилось, живёт в просветлённой чистой земле «на западе», известной как Сукхавати (Sukhavati). Бодхисатва — это существо, решившее достичь просветления и стать буддой, которое находится на пути к этой цели. Бодхисатвы также могут быть человеческими или небесными. В человеческом проявлении они могут быть обычными людьми, как мы с вами, или людьми больших достижений. Примеры небесных бодхисатв — два воплощения Амитабхи, мужской бодхисатва Авалокитешвара (Avalokiteshvara) и его женское соответствие — бодхисатва Тара, воплощение чистого сострадания, они — самые любимые божества тибетского пантеона. Небесные бодхисатвы ближе к обычным людям, чем будды, и к ним можно обращаться, когда возникает необходимость. Существует убеждение, что и Тара, и Авалокитешвара ответят тем, кто взывает к ним с верой и преданностью. Некоторые из наиболее уважаемых тибетских лам, включая Его Святейшество далай–ламу и Его Святейшество Гьялва Кармапа (Gyalwa Karmapa), считаются человеческими воплощениями Авалокитешвары.

Одним из особых классов будд являются тантрические идамы, или «личные божества, божества–охранители». Идам — это просветлённое существо, которого каждый выбирает в качестве покровителя в практике ваджраяне. Считается, что эти будды являются воплощениями собственной внутренней осознанной природы. Два известных идама в наследии Кагью — мужской Чакрасамвара и его женское соответствие — Ваджрайогиня.

Дхармапалы, или «защитники дхармы», также находятся вне сансары и подразделяются на два типа. Первый — «Дхармапалы мудрости», воплощения гневных или защитных энергий будд и потому считающиеся по самой их внутренней природе просветлёнными. Примерами дхармапал этого типа могут служить различные махакалы (рис. 1.6). Второй тип — «всемирные защитники», действующие как защитники дхармы. Считается, что сами они не просветлённые. Первоначально они были всемирными божествами, приручёнными духовным наставником типа Падмасамбхавы (Padmasambhava), и они поклялись впредь действовать как защитники, выполняя намерения будд. Таким образом, хотя эти дхармапалы все ещё не достигли заключительной цели освобождения, во всех намерениях и целях своей деятельности они выступают как защитники дхармы.

Таблица 1.1

КЛАССИФИКАЦИЯ СУЩЕСТВ НЕВИДИМОГО МИРА

Космос — это обширная арена жизни и деятельности со многими уровнями и видами существ. Люди — только один вид, если можно так выразиться, среди множества других. Даже другие виды в пределах сансары — боги, ревнивые боги, животные, голодные духи и существа ада — образуют часть одной большой группы, а вне границ группы сансары находятся другие. Каждый вид существ, замкнутый в циклическом возрождении или свободный от него, имеет свой собственный способ существования и своё собственное «место» в пределах целого. Те, кто считаются пробуждёнными, имеют способ существования и «местоположение», невообразимое для обычных людей. Но эта невообразимость является, в определённом смысле, «местом» с нашей обычной точки зрения, потому что она размещает их вне цикла переселения.

Ни одно из этих существ, какой бы уровень они ни представляли, не является несвязанным или нерелевантным с человеческой жизнью. Фактически, мы, люди, являемся одной частью обширной, взаимосвязанной сети отношений со всеми другими жителями космоса, как со все ещё живущими в заблуждении, так и с теми, кто пробудился.

Понимание этих отношений чрезвычайно важно, потому что в очень большой степени то, кем мы являемся, как люди, определяется этой сетью взаимоотношений. Способность осознавать этот факт и брать ответственность за это, создаёт нам достойную и направленную человеческую жизнь. По тибетской традиции изолированный индивидуум — тот, кто не осознает обширный космос существ, в пределах которого мы живём, и кто пытается жить так, как будто все это не существует, — потерян. Он — дундро (dundro), существо животного царства в человеческой форме, управляемое невежеством и смотрящее только себе под ноги.

Наша взаимосвязь с остальной частью космоса имеет глубокие корни. Наиболее существенно то, что мы разделяем со всеми другими существами внутреннее ядро изначальной сущности будды — внутреннее, просветлённое состояние, которое живёт в сердцах всех разумных существ как их сокровенная сущность. Мы могли бы считать все существа имеющими, подобно нам, членство в одной и той же большой семье — точно так же, как мы воспринимаем своих детей и родителей членами своей семьи, даже при том, что они находятся на более ранней или более поздней стадиях жизни, чем мы. Так, мы находимся в определённой стадии нашего духовного развития. Другие в обширном море существ находятся на других стадиях того же самого процесса. Насекомые, например, представляют более раннюю стадию этого процесса, а полностью просветлённые будды — последнюю его стадию. Но, по сути, мы все сделаны, так сказать, из одного теста.

Наша связь с существами в пределах сансары

Наша связь с просветлёнными существами

Язык ритуала

Ритуальные отношения с существами сансары

Ритуальные отношения с просветлёнными

Ритуалы и западный буддизм

Прелюдия

Обращение

Подношение (пожертвование)

Мольба о помощи

Ритуалы исполняются в тибетском буддизме для многих разнообразных целей, как духовных, так и мирских, и атмосфера, окружающая их, явно меняется в зависимости от ситуации. Общие ритуалы типа лхасанга, описанного здесь, используются для радости и праздника. Это естественный результат самого характера ритуала как праздничного и общественного в самом широком смысле. В лхасанге в качестве почётных гостей приглашают обычно невидимые силы, которые поддерживают нас и переступают пределы нашего мира. Подношения, сделанные им, представляют своего рода пир, который восстанавливает связь с ними и приглашает их участвовать в жизни сообщества. Благодаря ритуалу человек пытается получить большее представление о своей жизни и своём мире. В тибетском ритуале человек испытывает изменение (сдвиг) в мировоззрении — иногда слабый, иногда существенный. Это изменение ощущается как уменьшение чувства изолированной индивидуальности и увеличение чувства связи с другими людьми, с присутствием духов нашего царства и с целями которые превышают обычные мирские корыстные побуждения.

В лхасанге изменение в мировоззрении часто сопровождается весьма материальными событиями. Подчас в виде поднявшегося до неба столба дыма, резко подувшего ветра; подчас над горами внезапно поднимается множество облаков или появляется просвет в облачном небе, и в него устремляется яркий солнечный свет. Подчас внезапно над головами появляется орёл или воздух вдруг становится более искрящимся. Какими бы ни были знаки, если ритуал был проведён от души, то можно ожидать некоторых подтверждений из мира духов. Изменение также может касаться настроения, порождая расслабление, веселье и большую радость.

Ритуал — это путь нового соединения с большими и более глубокими целями жизни, которые направлены к достижению общей доброты в самом широком смысле. Как ни странно, почувствовав столь сильную связь и собственное предназначение, ощутив себя членом чего‑то большего и осмысленного, человек чувствует себя намного более одиноким и закрытым в собственной индивидуальности. Через ритуал пробуждаются энергия и мотивация человека, и он мобилизуется, чтобы лучше выполнять свои обязательства, требования жизни и противостоять тем вызовам, которые она выдвигает.

Тибетский буддизм начинался в Индии, и он в значительной степени тесно связан с развитием индийского буддизма. Тибетские буддисты признают эту связь и всегда рассказывают свою собственную историю, соединяя её с историей дхармы в Индии. Эта глава посвящена вопросу «Как тибетские буддисты относятся к Индии и какие аспекты индийского буддизма они считают особенно важными для своей собственной истории?». То, о чем говорится ниже, не даёт представления о самом индийском буддизме, а скорее представляет те измерения индийского буддизма, которые тибетцы считают наиболее важными для своей духовной идентификации.

Для тибетцев Индия — «средняя страна», священная земля, где появился Будда Шакьямуни и где развивались главные буддистские традиции, столь важные для Тибета. Важно помнить, что для тибетцев, «история» индийского буддизма не находится только в прошлом. Великие индийские медитаторы и учителя скончались в физическом смысле, но их духовная сущность, духовная, неисчерпаемость и творческий потенциал живы и доступны людям в настоящем. Таким образом, именно индийский буддизм даёт и «историческую» действительность, и сферу истины и деятельности, столь же жизненные сейчас, как и когда‑либо. В этом смысле, хотя буддизм давно вышел со своей индийской родины, тибетцы до настоящего времени оказывают самое высокое почтение Индии и находят в ней постоянный источник неизмеримых благословений дхармы. Когда тибетец совершает паломничество в Бодхгая (Bodhgaya), место рождения Будды, или уходит медитировать в пещеру, посвящённую одному из индийских буддистских святых, он ожидает почувствовать просветлённое присутствие умершего духовного наставника и, возможно, даже увидеть его во сне или видении.

Как тибетцы понимают жизнь Будды? Тибетские буддисты принадлежат к традиции, известной как махаяна, или «большая колесница», — типу буддизма, который превалировал до нашего времени в Северной и Восточной Азии. Человеческий идеал махаяны — бодхисатва, «просветлённое существо», которое исповедует мудрость и сострадание и стремится к просветлению для благополучия всех существ. Согласно махаяне, предназначение каждого человека, а по сути каждого чувствующего существа, однажды стать полностью просветлённым буддой, точно так же, как Будда Шакьямуни. Те, кто пришли к этому раньше и уже достигли состояния будды, находятся, как уже говорилось, повсюду в пространстве и времени.

Путь к полностью просветлённому состоянию будды, к которому каждый из нас должен продвигаться, — неизмеримо долог, в нем миллионы жизней учёбы, медитации и самоотверженной работы для других. На ранней стадии пути человек даёт клятву бодхисатвы, клятву достижения полного просветления для благополучия других. Впоследствии бодхисатва проходит через различные стадии (магры, margas, пути) и уровни (бхуми, bhumis). В своей последней жизни, точно так же как Шакьямуни, бодхисатва рождается в мировой системе, в которой дхарма неизвестна. Там он достигает просветления и начинает (вводит) традицию дхармы. Как просветлённый будда, он имеет сверхчеловеческие качества и силы и находится по рангу даже выше самых высоких богов.

Таким образом, «жизнь» Будды Шакьямуни описывает заключительное рождение и последнюю жизнь Гаутамы (имя, данное при рождении Шакьямуни) — человека, имевшего предназначение стать полностью просветлённым буддой нашей мировой системы. Различные тибетские агиографы описывают как человеческие, так и сверхчеловеческие аспекты личности Будды. Фактически, с точки зрения индийского мировоззрения они считаются неотделимыми: чтобы полностью реализовать человеческую природу, нужно достичь сверхчеловеческой вершины существования. По мнению поэта Ашвагхоши (Ashvaghosha), в изящной Buddhacharita («Дела Будды») Гаутама (даты жизни около 563—483 до н. э.) является избалованным сыном индийского раджи, местного правителя. Отец Гаутамы растит сына как наследника трона. При дворе принц живёт в удовольствии и неге, и любая боль или страдание находятся вне его поля зрения. Однако молодой принц чувствует, что чего‑то не хватает, и однажды он уходит из дворца, чтобы увидеть мир вне его стен. Во время своего путешествия он сталкивается с тем, что отец скрывал от него: он видит старика, больного и умершего человека. Гаутама глубоко потрясён увиденным. Его полная удовольствий жизнь теперь кажется абсолютно пустой, и он впадает в глубокую депрессию. Ни его друзья во дворце, ни его семья не могут дать ему утешения, и удовольствие, которое он когда‑то нашёл в жизни, исчезло. При виде тени смерти даже его собственная королевская судьба кажется бессмысленной и бесполезной.

К счастью, в этот момент Гаутама случайно встречает святого человека, который поддерживает в нем мысль о возможности отказа от мира и следования по пути духовной практики и учения. Гаутама хочет пойти этим путём и уходит под покровом ночи из дворца, откуда просто так ему уйти не позволяют. Он уходит в лес, чтобы проводить жизнь в скитаниях и медитации. Он отрезает волосы, меняет королевский наряд на изодранную одежду и отправляется в непроходимые джунгли в поисках просветления. В итоге он встречается и общается с различными учителями и духовными общинами. Он проводит шесть лет в крайнем аскетизме вместе с пятью спутниками, которые позже станут его первыми учениками. Обнаружив, что ни один из его наставников или товарищей не нашёл пути к освобождению, он начинает медитировать сам. Наконец в первое полнолуние мая он достигает просветления под деревом в Бодхгая. Впоследствии Будда встречается со своими пятью прежними спутниками и проповедует им свою дхарму, или правду о своём просветлении. Эти пятеро становятся его первыми учениками и первыми членами сангхи (sangha), или общины буддистов. Таким образом были заложены основы буддистской традиции, заключённые в трёх драгоценностях (triratna): Будде, который является примером для подражания; дхарме, состоящей из его учений; и сангхе, сообществе людей, следующих традиции Будды. Согласно текстам–памятникам, после своего просветления Будда около четырёх с половиной десятилетий учил дхарме, представив несколько циклов доктрины и практики. Он умер в возрасте восьмидесяти лет в Кушинагаре (Kushinagara) в роще Салла (Salla).

Хинаяна и махаяна: три поворота колеса дхармы

Первый поворот колеса: хинаяна

Второй поворот колеса: Махаяна I

Третий поворот колеса: Махаяна II

Зачем нужны разные учения трёх поворотов?

Тибетцы рассматривают хинаяну, махаяну и ваджраяну как три яны, или «колесницы», составляющие три главные стадии пути буддиста. С тибетской точки зрения тот, кто идёт по пути к просветлению, сначала практикует хинаяну, затем махаяну и, наконец, ваджраяну. Человек сначала входит в хинаяну, находя прибежище (утешение) в Будде, дхарме и сангхе, а затем стремится вести этическую жизнь и медитировать. Далее человек переходит к махаяне, давая обет бодхисатвы и работая ради благополучия других так же, как ради своего собственного. И затем человек входит в ваджраяну, выполняя обет бодхисатвы путём различных методов интенсивной практики медитации.

Учения сутр о трёх поворотах колеса дхармы Монашеский образ жизни

Известные монахи–учёные

Наследие Ваджраяны

Сиддхи (Siddhas)

Буддизм пришёл в Тибет двумя волнами, называемыми тибетцами ранним распространением дхармы (ньингма), которое произошло между седьмым и девятым столетиями, и поздним распространением (сарма), имевшим место между десятым и тринадцатым веками. Иногда эти два исторических периода называют «Старый перевод» (nga‑gyur) и «Новый перевод» (sar‑gyur); здесь слово «перевод» относится не только к буквальному переводу текстов на тибетский язык, но и, в более широком смысле, к передаче дхармы от одной культуры другой. Во время каждой из этих двух исторических стадий в Тибет были принесены важные традиции, поддерживаемые и до настоящего времени. Традиции, принесённые во время раннего распространения, поддерживаются преимущественно школой Ньингма, известной как школа Старого перевода, или Древняя Школа. Те наследия, которые были импортированы во время позднего распространения, сохраняются главным образом в различных школах, называемых школами позднего распространения, или периода Нового перевода, основными среди которых являются Кадам (Kadam), позже преобразованная в Гелук (Geluk), Сакья (Sakya) и Кагью (Kagyu). В этой главе мы исследуем исторический процесс раннего распространения так, как он понимается тибетцами, а в следующей — традиции ньингмапов (Nyingmapas), основных хранителей ранней передачи.

Рассказ о раннем распространении начинается с перечисления ряда царей, правивших в Центральном Тибете. Подобно всем царям в тибетской истории, важность этих царей заключается в той роли, которую они играли, и том значении, которое они имели в тибетской культуре. Как считается в Тибете, специфическая функция царя состоит в соединении небес и земли. Небеса относятся к сфере духовной истины и действительности, включая мир невидимых существ наряду с царством самой реальной действительности.

Таблица 4.1

ТРИ РЕЛИГИОЗНЫХ ЦАРЯ

Именно во время первого из религиозных царей, Сонгцена Гампо (609—649 гг.), которого позже стали считать воплощением Авалокитешвары, буддизм впервые открыто заявил о себе в Тибете. Сонгцен Гампо был могущественным лидером, объединившим Центральный Тибет под своей властью и расширившим своё влияние от Шангшунга на западе до Китая на севере и равнин Индии на юге. Есть письменные свидетельства того, что ради создания своего имперского образа Сонгцен Гампо женился на двух принцессах, одной из Китая, а другой из Непала. Обе были буддистками, и благодаря их влиянию царь принял буддизм. Буддизм был установлен при царском дворе, были построены первые буддистские храмы.

Государство Сонгцена Гампо ещё не имело письменности, и, зная о важной роли письма в великих культурах Индийского субконтинента и Китая, он отправил одного из своих министров, Тхонми Самбхоту, в Индию, с целью привезти алфавит. Эмиссар возвратился с письменами, которые были приспособлены к тибетскому языку. В этот период буддизм, вероятно, ограничивался двором Сонгцена Гампо, и письменные памятники на самом деле говорят о сильной оппозиции тибетской знати, выражавшей преданность традиционной шаманской (языческой) религии. В то же время связь с монархией стала чрезвычайно важной в более поздней истории буддизма в Тибете, потому что после перехода царя в буддизм последний стал ассоциироваться с властью и престижем царского двора. Кроме того, именно благодаря покровительству более поздних царей и правителей были построены монастыри, переведены тексты, и все увеличивающееся число людей становилось монахами и монахинями.

Строительство монастыря Самье (Samye)

Трисонг Децен (742—797; взошёл на престол в 754 г.), второй великий религиозный царь раннего распространения, считается воплощением небесного бодхисатвы Манджушри. Вклад Трисонга Децена включал основание в Тибете института буддизма, благодаря строительству в южной части страны великого монастыря Самье, первое рукоположение тибетских монахов, поддержку как монахов, так и немонахов-йогинов, перевод текстов на тибетский язык и общее распространение буддизма за пределы царского двора.

Монастырь Самье, созданный как модель индийского монастыря Одантапура (Odantapura), был построен в виде огромной трёхмерной мандалы

[28]

с окружающей его стеной, защищающей священные места, четырьмя воротами, обеспечивающими вход внутрь с четырёх основных направлений, и центральным многоярусным храмом для главного божества. В Самье тибетцы впервые могли получить образование как монахи, а институт буддизма в Тибете получил возможность иметь свою первую главную точку опоры. Это было чрезвычайно важно, потому что монашеский буддизм, в конечном счёте, начал обеспечивать организованную инфраструктуру традиций, что позволило буддизму в Тибете выжить и получить необычайно важный статус в религиозной жизни.

История строительства монастыря Самье много говорит нам о появлении буддизма в Земле Снегов. Когда Трисонг Децен решил усилить влияние дхармы в своей земле и захотел построить большой монастырь, он пригласил на помощь известного индийского монаха махаяны Шантаракшиту. Шантаракшита принял приглашение и прибыл без тени сомнения с обычной свитой слуг и помощников, собранием текстов и большой надеждой на воспроизводство индийской модели буддизма на тибетской почве. Однако, как говорит легенда, когда он попытался проповедовать дхарму, местные божества подняли восстание. В описании Дудджома Ринпоче (Dudjom Rinpoche) это звучит так: «Молния ударила в Марпори (Marpori) (место, где позже была построена резиденция далай–ламы в Лхаса, Потала), а дворец в Пхангтанге (Phangtang) был уничтожен наводнением. Урожай погиб, и в стране произошли большие бедствия»

Было ясно, что Шантаракшита попытался насадить индийскую модель в тибетской земле, не наладив предварительно отношения с местными божествами. Как образованный монах, этот учитель был хорошо сведущ в текстовой традиции индийского буддизма и сам был образцом Винайя. Он был талантливым представителем традиционной махаяны и мог воспроизвести в Тибете монашескую модель, если этого желала окружающая среда. Но, проводя жизнь в относительной защите и безопасности индийского монастыря, он не имел, по собственному признанию, никакого навыка в общении с дикой и тяжёлой энергией местных тибетских богов.

Требовался кто‑то, кто знает, как увидеть и опознать местных духов — энергии и силы земли и неба, вод, камней, растений, ветра и бури, животных, различных нечеловеческих существ и так далее. Такой человек был необходим, чтобы установить с ними настоящую связь и, зная их глубоко — зная их ключевые слова, их сокровенную индивидуальность, так сказать, — привести духов на арену дхармы и заручиться их лояльностью по отношению к работе с дхармой. Шантаракшита все это понял и предложил царю Трисонгу Децену пригласить индийского сиддха Падмасамбхаву, чтобы тот «приручил» местных богов.

Ещё одно важное событие произошло при царе Трисонге Децене: так называемые дебаты Самье между индийскими и китайскими учёными. Во главе индийской стороны стоял традиционный монах Камалашила, ученик Шантаракшиты, в то время как китайская сторона возглавлялась Хуа–шань Махаяна (Hua‑shang Mahayana). Индийская сторона приводила доводы в пользу обычных учений махаяны о постепенном пути к просветлению: нужно следовать пути бодхисатвы, изучать классические тексты, твёрдо придерживаться моральной жизни и практиковать шесть парамит (paramitas) (достоинств, усовершенствованных бодхисатвой; см. главу 13). Поступая так, нужно стремиться накопить большое количество заслуг и мудрости в течение бесчисленных жизней, когда человек служил другим на пути к полному пробуждению. Этот подход, как настаивала индийская сторона, был единственной истинной целью для последователей Шакьямуни, поскольку он помогал как самому идущему, так и всем другим. Как пишет Дэвид Снеллгроув: «Такая доктрина выступала в пользу обычного интеллектуального и морального учения, которое гарантировало стабильность буддистского монашества, начиная с дней его основания»

[35]

.

Китайская сторона настаивала, что высший путь лежит в реализации сущности будды через медитацию здесь и сейчас. Хуа–шань Махаяна, представляя точку зрения близкую к Чянь (китайский Дзен), утверждал, что в каждом чувствующем существе есть первичная природа пробуждённого состояния. Путём медитации можно удалить наслоения на этом исконном просветлении так, чтобы оно могло быть реализовано в этой жизни. Для Хуа–шаня интеллектуальные знания и обычная этика не являются необходимыми моментами и могут даже быть непродуктивными и вредными, если они стоят на пути прямой реализации исконно свойственного внутреннего просветления. Согласно этому пути, спонтанная мудрость реализации выполняет основное намерение интеллектуального знания также, как самоотверженное сострадание обычной этики.

Отношение тибетцев к этим дебатам трудно оценить. В частности, трудно сказать наверняка, произошли ли эти дебаты на самом деле так, как утверждается, и, если они были, кто был фактическим победителем. Неудивительно, что источники обычных монахов, следующих традиции Камалашилы, изображают победителями индийцев, а удалившимися побеждёнными — китайцев. Но другие источники, и возможно, более старые и более надёжные, говорят, что победителями стали китайцы

Это кажется действительно был тот случай, когда «политическая власть» тех дней, представленная царским двором, испытывала некоторое подозрение к более йогинскому и тантрическому учениям практиков, подобных индийским сиддхам и йогинам, как Хуа–шань Махаяна. Конечно, для тех, кто находится у власти и заинтересован в поддержании определённой степени социального контроля, монахи в рясах, живущие в организованных монастырях (поддерживаемых правителем) и проповедующие пути морального поведения, кажутся более безопасными, чем нетрадиционное скитание йогинов с непонятными полномочиями и сомнительными союзами. С другой стороны, правители в Тибете, как в других местах, всегда особенно интересовались видами магических сил, приписываемых только йогинам, последователям тантр и шаманам, которые, как известно, проводили жизнь в медитации и считались достигшими реализации.

Дебаты Самье не были простым соревнованием между Индией и Китаем. Фактически, эти две стороны символизировали два главных подхода махаяны к дхарме, один — подход обычного монашества махаяны, а второй — нетрадиционных тантрических йогов. Интересно, что оба подхода были известны как в Индии, так и в Китае. Как мы видим, в Индии были организованные монастыри махаяны, а также скитающиеся тантрические практики. Эти два стиля жизни существовали и в Китае, что предполагает, что дебаты Самье стали центром множества различных религиозных и политических устремлений и разногласий.

Третий религиозный царь, Ралпачан, считающийся воплощением небесного бодхисатвы Ваджрапани, правил в 815—836 гг. В исторических источниках он изображается усердным и даже наивно восторженным в своей поддержке буддизма. При нем продолжился перевод буддистских текстов, терминология буддизма стала более стандартизированной. Сам Ралпачан стал монахом, делал большие вклады в монастыри и давал им привилегии, а также требовал, чтобы каждая семья оплачивала седьмую часть расходов, требуемых для содержания одного монаха. Наконец, он показал своё чрезвычайное подчинение буддистскому духовенству, связав свои длинные волосы в косы свисающими с них лентами, а затем посадил на них монахов.

Эти действия считались некоторыми представителями знати, особенно теми, кто следовал небуддистской, шаманской (языческой) форме религии, не просто выражением искренней преданности, а оскорблением и неподобающей капитуляцией со стороны двора перед возрастающей мощью буддистской церкви. Гнев и негодование знати небуддистов вылились в убийство Ралпачана приблизительно в 836 году человеком по имени Лангдарма (Langdarma). Убийца захватил трон и следующие несколько лет был занят, как нам говорят, неустанным преследованием буддизма.

Во время позднего распространения буддизма в Тибете, длившегося с конца десятого века (978 н. э.) до начала тринадцатого, буддизм вновь был импортирован из Индии с заимствованием традиций хинаяны, махаяны и ваджраяны, которые были распространены в то время на субконтиненте. В течение позднего распространения и после него были установлены и обрели классическую форму традиции, которые мы теперь связываем именно с тибетским буддизмом. Они включают Ньингму, или Древнюю школу, корни учений которой прослеживаются в раннем распространении дхармы, а также три школы, которые появились в то время при новом введении дхармы: это Кадам (школа, позже преобразованная в Гелук), Сакья и Кагью. Во время позднего распространения другие наследия и традиции также проложили себе путь в Тибет, но как независимые школы они не выжили. Наиболее примечательными среди них были наследия Чо (Cho), Мачига Лабдронма (Machig Labdronma), Шидже(Shije) и Джонанг (Jonang).

Во время раннего распространения, как мы уже видели, в Тибет были привнесены как монашеские, так и немонашеские традиции. Монашеские традиции были установлены прежде всего с основанием монастыря Самье. Бесчисленные индивидуальные наследия ваджраяны практиковались и поддерживались немонашескими способами, прежде всего йогинами и мирянами. До времени позднего распространения последователи–практики этих традиций просто считали себя буддистами (нанг–па (nang–ра), «посвящённые лица» или последователи дхармы), не принадлежащими к определённой и опознаваемой школе. Ситуация изменилась во время позднего распространения, когда в Тибет были привнесены новые традиции, которые стали считаться выше учений предыдущего периода. Это превосходство объявлялось на том основании, что новые наследия представляли собой новое вливание из родины дхармы, и следовательно, неразвращенное воплощение истинных учений.

Именно во время позднего распространения те, кто практиковал традиции раннего распространения, начали считать себя принадлежащими к определённой группе, а именно Древней школе. Необходимость такого определения, возможно, была вынужденной из‑за давления сторонников новых школ, а возможно, они назвали себя таким образом в ответ на критику, выдвинутую против них. Только со времени позднего распространения видна консолидация Ньингмы как общего обозначения, данного многим буддистским традициям, которые выжили со времени раннего распространения.

Линии учений, определяющие наследие Ньингмы, прослеживаются назад к нескольким учителям, жившим в восьмом веке и ранее. Главным среди них считается Гараб Дордже (Garab Dorje), человек–создатель дзокчена. Этот учитель родился у буддистской монахини. Она бросила его умирать, но позже обнаружила, что он все ещё жив. Поверив, что он был своего рода божественным ребёнком, она взяла его обратно, признала своим и воспитала. В возрасте семи лет Гараб Дордже участвовал в дебатах с группой учёных царя и поставил их в тупик. С этого времени он был признан эманацией — воплощением будды или бодхисатвы высокого уровня. Впоследствии Гараб Дордже на тридцать два года стал отшельником и провёл это время в месте, известном своими ужасными духами. За это время он получил многочисленные откровения, включая глубокое учение дзокчен. В этот период Гараб Дордже получил также наставления записать все тантры

[39]

.

Гараб Дордже передал наследие дзокчен Манджушримитре (Manjushrimitra), ещё одному известному прародителю Ньингмы. Манджушримитра встретил Гараба Дордже в склепе Шитавана (Shitavana), стал его учеником и учился у него семьдесят пять лет. После кончины Гараба Дордже его тело явилось Манджушримитре как небесное видение, и умерший учитель бросил маленькую шкатулку, в которой было его заключительное учение, известное воплощение учения дзокчен, называемое «три слова, ударяющие в сердце» (tshik‑sum nedu)

[40]

. Традиция говорит, что именно Манджушримитра разделил дзокчен на три классические части: раздел сознания (sem‑de), раздел космоса (long‑de) и раздел тайных устных наставлений (me‑ngag‑de). И наконец, как говорит Дудджом Ринпоче:

«Он отправился в склеп Сосадвипа (Sosadvipa) на запад Ваджра–сана (Vajra‑sana) [Бодхгая], где учил своей доктрине уродливых дакини, бесчисленных животных и многих практиков, твёрдо придерживавшихся проведения [тайных мантр]. Он оставался там, погруженный в созерцание, сто девять лет»

[41]

.

НЕКОТОРЫЕ ДАТЫ ИСТОРИИ НЬИНГМЫ

Лонгчен Рабджампа (Longchen Rabjampa), или Лонгченпа (1308— 1363), более чем любой другой собрал различные направления учения Ньингмы в последовательную и объединённую систему в период сразу же после завершения позднего распространения. Он хорошо знал не только традиции Ньингмы, но и все другие главные направления дхармы, доступные в его время в Тибете; в то же время он был страстным практиком, проведшим много времени в уединении, реализуя учения на практике.

В личности Лонгченпы и его работах можно впервые увидеть школу Ньингма с её собственной историей, учением и практикой. Лонгченпа также олицетворяет многое из вдохновения и духовности наследия Ньингмы не только в том виде, как оно су–шествовало в его дни, но и как оно продолжает существовать вплоть до настоящего времени. В своих пространных записях Лонгченпа проявляет себя выдающимся и оригинальным человеком, и многие сочинённые им тексты остаются среди наиболее важных сокровищ школы Ньингма.

Лонгченпа родился на юге Центрального Тибета в 1308 году. Он был рукоположён как послушник (новообращённый) в возрасте двенадцати лет и начал изучать Винайю. В возрасте шестнадцати лет он изучал традиции Нового перевода различных «новых школ» тибетского буддизма, например Сакья, Кагью и Шидже. С девятнадцати до двадцати шести лет Лонгченпа изучал главные тексты и философские школы махаяны под руководством разных очень образованных наставников. Он также получил полномочия и устные наставления в наиболее важных тантрах Ньингмы. Впоследствии он углубил свои знания сутр и тантр и был способен учиться у выдающихся мастеров Сакья и Кагью, включая третьего Кармапу Рангджунга Дордже (Rangjung Dorje) (1284— 1339).

Параллельно с этим в годы академической учёбы Лонгченпа обучался искусству медитации и много времени провёл в уединении. Во время этих периодов интенсивной практики его, как считают, много раз посещали видения тантрических божеств типа Манджушри, Ваджраварахи и Тары, и он приобрёл различные духовные навыки. Когда ему было двадцать семь лет, Лонгченпа под руководством божественной Тары отправился к учителю Ригдзину Кумарадзе (Rigdzin Kumaradza) (1286—1343), который был хранителем

Условия, в которых жили Лонгченпа и другие ученики Кумарадзы, характеризовались, по словам Тулку Тхондупа, как «серьёзные лишения».

Из‑за немонашеского контекста традиций ваджраяны приверженцы Ньингмы объединяли в себе много разных наследий. Это придавало школе разнообразный и децентрализованный характер в течение всей её истории, и в результате было создано наследие часто более многочисленное и сложное, чем у школ нового перевода.

У приверженцев Ньингмы есть два основных типа традиций, считается, что оба происходят от Падмасамбхавы и его учеников. Кама (Kama), или переданное при помощи человека текстовое наследие, представляет собой учения, которые давались во время раннего распространения их Падмасамбхавой своим ученикам–людям. Они, в свою очередь, передавались от учителя ученику, так что в итоге поддерживалась непрерывность учений, данных в период раннего распространения. Многие из наследий Кама были переданы от одного поколения в семье следующему с сохранением стиля передачи, который был распространён среди приверженцев Ньингмы.

Второй тип наследия в Ньингма — это Терма, или наследие вновь открытых «духовных сокровищ». Оно представляет собой повторно открытые «сокровища», скрытые во время раннего распространения Падмасамбхавой и другими учителями и позже открытые тертонами, которые появлялись с дней позднего распространения вплоть до нашего времени.

Наследие Кама, известное как «длинное наследие текстовой передачи», включает тексты хинаяны (Винайя), махаяны (сутры) и ваджраяны (тантры). Эти наследия были привнесены в Тибет во время раннего распространения учёными и йогинами не только из Индии, но и Китая, и Центральной Азии. Эти тексты содержатся в собраниях, уникальных для школы Ньингма, и включают учение Будды (сутры и тантры), а также учения великих предков Ньингмы, таких, как Падмасамбхава, Вималамитра и Вайрочана. Приверженцы Ньингмы также принимают и изучают тексты позднего распространения, содержащиеся в каноне священных писаний, переведённых на тибетский язык, известные как Канджур (Kanjur) («слово Будды», те тексты, которые произнёс Будда) и Тенджур (Tenjur) (комментарии к словам Будды, составленные другими).

Терма включает в себя не только тексты, но и другие объекты духовной силы типа статуй или ритуальных предметов, которые были скрыты Падмасамбхавой или Йеше Цогьял для будущих поколений и повторно обнаружены тертонами в более позднее время. Каждое поколение имеет свой определённый характер, и каждому поколению нужно учение дхармы, соответствующее времени, чтобы люди могли слышать его, понимать и применять. Традиция сообщает нам, что, предвидя это, Падмасамбхава дал много учений, которые будут нужны людям, живущим в другое, более позднее время, и скрыл эти учения для последующих «тёмных веков». Термы могут быть спрятаны в различных местах — в земле, камнях, воде. Есть также «терма неба», что означает «тексты», которые скрыты в пространстве (космосе), если можно так выразиться, и которые появляются внезапно и спонтанно в сознании учителей более поздних эпох.

Кое‑что из стиля духовности Ньингмы можно наблюдать в «трёх наследиях», или методах, которыми передаётся учение дхармы, как в традиции Кама, так и в традиции Терма. Это Наследие Мысли Победоносных, Наследие Знака Видьядхар (Vidyadharas) и Слышимое Наследие Личности. С одной стороны, эти три метода передачи показывают, как наследия Ньингмы впервые были получены людьми. С другой стороны, они описывают те пути, которыми учения передавались от учителя ученику в течение всей истории Ньингмы. Каждое из этих трёх наследий соответствует одному из «тел Будды», или кай (упомянутых в главе 3), в которых просветлённые появляются и из которых они связываются с существами сансары: дхармакая, абсолютное тело, сама реальная действительность без определённой формы или конфигурации, мудрое существо всей реальности; самбхогакая, «тело удовольствия», тип великолепной, нематериальной формы, принимаемой буддами, бодхисатвами и умершими учителями в религиозных видениях; и нирманакая, «созданное тело», форма, которую просветлённый принимает, являясь как человеческое существо типа Будды Шакьямуни.

Большинство учений Наследия Мысли Победоносных первоначально преподавалось исконным (первобытным) Буддой Самантабхадра (Samantabhadra) в его конечной форме, или форме дхармакая (абсолютное тело). Через передачу непосредственно от сознания к сознанию, без очертания или формы, Самантабхадра передавал эти учения буддам которые появляются в великолепных, нефизических телах (самбхогакая), типа Ваджрасаттвы (Vajrasattva) (Алмазное существо). В связи с этим стилем учения Тулку Тхондуп объясняет:

Благодаря передаче Наследия Знака при помощи невербальных жестов и символов, самбхогакаи будды передавали учение в человеческое царство осознанным людям (нирманакаям). Тулку Тхондуп пишет:

Наследия приверженцев Кадама и Сакья зародились в одиннадцатом веке, первое — благодаря работам Атиши (Atisha), второе — благодаря работам Дрогми (Drogmi). На первый взгляд кажется, что эти две традиции имеют очень разные корни, поскольку Атиша был традиционным монахом махаяны, в то время как Дрогми получил наследие от индийского сиддха Вирупы (Virupa). Однако и Кадам, и Сакья с самого начала сформировались в Тибете как сильные монашеские традиции, и, таким образом, они являются параллельными и сопоставимыми школами.

Атиша

Подход приверженцев Кадама к дхарме

Индийское происхождение

Сакья Пандита, Кунга Гьялстен (Kunga Gyaltsen)

Представление пути Сакья: ламдре

Три видения

Итак, Сакья представляет собой наследие, в котором сделана попытка объединить и сбалансировать экзотерический академический монашеский путь с эзотерическим путём тантр. Лобсанг Дагпа (Lobsang Dagpa) и Джей Голдберг (Jay Goldberg) пишут, что «в течение всей её истории учителями считались те члены традиции Сакья, кто приводил аспекты изучения и практики в надлежащее равновесие»

[82]

. Что касается учёности, то приверженцы Сакья произвели много поколений выдающихся монахов–учёных и поддержали традицию строгого интеллектуального учения, из которого позже многое взяли приверженцы школы Гелук. Благодаря своему тантрическому наследию они произвели большое количество осознанных учителей, включая великого йогина–учёного девятнадцатого века Джамьянга Кхьенсте Вангпо (Jamyang Khyenste Wangpo), одного из основателей и распространителей движения Ри–ме (Ri‑me).

В то время как и школа Кадам, и школа Сакья были вдохновлены и сформированы в значительной степени традиционным индийским монашеством, орден Кагью имел строго тантрические корни, по крайней мере для первых немногих поколений учителей и учеников. Опять же, в то время как приверженцы Кадама и Сакья с самого начала имели организационное устройство, наследие Кагью в течение нескольких поколений передавалось от учителя ученику и начало принимать свою существующую организованную монашескую форму с Гампопы (Gampopa) и ранних Кармапов. Ниже кратко суммируется жизнь основателей Кагью как олицетворение наследия и иллюстрирование его специфических качеств нетрадиционности, медитации и преданности ученика учителю.

Тилопа родился в семье брахманов (членов касты священников) и, будучи молодым человеком, отказался от мирской жизни и принял монашеский сан, живя в монастыре, руководимом его дядей. Однако через короткий период времени у него было видение дакини, которая дала ему тантрическое инициирование и наставления и направила его к медитации. Она сказала ему: «Теперь говори подобно сумасшедшему и, сбросив свои монашеские одежды, осуществляй практику в тайне»

[83]

. Затем она внезапно исчезла. Подобно другим практикам тантр, через отказ от монашеской жизни, проявление себя безумцем и осуществление практики в тайне, Тилопе было предписано отделить себя от обычных ценностей и занятий. В частности, действуя как сумасшедший, он поместил себя в категорию вне касты, живя вне пределов индусского общества, из‑за чего его все оскорбляли и поносили. Все это позволило ему отделить себя от обманчивых благ комфорта и безопасности эгоистичного существования в пределах общества.

Тилопа следует наставлениям дакини, скитаясь с места на место и медитируя. Сталкиваясь с препятствиями, он разыскивает нескольких гуру, которые все были сиддхами, и получает у них наставления. В конечном счёте, ему было предписано идти в Бенгали и осуществлять практику, размалывая семена кунжута днём и работая слугой проститутки ночью. В этих обстоятельствах, чрезвычайно грязных для брахмана, он медитирует, как говорят некоторые источники, в течение двенадцати лет. Закончив эту стадию своей практики, Тилопа понимает, что должен полностью отойти от соблазнов обычной жизни. Он идёт в Бенгали и начинает вести отшельнический образ жизни в крошечной хижине из травы, которую строит для себя. Там, наконец, он остаётся лицом к лицу с действительностью в лице небесного будды Ваджрадхары (Vajradhara) в самом высоком небесном царстве. Позже он отмечал: «У меня не было человеческого гуру. Мой гуру — Всезнающий. Я преобразовался непосредственно с Буддой».

После своей реализации Тилопа продолжает скитаться, приводя других на путь и наставляя их способом Ваджраяны. Он становится известен как мощный и непредсказуемый учитель, который на службе дхармы, подобно другим сиддхам, часто выполняет действия, считающиеся шокирующими или скандальными в обычном понимании. Он проводит много времени на местах кремации, практикуя и уча, что является обычным и для других сиддхов. При дебатах с небуддистами он часто убеждает людей посредством чудес, а не с помощью непоследовательных аргументов.

Хотя у Тилопы было несколько человеческих учителей, его роль как прародителя наследия Кагью произрастает из его встреч лицом к лицу с небесным буддой Ваджрадхара и получением учения непосредственно от него. Наследие Тилопы включает учения о махамудре, полученные непосредственно от Ваджрадхары; практики внутренней йоги, которая состоит из «шести йог Наропы»; и передачи тантр ануттара–йоги, включая тантры отца, матери и недвойственные тантры.

Наропа, первый ученик Тилопы, родился в богатой среде и был любимым сыном семьи кшатрия (правящая каста в Индии). В семнадцать лет он под давлением родителей женился. После восьми лет брака, однако, он объявляет о своём намерении отказаться от мирской жизни. Его жена соглашается на развод, и Наропа, подобно Тилопе, вступает на монашеский путь. Однако, в отличие от Тилопы, Наропа проводит много лет в интенсивном обучении, изучая основные направления и множество буддистских текстов, включая Винайю, сутры и Абхидхарму хинаяны, Праджнапарамиту махаяны и тантры.

В конечном счёте, он поднимается к вершине своей религиозной профессии, становясь сначала высокопоставленным учёным в Наланде, а затем его главным аббатом. Его известность как учёного распространяется повсюду, и он считается непревзойдённым в понимании доктрины буддизма.

Однажды в одном из многих внутренних дворов Наланды Наропа сидел спиной к солнцу, изучая тексты по грамматике, логике и другим темам. Внезапно на него пала ужасная тень. Он повернулся и увидел старуху, темно–синего цвета, с красными впавшими глазами, жёлтой бородой, искажённым провалившимся ртом и гнилыми зубами. Она стояла, опираясь на клюку, хрипя и задыхаясь. Она спросила Наропу: «Что ты изучаешь?» Когда Наропа перечислил тексты, которые он изучал, старуха спросила его, понимает ли он слова или внутреннее значение. Когда он ответил, что понимает слова, старуха восхитилась, затряслась от смеха и начала танцевать, размахивая своей клюкой в воздухе.

Наропа, чтобы сделать её ещё более счастливой, добавил: «Я также понимаю и внутреннее значение». При этом старуха начала дрожать и плакать, швырнув свою клюку на землю. Когда Наропа спросил её об этой внезапной перемене настроения, она ответила: «Когда ты, большой учёный, признал, что понимаешь только слова дхармы, ты говорил правду, и это сделало меня счастливой. Но ты лгал, говоря, что также понимаешь внутреннее значение, чего на самом деле нет. Это заставило меня опечалиться».

Наропа сначала был потрясён и безмолвствовал, а затем сделал решительный шаг, который изменил его жизнь. Он спросил старуху: «Кто понимает внутреннее значение и как я могу прийти к этому пониманию?» Она направила его к своему «брату» и, не сказав, кто её брат и где его можно найти, добавила: «Пойди к нему, окажи ему уважение и спроси его, как ты сможешь познать внутреннее значение». Потом эта дакини — а это была именно она — исчезла, «подобно радуге в небе»

Биографии Тилопы и Наропы показывают интенсивную, совершённую и бескомпромиссную духовность этих индийских основателей наследия Кагью. Эти качества впоследствии остаются особенностями Кагью, которая, как уже говорилось, среди четырёх школ тибетского буддизма известна своим особым акцентом на преданности ученика учителю и интенсивной медитацией в уединении.

Тилопа и Наропа представляют собой довольно различные типы людей: первый — безымянный йогин, скитающийся по джунглям Северо–Восточной Индии, второй — всемирно известный учёный, отказавшийся от всего того, что большинство людей посчитало бы необычайно благоприятным положением. Марпа, тибетский основатель наследия Кагью, представляет собой ещё один, другой, тип человека. Он родился в 1012 году в семье относительно преуспевающих родителей в Южном Тибете. Когда Марпа был ребёнком, он обладал внушающим страх характером и сильным и упрямым нравом. Его можно было бы назвать «тихий ужас», и, хотя он был ещё молод, родители отослали его учиться дхарме у разных учителей. Скоро Марпа понимает, что нужно делать большое количество пожертвований, чтобы получить даже основное обучение, не говоря уже о более продвинутом. Кроме того, тибетские учителя часто ревниво охраняли свои передачи, и Марпе неоднократно отказывали, когда он стремился к более высокому инициированию. В конечном счёте, он пришёл к выводу, что, для того чтобы получить наставления дхарме в полной мере, ему нужно совершить путешествие в Индию. Его родители соглашаются, и Марпа отправляется через Гималаи в долгое, утомительное и опасное путешествие в Индию, первое из трёх путешествий, которые он совершит на эту святую землю.

Находясь в Непале перед спуском в индийские равнины, Марпа слышит о сиддхе Наропе. В его биографии сказано: «Связь с прежней жизнью снова пробудилась в Марпе, и он почувствовал неизмеримую тоску»

[86]

. В то время как многие из его тибетских современников, прибыв в Индию, сразу же направлялись в тот или иной большой индийский монастырь для тантрического наставления, Марпа пошёл другим путём, отказавшись от монашеской сцены и осуществляя поиски своего учителя йогина в лесу. Марпа в конечном счёте, находит Наропу, становится его учеником и получает от него обширные наставления и инициирование. В течение двенадцати лет Марпа учится у Наропы и других сиддхов, к которым его посылает Наропа. Наиболее важный из них — Майтрипа (Maitripa), от которого Марпа получает инструкции по махамудре. В конце этого периода он возвращается в Тибет, женится на духовно одарённой тибетской женщине, по имени Дамема, начинает преподавать и живёт как зажиточный крестьянин. Впоследствии Марпа возвращается в Индию второй раз и в этом случае учится у Наропы в течение шести лет. В конце этого посещения Марпа обещает Наропе ещё раз вернуться в Индию, чтобы закончить обучение. Когда Марпа прибывает обратно в Тибет, он собирает вокруг себя множество близких по духу учеников, включая Миларепу, которому он в конечном счёте, поручит полную передачу своей дхармы. Наконец, будучи уже мужчиной средних лет и несмотря на активное возражение семьи, Марпа отправляется в своё третье, и последнее, путешествие в Индию.

Во

Однако происходит трагедия. У Марпы было семь сыновей, но только один обладал особым даром помогать другим. Марпа очень любил этого сына, Тарма Доде (Tarma Dode), и все его надежды о продолжении духовного наследия были связаны именно с ним. Наропа предсказывал, что возникнет серьёзное препятствие, и говорил, что Тарма Доде должен уйти в строгое отшельничество и совершить определённое число декламаций мантр. Тарма Доде уходит в уединение, но в середине этого периода он узнает, что неподалёку будет большой праздник с большим количеством народа. Он думает, что его уединение скучно и одиноко и что ему не хочется тратить впустую свою юность таким образом. Он прерывает уединение и, взяв лошадь, скачет галопом, чтобы присоединиться к развлечению. Когда он ехал вместе с другими учениками Марпы, внезапно из кустарника вылетела куропатка, лошадь Тармы Доде понесла, и молодой человек упал. Его нога запуталась в стремени, его протянуло по земле, и он разбил себе голову.

Большинство биографий тибетских святых представляет их идеализированно, как будто с самого начала жизни они уже были намного выше обычного человеческого состояния. Согласно этой точке зрения, святые рождаются в сопровождении чудес, признаются с рождения как предназначенные для величия и изображаются как: исключительные личности на каждой стадии своей жизни. Их просветление — своего рода очевидное завершение всего предшествующего опыта. Этот вид представления может быть вдохновляющим и демонстрировать преданность со стороны последователей, но он создаёт впечатление, что полная реализация — это не то, к чему большинство из нас может стремиться, по крайней мере в текущей жизни.

Жизнь Миларепы является поразительным исключением из этой общей тенденции. Его жизнь — это пример жизни человека, который в ранние годы был так же запутан, саморазрушителен и неверно информирован, как мог бы быть любой из нас. И все же, благодаря своей настойчивости и преданности наставнику, он достиг полного просветления за одну жизнь. Биография Миларепы показывает, как любой обычный человек может стремиться к самой высокой цели. Возможно, по причине того, что жизнь Миларепы рассказана от первого лица, она является одной из наиболее любимых и наиболее известных биографий тибетских святых.

Миларепа родился в Южном Тибете, в месте под названием Кья Нгаца (Куа Ngatsa), около Гунгтханга (Gungthang), в долине реки в Цангпо (Tsangpo). В раннем детстве он был окружён тёплой и благополучной атмосферой своей семьи. Однако его отец умер, когда он был ещё маленьким мальчиком. После этой трагедии из‑за плохо составленного завещания тётя и дядя Миларепы стали его опекунами и начали контролировать значительную часть собственности и богатства всей семьи.

По условиям завещания Миларепа, его сестра Пета и его мать стали, по сути, рабами в своём собственном доме. Миларепа писал: «Летом во время работы в поле мы служили дяде. Зимой во время работы с шерстью мы служили тёте. Наша пища была как пища для собак, наша работа — как работа для ослов. Одежда представляла собой тряпичные полосы, наброшенные поверх наших плеч и скреплённые верёвками из травы. Мы работали без отдыха, и наши руки и ноги были покрыты ранами и воспалены. Из‑за плохого питания и бедной одежды мы стали бледными и изнурёнными»

Матерью Миларепы к тому времени овладевает ненависть и мстительный гнев против дяди и тёти, и она говорит об этом своим детям. В итоге она задумывает план мести и посылает Миларепу учиться к ламе, владеющему заклинаниями, которые могут принести несчастья их врагам. Миларепа, преданный и несомневающийся сын, покидает дом, чтобы выполнить поручение матери. Он находит ламу, который начинает учить его, и, спустя более года обучения, Миларепа. познает методы разрушения, которые хотел получить. Построив маленький ритуальный домик на горном хребте, он обращается к божествам–защитникам с просьбой уничтожить дядю и тётю. Спустя четырнадцать дней появляются признаки успеха: «Верные божества… принесли нам то, о чем мы просили: головы и кровоточащие сердца тридцати пяти человек»

Так называемая хинаяна обеспечивает основу как для махаяны, так и для ваджраяны. Таким образом, в тибетском буддизме хинаяна выделяет фундаментальные буддистские идеи о страдании, карме и не–эго, которые уточняются в двух более высоких колесницах. Она также описывает основную буддистскую медитативную практику спокойствия (shamatha) и понимания (интуиции, vipashyana), которые опять‑таки принимаются и уточняются в махаяне и ваджраяне. И она ясно формулирует цели самоотречения и отказа, которые формируют основание всей буддистской духовности. В пределах тибетской традиции хинаяна понимается не как «более низкая» стадия, которую потом надо превзойти, а скорее как фундамент, который, если хорошо заложен, делает возможным путешествие по дальнейшим янам.

Учение хинаяны было дано Буддой вскоре после просветления в Парке Оленя в Бенаресе. Он дал его пяти своим спутникам по отшельничеству, которые стали его первыми учениками. В этом случае, согласно ранним текстам, Будда проповедовал четыре благородные истины, которые включают: 1) истину страдания, 2) истину происхождения страдания, 3) истину прекращения страдания и 4) истину пути. Альтернативно тибетская традиция обычно организует ранние и более поздние учения Будды в три категории: представления, практики и результата. Представление относится к концептуальному пониманию, которое обеспечивает ориентацию к практике. Практика выделяет конкретные методологии преобразования. И результат указывает на то, что достигнуто через практику. При этом возникает интересный вопрос о том, как четыре благородные истины должны быть разделены между более типичным тибетским форматом представления, практики и результата. Для читателей, более знакомых с четырьмя благородными истинами, могут быть полезны корреляции, указанные в таблице 10.1.

Таблица 10.1

ХИНАЯНА: ПРЕДСТАВЛЕНИЕ, ПРАКТИКА И РЕЗУЛЬТАТ

В представлении тибетцев, как уже говорилось, наше человеческое состояние — одно среди многих возможных способов существования. Подобно огромному большинству других человеческих культур, тибетцы учат, что наше текущее человеческое существование — один краткий миг в длинном духовном путешествии, состоящем из миллионов жизней. Сейчас мы можем быть людьми, но в бесконечном времени мы были пойманы в клетку сансары и перемещаемся через её различные типы существования. В тибетский традиции сансара считается состоящей из шести царств: три более низких царства, включая царства существ ада, голодных духов и животных, и три более высокие царства — людей, полубогов и богов. Чагдуд Тулку отмечает, что среди всех возможных состояний сансары, в которых мы могли быть рождены, человеческое — одно из наиболее редких. Говорят, что существа ада столь же многочисленны, как частицы пыли во всей Вселенной, голодные духи столь же обильны, как песчинки в реке Ганг, и животная жизнь изобилует в каждой капле воды или крупице земли. Даже богов можно сравнить с числом снежинок в снежной буре. Напротив, тех, кому дана благословенная человеческая жизнь, столь же мало, как звёзд в полуденном небе{Чагдуд Тулку. «Gates to Buddhist Practice». С. 54.}.

Тибетские учителя никогда не устают говорить нам не только о том, что человеческое рождение — редкое событие, но и что из всех шести царств существ оно наиболее удачное. Это так, потому что только здесь может быть предпринята духовная практика. Чагдуд Тулку отмечает:

Тем самым мы не должны воспринимать свою человеческую жизнь как нечто само собой разумеющееся. Есть много людей, живущих сейчас на планете, кто страдает, запутался и все же не имеет никакого доступа к духовному учению, которое могло бы помочь им вырасти и увидеть смысл своей жизни. Тибетский буддизм говорит о четырёх препятствиях, которые мешают людям осуществлять дхарму.

1. Неправильное представление, такое, как убеждённость в том, что чисто материалистический подход к жизни принесёт счастье или что убийство животных или нанесение вреда другим людям не будет иметь никаких последствий для совершившего это.

Второе напоминание касается непостоянства нашей жизни. Когда мы молоды и по мере взросления, особенно в современной культуре, мы стараемся не думать о смерти или даже не замечать её. Наша культура навязывает нам идеи молодости, красоты и материализма, которыми управляют при помощи рекламы и современной экономики потребления. Эти идеи приводят нас к представлению о том, что серьёзная болезнь и старость, не говоря уже о смерти, — не являются частью нашего собственного будущего. Смерть изолирована и скрыта от глаз, упрощена или превращена в вызывающее адреналин развлечение, которое просто подкармливает всепожирающего демона потребления.

Все же факт остаётся фактом, что все мы прямо сейчас стоим перед духом смерти. Чагдуд Тулку советует понять, что все люди скоро умрут, независимо от того, насколько могущественными, известными или богатыми они могут быть. Все они умрут, и ни один не будет способен взять хоть что‑нибудь из своей власти, своего состояния или своих достижений. Чуть больше чем через сто лет, начиная с этого момента, каждый живущий в настоящее время на планете умрёт. В нашем собственном персональном случае определённо наступит день — и для некоторых из нас он не так далёк, — когда мы вздохнём последний раз. После того как мы умрём, люди быстро нас забудут, и через короткий период времени никто даже не вспомнит о том, что мы когда‑либо существовали. А когда‑нибудь позже, не слишком долго для космического времени, даже наша Земля погибнет, и жизнь вообще прекратит здесь своё существование.

Но как мы можем знать об этом не только в уме — что имеет очень небольшое воздействие, — но и в самих наших костях? Тулку Ургьен предлагает рассмотреть следующую аналогию из работы Падмасамбхавы «Karling Shitro»:

Почему понимание смерти так важно? Поскольку это ведёт нас к исследованию собственной жизни и наших приоритетов. Когда мы не сознаём, что смертны, когда мы находимся под впечатлением, что в нашем распоряжении находится «все время в мире», мы чаще всего просто следуем нашей модели поведения, дрейфуя и ища вознаграждения, подтверждения и материального благосостояния, где только можем. Но когда смерть смотрит нам в лицо, тогда мы начинаем видеть то, что действительно важно в нашей жизни.

Третье напоминание — карма. Слово на санскрите, означающее «действие», карма относится к основному принципу, состоящему в том, что все, что мы делаем в жизни, имеет некоторый результат, который возвращается к нам обратно. Это выражено в популярном высказывании — «все возвратится на круги своя»: что бы я ни делал, все в конечном счёте, возвратится ко мне. Каково будет воздействие на меня, зависит от моего побуждения, когда я что‑либо делаю. Если я действую корыстно и агрессивно, нанося вред другим, то результат будет отрицательный, приводящий к страданию и беспорядку. Если я отдаю самого себя другим, результат будет положительный.

В буддизме есть два особенно важных вида кармы. Первый — это карма результата, относящаяся к факту, что прошлые и настоящие обстоятельства моей жизни являются результатами действий, выполненных в предыдущий раз. Все, чем мы являемся, и все, что случилось с нами до настоящего момента, — результат этих предшествующих действий. Факт, что мы являемся людьми, во многом указывает на очень положительную карму прошлого. Но в рамках этой жизни наша ситуация переменчива, и мы испытываем значительное количество отрицательных обстоятельств. Они — результат предшествующих отрицательных действий.

Второй вид кармы — карма причины, относящаяся к действиям, которые я совершаю теперь и которые создают условия для моего собственного будущего. Если я использую других и наношу им вред для собственной выгоды, я сею семена будущих препятствий, отрицательных обстоятельств и горя для себя самого. Если я действую положительно, уважая других и пробуя им помочь, я сею семена хороших возможностей и счастья.

Иногда кармическое возмездие наступает немедленно. Если я сердито кричу на других или трясу за грудки, их ответ, вероятно, будет быстр. Если я так занят собой, что забываю заправить автомобиль, когда бак пуст, я сам пострадаю от отсутствия топлива. Если я истощаю себя сверхурочной работой и не обращаю внимания на предупреждающие признаки, я могу серьёзно заболеть телом или душой. Последствия типа этих могут быть болезненными, но они также представляют быстрое созревание отрицательной кармы, и поэтому их следует уважать. Стоит больше беспокоиться о кармическом возмездии, которое происходит не сразу, поскольку оно накапливается и часто проявляется таким образом и в такой форме, с которой сложнее иметь дело. В то же время действия сложны и создают многоуровневые кармические отпечатки, и даже немедленное возмездие не обязательно исчерпывает все кармические семена совершённого.

Иногда фактически все кармическое возмездие оказывается отсроченным. Мы часто видим людей в нашем обществе, возможно в деловом мире, работающих на грани закона или использующих свою власть во вред другим совершенно открытым и скандальным образом. В мире образования можно иногда наблюдать преподавателей, которые должны помогать и поддерживать своих студентов, но которые игнорируют реальные потребности учеников и настойчиво навязывают им тот же самый вид бессмысленных, негуманных и угнетающих знаний, что они сами когда‑то испытали. Иногда мы видим родителей, чрезвычайно порочно или бездумно относящихся к своим детям, нанося им травмы, которые никогда не смогут зажить, по крайней мере в этой жизни. В то же время часто кажется, что таким людям «прощаются» их действия. Каждый из нас на самом деле всегда пробует избежать неприятностей. С точки зрения буддизма, однако, никто никогда этих неприятностей не избежит. Нам. воздастся за каждое отрицательное действие, которое мы когда‑либо совершили, и нам будет отмечено каждое положительное действие тоже.

Три нижних царства

Царство ада

Царство голодных духов

Животное царство

Три более высоких царства

Человеческое царство

О воздействии четырёх напоминаний Чагдуд Тулку говорит:

Представление, которое дают четыре напоминания, открывает наши глаза и делает наши сердца намного мягче. В то же время эти четыре напоминания только дают основу духовного пути и сами по себе не ведут к радикальному преобразованию. Чтобы осуществить его, нужно использовать учение на практике. Это означает 1) вступить на этап хинаяны на своём духовном пути, приняв убежище, 2) начать вести положительную жизнь и 3) посвятить себя регулярной дисциплине медитации.

Как же человек вступает на духовный путь? В тибетском буддизме способ совершить это состоит в том, чтобы принять убежище в «трёх драгоценностях»: Будде, как человеческом примере, показывающем, что духовная жизнь возможна; дхарме, как собрании теоретических и практических наставлений о том, как жить такой жизнью; и сангхе, как сообществе согласных, которые также следуют этим путём, что может обеспечить обратную связь и товарищеские отношения.

Если придерживаться не теистического подхода к буддизму, три драгоценности — Будда, дхарма и сангха — в целом не должны пониматься как внешние. Фактически, они являются внешними представлениями пробуждённых качеств, лежащих внутри нас. Как объясняет Дзигар Конгтрул Ринпоче:

Человек принимает убежище, совершая церемонию, которая по своей сути уходит корнями во времена Будды. Через церемонию убежища человек подтверждает, что не ожидает найти счастье в пределах сансары и что он желает встать на духовный путь, как положено в наследии Будды. На церемонии человек даёт обязательство — или, возможно, более точно, клятву, — что оставшуюся часть жизни будет стремиться подражать примеру Будды через изучение и практику дхармы.

Фактическая литургия убежища — простая. В типичной церемонии, выполняющейся на Западе в традиции Карма Кагью, после разговора с наставником о значении убежища ищущие убежища три раза поклоняются святыне. Поклоны символизируют их смирение и открытость, в то время как святыня представляет присутствие Будды Шакьямуни и наследия пробуждённых. Затем кандидаты повторяют клятву убежища три раза: «Я нахожу убежище в Будде; я нахожу убежище в дхарме; я нахожу убежище в сангхе». При завершении третьего повтора тройного убежища наставник берет человека за пальцы, и при этом, как полагают, энергия наследия входит в макушку головы и становится частью системы этого человека. Затем людям, принявшим убежище, дают буддистское имя, которое выражает их специфический характер или качества как человека на духовном пути.

Окончательная действительность, которую тибетские буддисты стремятся понять, находится вне кармы, вне условности. Все же наша человеческая ситуация — это ситуация кармических причин и условий. Сквозь безначальное время наши действия в относительном мире, действия, основанные на страсти, агрессии и заблуждении, создают слой за слоем затемнения на нашей изначально просветлённой природе. Мы делали так, потому что не знали, как лучше поступать. Теперь мы должны удалить эти затемнения, чтобы суметь понять свою великолепную изначальную сущность будды, чтобы она могла и дальше сиять в своём сострадании к другим. Способ сделать это заключается в том, что называется в тибетском буддизме накоплением заслуг и мудрости.

В хинаяне накопление мудрости относится к прямому опыту не существования своего «Я», или эго. Накопление заслуг относится к созданию при помощи похвальных действий более положительного кармического окружения, без которого накопление мудрости невозможно. Определённо, как уже говорилось в предыдущей главе, человек стремится создавать в этой жизни условия для успешной практики дхармы, а в будущем — человеческое рождение, в котором будет возможна практика дхармы.

Как человек может накопить заслуги? В основном человеку необходимо избегать нанесения вреда другим и действовать с добротой. В тибетском буддизме, как и в буддизме вообще, считается, что для того, чтобы это наставление было эффективным, его нужно формулировать намного определённее, в виде отдельных поведенческих принципов и клятв, которые человек может дать и которым затем он может следовать. Функция шилы — перечислить определённые действия, которых нужно избегать, и сформулировать другие действия, которые должны быть выполнены.

Шила, буквально «поведение» или «дисциплина», относится к специфическому кодексу поведения, которому следует буддист, рассматривая его как часть своего духовного пути. В тибетском буддизме есть шилы в форме общих поведенческих рекомендаций, которые, как считается, обращены к каждому человеку, типа десяти недобродетельных действий, которых нужно избегать. Они включают предписания (приказы), направленные против таких вредных действий, как убийство, кража, ложь и сексуальное домогательство. Есть также более определённые шилы, полученные из общих наставлений, которые принимаются индивидуумами как особые клятвы. То, какие они конкретно, зависит от образа жизни, которому следует человек, будь это мирянин, монах или йогин. В то время как многие из элементов шилы встречаются и в других религиозных традициях, понимание, интерпретация и использование этих элементов в буддизме более или менее специфическое.

Относительно определённых шила Калу Ринпоче говорит:

Десять недобродетельных действий определяют общие поведенческие принципы для всех тибетских буддистов. Хотя они обычно не воспринимаются как определённые клятвы, человек все равно обязан стараться избегать этих действий. О них Калу Ринпоче писал:

«Отрицательная деятельность, или плохая карма, составлена из действий и их результатов, которые вредят другим и самому себе, или позиций тела, речи и сознания, произведённых тенденцией самовлюблённости и вызывающих поведение, которое приводит к желанию, гневу, гордости и т. д. Эти виды действий стимулируют и, в свою очередь, укрепляют самовлюблённые и вызывающие тенденции, способствуя увековечению сансары и заблуждений, которые поддерживают её. Кратко, отрицательная судьба получается из десяти отрицательных действий: трёх — тела, четырёх — речи и трёх — сознания»{Там же. С. 109.}.

1. Убийство любого чувствующего существа. Как разъясняет Чагдуд Тулку, любой недобродетельный акт, чтобы произвести полную карму этого акта, требует объекта действия, намерения, самого акта и результата. Карма убийства требует, чтобы живое существо было убито; чтобы было намерение убить; акт убийства и результат смерти этого существа{Чагдуд Тулку. «Gates to Buddhist Practice». С. 66—67.}. Если любой из этих элементов отсутствует, то человек не накапливает карму убийства чувствующего существа. Однако карма, навлечённая на себя даже в этом случае, может все ещё быть очень серьёзной. Предположим, что имеется человек, намерение убить человека и выстрел из оружия. Если нам не удастся убить другого, то, хотя мы и не накопили карму убийства, тем не менее карма нашей попытки убийства повлечёт за собой серьёзные последствия.

2. Кража. «Украсть — значит взять что‑то, что вам не принадлежит. Это включает в себя следующие действия: взять что‑то, когда владелец не знает об этом; подавить человека, что бы присвоить что‑то; или, используя положение власти и полномочий, захватить что‑то у другого, чтобы принести пользу себе»{Там же. С. 47.}. Это определение, без сомнения, намного более широкое, чем западная идея — если кто‑то возьмёт что‑то, юридически не принадлежащее другому, то такой факт кражей не является.

3. Сексуальное домогательство. «Сексуальное домогательство включает в себя сексуальные отношения с несовершеннолетними, с больными, или те случаи, когда подобные действия причинят умственное или эмоциональное страдание, или нарушение своей клятвы или клятвы другого, или обязательств сексуальному партнёру»{Там же. С. 67.}. Фраза «Когда такие действия причинят умственное или эмоциональное страдание» является весьма интересной, потому что подразумевает, что, даже если двое людей состоят в браке, сексуальное поведение может все ещё быть недобродетельно. По этому стандарту секс, используемый только для удовольствия одного, для получения или проявления власти над другим или как способ унизить или оскорбить другого, можно квалифицировать как сексуальное домогательство.

С точки зрения тибетского буддизма, как уже говорилось, Будда Шакьямуни за свою жизнь дал три относительно разных цикла обучения. Каждый из этих «поворотов колеса дхармы» был беспрецедентным и разрушающим все основы. Как мы уже видели, первый поворот соответствует части пути хинаяны, в то время как второй и третий повороты соответствуют стадиям на пути махаяны. Каждый поворот — это представление точки зрения, соответствующей специфическому уровню обучения и понимания. Каждый поворот даёт концептуальную ориентацию, на основе которой человек может прогрессировать более глубоко в своей практике медитации.

Напомним, что первый поворот колеса дхармы был провозглашён Буддой в Сарнатхе (Sarnath), в Парке Оленя в Бенаресе после его просветления. Аудитория состояла из его первых пяти учеников шравака (shravaka). Содержание первого поворота — это четыре благородных истины. Это учение находится в «слове будды» Хинаяны — наставлениях, данных Буддой своим первым ученикам. В тибетском буддизме эти учения хинаяны ясно сформулированы в четырёх напоминаниях, обсуждавшихся выше. Трангу Ринпоче объясняет:

Учения о первом повороте даны в своём наиболее строгом систематическом философском выражении в Абхидхарме, или «высшей дхарме», которая обеспечивает детальное исследование «отсутствия эго», кармы и просветления. Абхидхарма развита в значительной степени в буддистских монашеских кругах как ответ на потребность организованного буддизма дать соответствующую, последовательную и достоверную оценку себя самого в пределах изученной религиозной культуры Индии. По мере развития буддизма доктрины Абхидхармы критиковались другими школами и сектами. В атмосфере соревнования среди традиций покровительства и защиты Абхидхарме пришлось систематизировать и рационализировать свои основные учения, всегда в отношениях с другими школами, как буддистскими, так и небуддистскими. Таким образом, каждый находит в учении Будды, Абхидхарме, и ещё больше в её комментариях, свидетельства огромного основания (фона) учений, охватывающих великие традиции Древней Индии.

Абхидхарма составляет значительную часть учебного плана, которому следовали тибетские монахи в шедрах (shedras), или монашеских колледжах. В некотором смысле Абхидхарма считается основой всего буддистского учения, потому что в ней находится основная терминология, базовые концепции и важные точки зрения, образующие фундамент всех более поздних обсуждений доктрины в тибетском буддизме. В то же время, вследствие сложности Абхидхармы, её полное изучение часто откладывается, пока человек не сможет достичь относительно продвинутого уровня в академическом обучении. Её основные тексты находятся в разделе Абхидхармы Канджура, слова Будды. Тенджур (Tenjur), состоящий из комментариев различных учёных, содержит разнообразные разработки и объяснения. Среди многочисленных традиций Абхидхармы, развитых в индийском буддизме, тибетцы следуют традициям Сарвастивадинов, и в особенности индийского учителя Васубандху, содержащимся в его оригинальном тексте, Абхидхармакоша (Abhidharmakosha), с пересмотрами, разработками и обработками учителя направления йогачарин Асанги, представленными в его Абхидхарма–самукчая (Abhidharma‑samucchaya).

Центральная концепция Абхидхармы — это дхарма, или «элементная действительность». Дхарма представляет собой самую малую единицу опыта, которую могут иметь люди. Дхармы — мгновенные появления в нашем опыте, и они следуют друг за другом в быстрой последовательности. Обычные люди грубо и по неосведомлённости применяют умозрительный ярлык к непостоянному и изменяющемуся потоку дхарм, ярлык «я», «меня» и «мой». Напротив, медитация делает явным тот факт, что то, что мы воспринимаем как «я», — фактически является непрерывным потоком постоянно изменяющихся моментов опыта. Чтобы увидеть, что «я» — это всего лишь создание нашего собственного воображения, и не более того, нужно достичь реализации на уровне хинаяны.

В Абхидхарме понятие дхарма получает «техническое» определение. В традиции Сарвастивадинов известны семьдесят пять различных типов дхарм, число которых увеличено до одной сотни при дальнейшей разработке в Йогачаре (Yogachara). Дхарма считается мгновенным высвечиванием (вспышкой) или появлением. Она появляется и затем моментально исчезает. Она не имеет никакой продолжительности. Это — извержение энергии. Категории времени и места опять‑таки являются умозрительными ярлыками, применёнными к мгновенным дхармам. Согласно Абхидхарме, природа нашего фактического опыта бесконечна; она не имеет никакой продолжительности и находится вне любых понятий прошлого, настоящего и будущего. Дхарма определяется полностью своим проявлением. То, что появляется — и как это появляется, — это именно то, что есть, и «за» этим появлением ничего нет. Появление каждой дхармы определяет её существенную «характеристику», или «марку». Например, опыт понимания (проникновения) — это дхарма, которая весьма отлична по своей сути от опыта ненависти, — другой дхармы.

Сознание считается одной дхармой в системе Сарвастивадинов. Чтобы иметь момент опыта, сознание должно появиться в соединении с другими дхармами, которые обеспечивают содержание, о котором сознание знает. Таким образом, каждый момент опыта включает сознание, возникающее в соединении с другими дхармами. Эта группировка дхарм возникает и затем моментально исчезает. Таким образом, моментальность дхарм имеет особую важность. То, что мы обычно и привычно воспринимаем как непрерывный опыт, фактически является последовательностью мгновенных воспринимаемых событий.

Тем самым дхарма — это мгновенное событие, которое возникает в зависимости от кармических причин и условий. Примеры обусловленных дхарм — страсть, агрессия, заблуждение, вера, энергия и так далее. Эти и другие обусловленные дхармы лежат в основе того, что большинство из нас считает своим обычным, ежедневным человеческим опытом. Обусловленность этих дхарм обширна и распространяется на все. Каждый момент нашего опыта возникает основанным на предыдущих множественных причинах и в зависимости от обширной сети действительности, которая существует в настоящем.

Полное понимание концепции дхарм требует объяснения обусловленного совместного производства, или тендрела (tendrel) (санскритский термин — пратитья–самутпада, pratitya‑samutpada). Обусловленное совместное производство говорит, что все, возникающее в нашем опыте, происходит только в результате причин, уходящих корнями в прошлое, и в соединении со всем остальным, что существует теперь. Калу Ринпоче замечает: «Тибетское слово «tendrel» означает «взаимодействие», «взаимоотношения», «взаимосвязь», «взаимозависимость» или «взаимозависимые факторы». Все вещи, весь наш опыт являются тендрелом, который должен сказать, что они — это события, которые существуют благодаря отношениям между находящимися во взаимосвязи факторами. Эта идея необходима для понимания дхармы»{Калу Ринпоче. «Luminous Mind». С. 43.}. Затем он даёт следующую иллюстрацию:

В Абхидхарме даётся несколько различных путей организации дхарм, каждый из которых вносит что‑то важное для нашего понимания отсутствия эго. Наиболее известная и доступная организация — это, по всей видимости, пять скандх, или совокупность (упомянутая выше), пяти типов опыта, которые составляют наше кажущееся прочным «я». Калу Ринпоче замечает: «Наше чувство существования, чувство бытия «меня», «моего тела», «моего сознания» является опытом индивидуальности. Эта индивидуальность составлена из пяти множеств (куч), или совокупностей»{Там же. С. 50.}. Другими словами, если мы исследуем собственный опыт, то обнаруживаем пять различных видов основанных на опыте событий (дхарм), но никакого прочного, устойчивого «я» или «самости». Пять скандх показывают нам, что мы можем рассматривать и объяснять весь свой опыт без какой‑либо потребности в дополнительной категории «я сам». Пять скандх включают в себя следующие.

1. Форма (rupa) включает в себя физические элементы (земля, вода, огонь, воздух), а также пять органов чувств (глаз, ухо, нос, язык и тело) и их соответствующие объекты чувств (визуальный, слуховой, обонятельный, вкусовой, осязательный). «Форма» относится к тем мгновенным событиям, которые мы испытываем как «физические».

2. Чувство (vedana) относится к примитивным ощущениям положительного (удовольствие), негативного (боль) или нейтрального (безразличие), характеризующим любой опыт, который мы имеем, каким бы мгновенным и мимо лётным он ни был.

2. Восприятие (samjna) относится к опыту элементарного восприятия, в котором мы признаем и типизируем то, что видим, слышим, обоняем, пробуем на вкус, касаемся и о чем думаем. Например, когда мы идём по лесной дорожке в поле нашего зрения могут попадать деревья, растения и камни. «Восприятие» скандха помещает их в наш опыт как знакомых. Если через тропинку внезапно перепрыгнет кролик, испугав нас, именно восприятие скандха признает, что это кролик, определяя его как что‑то знакомое нам. Если мы сталкиваемся с человеком, которого не знаем, то, прежде чем сознательно подумать об этом, мы просто воспринимаем человека как «незнакомого».

4. Кармические формирования (samskara) — это все обычные концепции, идентификации, ярлыки и суждения, то есть весь дополнительный умственный багаж, который мы прилагаем к опытам первых трёх скандх. Они заставляют нас реагировать на вещи так, как мы делаем, и вынуждают нас действовать определённым образом.

Прошлое существование

Настоящее существование

Кармический результат (phala, «эффект»)

Производящие карму (hetu, «причина»)

Оглядываясь назад на это учение, человек замечает, что различные ниданы не эквивалентны по своему состоянию (статусу) или функции. Прошлое существование, текущая жизнь и будущее рождение — все, по существу, похожие — это полные жизни. Однако они выражены по–разному в системе нидан в соответствии с их статусом прошлого, настоящего и будущего. Например, первые две ниданы, невежество и кармические формирования, представляют полную жизнь, поскольку эта жизнь произошла в прошлом и рассматривается с точки зрения преимуществ настоящего. Когда та жизнь была настоящей (текущей), она описывалась в терминах восьми нидан, а именно с третьей по десятую. Когда же эта самая прошлая жизнь ещё только была в будущем как будущее рождение, её следовало бы наилучшим образом описывать ниданами одиннадцать и двенадцать.

В пределах нидан кармического результата имеются также некоторые важные различия. Сознание, имя, форма и шесть чувств развиваются в эмбрионе в самом начале, устанавливая структуру возможного человеческого опыта. Это развитие, очевидно, случается единожды в каждой жизни.

Однако контакты и чувства возникают в течение нашей жизни много раз, в каждый её момент. Ниданы, создающие карму, номер восемь — десять, также происходят в каждый момент. В каждый новый момент нашей жизни созревает предыдущая карма, и, в пределах обычного существования сансары, происходит новый скачок к жажде, схватыванию и существованию. Каждый раз, когда мы переходим через ниданы восемь, девять и десять, мы сеем семена для будущего возрождения.

Я представил ниданы так, как будто они являются строго последовательными, и в Абхидхарме Сарвастивады делается акцент на линейной причинной связи. Однако в интерпретации махаяны они считаются не только последовательными, но и одновременными. В одном смысле, как мы уже видели, они описывают путь, которым один элемент (или дхарма) в нашем опыте ведёт к другому. Невежество и кармические формирования ведут к сознанию и так далее. Но в другом смысле они описывают двенадцать элементов, которые происходят одновременно, взаимно обусловливая друг друга. Невежество и samskara остаются в некотором смысле определяющими для других связей в цепи. Снова, когда мы сосредотачиваемся на сознании возрождения, мы должны видеть, что оно поддерживается не только невежеством и кармическими формированиями, но и семенами нидан с четвёртой по двенадцатую, которые лежат как потенциал и возможности в его пределах. В то время как интерпретация нидан в Абхидхарме даётся прежде всего в терминах последовательной, линейной причинной связи, в её пределах имеется также неявная синхронная интерпретация, которая позже была использована великим учителем Мадхьямаки (Madhyamaka) Нагарджуной.

Таким образом, первый поворот колеса дхармы, адресованный шравакам, первым ученикам Будды, ясно формулирует представление хинаяны, как это описано в Абхидхарме. С точки зрения первого поворота цель духовной практики состоит в том, чтобы понять несуществование «я», или эго. Через изучение и медитацию человек относится к опыту как потоку мгновенных событий, дхарм, которые следуют друг за другом в соответствии с кармой. Через понимание того, что то, чему даётся ярлык «я», — это не что иное, как возникновение и прекращение дхарм, человек понимает собственное несуществование. Эта реализация удаляет потребность защищать и увеличивать несуществующее эго. Больше нет основания для жажды, чтобы кормить эту иллюзию.

Некоторое время спустя после представления первого поворота колеса дхармы Будда провозгласил второй поворот. Согласно Дуджому Ринпоче, во втором повороте в таких местах,

Содержание второго поворота — это природа окончательной действительности, или пустоты (шуньята). Учение Будды о пустоте находится в сутрах Праджнапарамиты, таких, как «Восемь тысяч строк Праджнапарамиты», «Сутра сердца» и «Двадцать пять тысяч строк Праджнапарамиты». Трангу Ринпоче суммирует:

Наиболее полное описание учения о пустоте даётся в работах множества известных индийских комментаторов. Наиболее важный из них — мудрец Нагарджуна (первый–второй век), который известен в Тибете как, человеческий прародитель Махаяны и которого почитают фактически как второго Будду. Нагарджуна точно формулирует философское понятие пустоты, известное как Мадхьямака, в текстах типа Муламадхьямака–карика (Mula‑madhyamaka‑karika), или Основных (root) стихах о Среднем Пути. Другие важные учителя Мадхьямаки — это Арьядева (Aryadeva), который написал «Четыреста Шлок (Shlokas) о Мадхьямаке; Чандракирти (Chandrakirti), составивший Мадхьямака–ватара (Madhyamaka‑vatara) и Шантаракшита (Shantarakshita), автор Мадхьямакаланкара (Madhyamakalankara).

Мадхьямака, традиция комментариев ко второму повороту, была заложена Нагарджуной в его объяснениях и разработках учения Праджна–парамиты. В его биографии, сохранившейся на тибетском языке, Нагарджуна изображён как брахман, который посреди политического хаоса, царившего на его родине, был вдохновлён на то, чтобы раздать все своё богатство и стать монахом. После долгого обучения он достиг мастерства в пяти главных областях существовавшего тогда в Индии и доступного в монашеском образовании обучения. Работы Нагарджуны демонстрируют его образованность в сфере знания небуддистских философских школ тех дней, различных видов философии хинаяны и Праджна–парамиты. Именно в период монашеской стадии своей жизни он написал великие работы, представляющие собой базовые тексты индийской традиции Мадхьямаки. Впоследствии Нагарджуна почувствовал призыв к интенсивной медитации, имел видение богини Тары и оставил безопасность и комфорт своего монастыря, чтобы скитаться в поисках полной реализации.

Лейтмотив ориентации Мадхьямаки Нагарджуны — это идентификация пустоты, шуньяты, с двенадцатью ниданами и принципом пратитья–самутпада (pratitya‑samutpada), или обусловленного совместного производства. Согласно Нагарджуне, если мы полностью понимаем обусловленное совместное производство, то оказываемся лицом к лицу с пустотой. Можно спросить, как может Нагарджуна понимать это центральное учение хинаяны как эквивалент представлению пустоты махаяны? Можно также напомнить, что Абхидхарма Сарвастивады интерпретирует двенадцать нидан в терминах последовательной, линейной причинной связи, которая поддерживает «реалистическую» интерпретацию дхарм как автономных объектов, каждый из которых имеет свою собственную «существенную природу». В то же время, как уже отмечалось, более «одновременная» интерпретация является неявной в пределах учения нидан.

Нагарджуна критиковал интерпретацию двенадцати нидан в Абхидхарме как приуменьшение их важного и, с его точки зрения, существенного относительного измерения. Фактически, каждая нидана имеет существование и значение только в связи с другими и во взаимной зависимости от них. Чувство не имеет смысла отдельно от аппарата тело — сознание, в котором оно появляется. Сознание возрождения не имеет никакого значения в отрыве от невежества. Примером из жизни служит взаимосвязь категорий горячего и холодного. Что является горячим на солнце летним днём, холодно по сравнению с раскалённой плитой. Что является горячим в Исландии, может быть холодным в экваториальной Южной Америке. Что является высоким среди пигмеев, становится низким среди ватуси. Мужское и женское имеет смысл только в отношении друг друга. Для Нагарджуны идея Абхидхармы о том, что каждая нидана, как дхарма, является сущностью с определённой и независимой «сутью», неправильна. Более глубокая правда относительна: ни одна нидана не имеет никакой природы, независимой от сети тех отношений, в которых нидана появляется. Скорее нидана — это эффект полного царства существования, с которым она причинно связана. И вся эта общность, которая одна является тем, чем является эта нидана, никогда не может быть помещена в мысль или слова. Это полностью и глубоко «пусто» от индивидуальной, собственной природы, от концептуального описания. Таковы ничто и полнота пустоты.

Позже обычно последователями Мадхьямаки были монахи, которые продвигали учения «среднего пути» способами, соответствующими их времени. Некоторые, подобно своему учителю, в конечном счёте, оставляли академическую монашескую карьеру, чтобы предаваться медитации и реализации в отшельничестве. Таким образом, Мадхьямака, подобно Абхидхарме, развивалась, прежде всего, в пределах организованной монашеской культуры Индии. И опять‑таки, подобно Абхидхарме, она возникла в ответ на потребность обеспечить систематические и академические объяснения слов Будды, на сей раз Праджнапарамиты. Как и в Абхидхарме, каждый находит в Мадхьямаке научное свидетельство широкого и многопланового базового обучения в современных индийских философских школах, как буддистских, так и небуддистских.

После Нагарджуны Мадхьямака развилась во множество различных школ. Буддхапалита (Buddhapalita) (пятый–шестой века) считается отцом Прасангика (Prasangika) Мадхьямака, в то время как Бхававивека (Bhavaviveka) (шестой век) — известен основанием Сватантрика (Svatantrika) Мадхьямака. Чандракирти (Chandrakirti) (седьмой век), благодаря критическому анализу Бхававивеки в своих Прасаннападе (Prasannapada) и Мадхьяма–каватаре (Madhyamakavatara), окончательно установил превосходство Прасангики. Шантидева (Shantideva) (восьмой век), также считающийся приверженцем Мадхьямаки, дал обучение о шести совершенствованиях в своём известном труде Бодхичарьяватара (Bodhicharyavatara), который включает в себя девятую главу о пустоте, широко известную в Тибете. Более поздние учителя, особенно Шантаракшита (Shantarakshita) и Камалашила (Kamalashila), развивали Йогачара–Мадхьямаку, синтез упомянутых двух школ. Учение Мадхьямаки появилось в Тибете двумя волнами: Шантаракшита и Камалашила принесли синтезированное учение Йогачара–Мадхьямака из Индии в восьмом веке, а Атиша, обучавшийся Мадхьямаке в Суварнадвипе (Suvamadvipa) (Суматра) учителем Дхармакирти, сделал новый вклад в одиннадцатом веке. Хотя все четыре описанные в книге тибетские школы следуют учениям Мадхьямаки, приверженцы Гелук и Сакья занимают лидирующее положение и поддерживают доминирующее влияние Мадхьямаки среди всех взглядов Махаяны.

Крошечный Ваджра

Изучение результатов

Исследование сущности, существенного качества или идентичности

Признание взаимозависимой природы всего

Метод Мадхьямаки, как уже говорилось, — это не абстрактное интеллектуальное упражнение без практического значения или результатов. Фактически, понимание отсутствия любой присущей природы у явлений оказывает глубокий эффект на практику Мадхьямаки. Наиболее фундаментальным является то, что человек погружён в сущность того, что иногда называется в Дзен «сознанием не знаю». Человек рассматривает свои мысли и предвзятые мнения как прозрачные, без субстанции или действительности. Человек не попадает в ловушку создания категорических заключений относительно вещей. Человек всегда ждёт и наблюдает.

В таком состоянии временно отстранённого убеждения (веры) чувства и интуиция человека становятся все более и более точно настроенными. Если человек не может полагаться на то, что думает, тогда нужно положиться на то, что видишь. Нужно внимательно смотреть на природу настоящего момента, чтобы знать что и как.

Настоящий момент проявляет себя как свободный от существа, пустой от внутренней природы или любой воплощающей действительности. Но при этом он также не совсем пуст и недействителен. Нельзя также сказать, что он несуществующий, поскольку опять‑таки он имеет сущность, сущность несуществования. Тогда человек остаётся только с неописуемой, невыразимой действительностью, которая составляет ткань нашего опыта.

Именно эта невыразимая действительность, самая природа пустоты, согласно махаяне, одна обеспечивает нормальное основание для этического поведения. Бодхисатва, вместо действия с чувствующими существами, основанного на собственном мнении о том, что «хорошо» для них, знает, что он не знает и никогда не сможет узнать того, в чем чувствующие существа нуждаются. Все, что он может делать, — это ждать и наблюдать, пока он не увидит прямо и без посредников то, к чему его призывают.

Терпение бодхисатвы тем самым основывается на его реализации пустоты. Зная, что он не знает, он не действует преждевременно. Он ждёт, пока данный момент не раскроет свою тайну, которая является его неопределимым появлением, его «просьбой», такой, какой она может быть.

Будда повернул колесо дхармы в третий, и последний, раз незадолго до своей смерти. Согласно Дуджому Ринпоче:

Существенное содержание третьего поворота тем самым является двойным, включая в себя, с одной стороны, «три существенных характера (природы)» (три–свабхава, tri‑svabhava) и, с другой, изначальную сущность будды. Учения Будды по трём характерам в первую очередь находятся в сутре Сандхинирмочана (Sandhinirmochana, Сутра, которая объясняет тайну). Дальнейшее их описание даётся в таких сутрах, как Ланкаватара (Lankavatara) и Аватамсака (Avatamsaka). Учение Будды по «изначальной сущности будды» находится во множестве сутр, включая сутры Татхагатагарбха (Tathagatagarbha), сутры Шрималадеви (Shrimaladevi) и сутры Дхаранишвара (Dharanishvara). Учения о третьем повороте систематизируются, разрабатываются и объясняются в ряде основных и дополнительных комментариев членами школы Йогачарин, основанной Асангой.

Согласно сутре Сандхинирмочана — индийскому тексту, где третий поворот впервые упоминается в явном виде, — первый поворот колеса дхармы, хоть истинный и глубокий, представляется как временное обучение. Второй поворот, обеспечивая более глубокое формулирование дхармы, чем первый, также представляется как временное, а не окончательное учение. Третий поворот колеса дхармы, однако, представляет собой заключительное утверждение (заявление) Будды и должен считаться его окончательным и непреходящим учением.

Первый поворот учил четырём благородным истинам, в то время как второй толковал учение о том, что все явления пусты по своей внутренней природе. Третий поворот говорит о мире, который появляется, как только мы понимаем, что все наши концептуальные воспринимаемые версии действительности — пусты. Определённо истинным является то, что; строго говоря, ничего нельзя сказать об этой действительности, потому что она невыразима и находится вне мысли. Однако можно указывать, можно приводить аналогии, можно вызывать эту действительность. Это необходимо делать как шаг за второй поворот, потому что негативный язык второго поворота может создать впечатление, что окончательная действительность является небытием, незаполненной пустотой. Конечно, дело не в том, что учения второго поворота говорят об этом; фактически, они представляют наиболее ясное и чистое выражение пустоты, которое можно было когда‑либо вообразить. Все же неустанная негативность языка второго поворота может, если не проверять сказанное, привести практиков к нигилистической точке зрения. Это может заставить их думать, что все пусто и бессмысленно, что ничто не имеет никакой ценности, что духовный путь является подделкой и что они должны обратиться к жизни без ценностей или просто все бросить и умереть. Предельность и окончательность третьего поворота по сравнению со вторым заключается не в том, что он представляет действительность, отличную от представленной во втором повороте, а скорее в том, что его способ ясно формулировать пустоту является более полным и потенциально менее вводящим в заблуждение.

Тем самым третий поворот обращает наше внимание к тому, «что остаётся в пустоте». Он делает это, во–первых, благодаря доктрине так называемых трёх характеров (природы). Подобно второму повороту, третий признает окончательную пустоту внутренней, собственной природы всей действительности и ложность покрывающих концепций, которые маскируют её. В третьем повороте, однако, мы находим третью добавленную категорию, которую можем назвать «зависимым характером (природой)» или паратантрой (paratantra). Асанга доказывает, что если мы неверно истолковываем наш мир через размышление о нем, то нельзя говорить, что наши концепции не помечают ничего вообще или помечают абсолютное несуществование (ничто). Скорее они помечают невыразимый мир «того, что есть», или мир «вещей, как они есть», испытанный буддами. Этот невыразимый мир — мир причин и условий, который Будда видел в ночь своего просветления и ясно описал в учении о двенадцати ниданах обусловленного совместного производства.

Три характера (природы) прокладывают путь к тому, что является существенным учением третьего поворота, а именно к изначальной сущности будды, или татхагатагарбхи. Изначальная сущность будды живёт в сердцах каждого чувствующего существа. Кроме того, она идентична дхармакае, сознанию просветлённых. Поскольку дхармакая существует внутри всех чувствующих существ, она полностью развивается и созревает. Единственное различие между изначальной сущностью будды, как она существует в обычном чувствующем существе и в полностью просветлённом будде, заключается в том, что в первом случае она закрыта случайными загрязнениями и называется «изначальной сущностью будды», в то время как во втором — все покрытия были удалены, и это называется «дхармакая», «просветлением» и так далее. «Изначальная сущность будды» — это выражение в людях пустоты. Однако «изначальная сущность будды» не есть ничто; скорее ей дана сила познания и другие качества, которые являются неотделимыми от пустоты. В практическом смысле, когда пустота осознана, все качества будды — мудрость и сострадание, которыми обеспечена «изначальная сущность будды», — свободны выразить себя.

Традиция указывает на пять определённых причин, почему Будда дал учения третьего поворота об «изначальной сущности будды»{Майтрея. «The Changeless Nature». C. 69—73.}.

1. Если людям сказать, как во втором повороте: «Вы пусты от любой внутренней, присущей вам действительности» — и ничего больше не говорить, они могут стать малодушными, депрессивными и потерять уверенность в себе. Они могут почувствовать, что не имеют никакой возможности достичь полного просветления, и могли бы отказаться от этой мысли. Третий поворот даётся для того, чтобы уверить таких людей в том, что они уже имеют реализацию полностью просветлённого будды внутри себя.

2. Некоторые люди, считающие себя продвинутыми практиками махаяны, могут презрительно смотреть на тех, кто ещё не вступил на путь, думая: «Они не знают многого» или «У них нет большого сострадания». Учения об «изначальной сущности будды» даются, чтобы сделать скромнее таких высокомерных людей, чтобы показать им, что по достоинствам и способностям они не лучше, чем кто‑либо ещё.

3. Некоторые люди, подавленные собственными ошибками, имеют тенденцию сосредотачиваться на них, как будто они реальны. Учение об «изначальной сущности будды» показывает, что ошибки нереальны; они — просто несущественные пятна, которые закрывают сущность будды, но не оказывают на неё никакого эффекта и не ставят под угрозу её истину и силу.

4. Некоторые люди, когда испытывают саму «изначальную сущность будды», позорят её, думая, что это ничто. Учение третьего поворота противодействует этому представлению, указывая на мудрость, силу и другие просветлённые качества, которые свойственны «изначальной сущности будды».

Традиции комментариев третьего поворота, преимущественно Йогачары (Yogachara), и наследий, происходящих от неё, уходят корнями скорее в горное отшельничество, чем в монастырь. Асанга, считающийся основателем школы Йогачара, родился в буддистской семье в области Гандхара (Gandhara) в Северо–Западной Индии{См. описание традиционной биографии в кн.: Дженис Д. Уиллис. «On Knowing Reality». С. 5—12.}. Ещё ребёнком он ощущал сильную тягу к медитации, а затем получил образование в главных областях знания, существовавших тогда в Индии, включая письмо, дебаты, математику, медицину и искусства. Асанга был блестящим студентом и превосходил других во всем, чем бы он ни занимался. В раннем возрасте он был рукоположён в секте хинаяны Махишасака (Mahishasaka), известной тем, что она придавала большое значение практике медитации. Асанга учился у нескольких учителей, изучая священные писания хинаяны и штудируя сутры махаяны. Однако, когда он столкнулся с сутрами Праджнапарамиты, он обнаружил, что, хотя и мог читать их слова, но на самом деле не понимал их внутреннего значения или пробуждения, которое в них описано. Асанга чувствовал непреодолимую силу этих учений и понимал, что единственный способ, которым он мог бы получить превосходящую мудрость, то, чего он очень хотел, должен заключаться в том, чтобы вступить на путь медитации в уединении. Получив наставления от своего гуру, он отправился в строгое отшельничество на гору Куккутапада (Kukkutapada). Он проводил все время в медитации и умолял своё личное божество, будущего Будду Майтрею, о руководстве, вдохновении и обучении.

Нам рассказывают, что отшельничество Асанги, которое продолжалось полные двенадцать лет, было чрезвычайно трудным. Большую часть этого длительного периода ему казалось, что он практиковал напрасно. Независимо от того, сколь большие усилия он вкладывал в свою медитацию, никаких результатов вообще, по–видимому, не наступало. Он трижды пытался отказаться от своих поисков. Каждый раз, однако, прежде, чем он уходил очень далеко от своей пещеры, обстоятельства вынуждали его возвращаться назад, к уединённой работе. Наконец, после того, как прошло двенадцать лет и Асангу почти совсем покинула надежда, его посетило видение Майтреи. Будущий Будда показал, что он был рядом с местом пребывания Асанги в течение полных двенадцати лет, но что Асанга не мог видеть его из‑за своих затемнений. Теперь они были рассеяны, и Асанга созерцал Майтрею во всей его блаженной славе.

Когда Асанга попросил помощи в распространении дхармы махаяны, Майтрея перенёс его в свою небесную резиденцию, небеса Тушита (Tushita), где он показал ему пять текстов, сегодня известных тибетцам как «пять дхарм Майтреи». Одна из них — комментарий Праджнапарамиты, другие четыре — это работы, посвящённые именно третьему повороту колеса дхармы.

О Праджнапарамите

1. Абхсамаяламкара (Abhsamayalamkara)

Напомним, что приверженцы Джонанга известны своей защитой неоспоримого превосходства третьего поворота в позиции, известной как шентонг, «пустота другого». Они утверждали, что, в то время как все явления сансары пусты от внутренней собственной природы (как заявлено во втором повороте), об «изначальной сущности будды» нельзя сказать, что она пуста точно таким же образом. Хотя она пуста от внутренней собственной природы в обычном смысле, т. е. в том смысле, что ничего нельзя сказать о ней, она не пуста в другом смысле. Она не пуста от своих существенных качеств ясности и мудрости, сострадания и силы. Единственный способ, которым мы можем плодотворно говорить о пустоте «изначальной сущности будды», — это говорить, что она пуста от всех тех вещей, которые не являются ею самой, а именно случайных загрязнений, которые только закрывают её. В этом смысле она, как говорят, «пуста от другого», пуста от всего, чего нет.

Те, кто следуют представлению шентонг, отделяют себя от приверженцев Рангтонга, т. е. тех, кто оценивает учение второго поворота особенно высоко. «Ранг» означает «сам» (то есть внутренняя собственная природа), а «тонг» означает «пустота»; тем самым все сложное слово обозначает тех, кто выступает за «пустоту внутренней собственной природы».) Это относится к тем людям, наследиям и традициям, которые делают специфический акцент на отсутствие внутренней собственной природы во всех явлениях, что сформулировано во втором повороте. В течение многих столетий продолжаются живые и обычно конструктивные дебаты между приверженцами Рангтонга и Шентонга. В этой главе обсуждаются учения третьего поворота, как они понимаются в рамках ориентации шентонг.

Учителя шентонга идентифицируют свою ориентацию третьего поворота как Великую Мадхьямаку, uma chenpo, чтобы отличать её от обычной Мадхьямаки Сватантрики, Йогачара–Мадхьямаки и Мадхьямаки Прасангики. Отличительными особенностями Великой Мадхьямаки считается учение о том, что «окончательная пустота» является неотделимой от качеств мудрости, сострадания и силы, а также утверждение о том, что просветлённая мудрость будд истинно существует. Учителя шентонга тем самым считают себя несущими окончательные намерения Будды, выраженные им, когда он давал учения о пустоте, и единственными, кто принял традиции Мадхьямаки к выполнению. Кхенпо Цултрим Гьямцо пишет: