В один из июльских дней 1990 года около полутысячи человек заполнили самую большую аудиторию Кембриджа — открывались очередные Тэннеровские чтения.

[1]

Выступал Умберто Эко с темой «Интерпретация и чрезмерная интерпретация». Даже для Кембриджа собралось слишком большое число специалистов по интерпретации. Но не меньше пришло в тот же день на вторую и третью лекции. С раннего утра на другой день энтузиасты выстроились в очередь, чтоб услышать У. Эко в дискуссии с оппонентами в присутствии известнейших английских критиков, таких, как Ф. Кермоуд, М. Брэдбери, Дж. Харвей, Д. Лодж…

Это было событие. И не потому, что многих влекло простое любопытство увидеть прославленного писателя. Наоборот, слушатели хорошо понимали: эти металитературные споры касаются всей культуры, от первого детского лепета до вершин человеческого духа. Заставляют задуматься о возможностях и границах нашего мышления.

Вокруг чего разгорелись споры? Что в последнее время занимает У. Эко и как увязывается с его деятельностью? — естественные вопросы, возникающие при знакомстве с книгой, изданной по следам выступления У. Эко и его оппонентов — философа Р. Рорти, критика-теоретика Дж. Каллера, писательницы и эссеистки К. Брук-Роуз.

[2]

Проблемы интерпретации… Они возникли давно, главным образом, в связи с громадной и последовательной работой по истолкованию Священного писания. Современная же их история начинается в XIX в. работами Ф. Шлейермахера и «историей духа» В. Дильтея.

В первой половине XX века в англоязычном мире появилась критика, основанная на пристальнейшем внимании к словесным деталям канонических произведений «большой литературы». В Англии своим рождением она обязана в первую очередь А. А. Ричардсу, в США — «новой критике». Постепенно, особенно в США, утвердился ряд теоретико-литературных доктрин и даже аксиом, нами до сих пор серьезно не воспринимаемых. Так в противовес историческому подходу к литературе (которого вплоть до последнего времени придерживалось 90% наших литературоведов) была выработана концепция литературного произведения как совершенно независимого эстетического объекта для критики. Авторские намерения уже не признаются опорой при выяснении «смысла».