Однажды, когда Бенет не исполнилось еще четырнадцати, они всем семейством ехали в поезде в полупустом вагоне, и Мопса вдруг бросилась на нее с мясницким ножом. Вернее, угрожала это сделать. Бенет поинтересовалась, зачем мать захватила с собой в дорогу такую большую сумку, ярко-красную, совсем неподходящую к ее одежде. На замечание дочери Мопса громко и злобно расхохоталась, стала выкрикивать какие-то дикие слова, а затем вытащила нож из сумки, угрожающе помахала им перед носом ошеломленной девочки и сунула его обратно. Все это сильно напугало Бенет, и в панике она дернула за «стоп-кран» или, как потом выразилась Мопса, «сигнальный шнур». Поезд затормозил, получилась ужасная суматоха, отец разозлился и потом был мрачен.

Давняя сценка в поезде более или менее стерлась из памяти Бенет, но ожила сейчас, когда она встречала Мопсу в аэропорту Хитроу. Хотя с тех пор они виделись неоднократно, даже некоторое время жили под одной крышей, и Бенет могла наблюдать за переменами в психическом состоянии матери в лучшую сторону, самым ярким впечатлением от прошедших лет все-таки оставался образ исхудавшей женщины с всклокоченной седой шевелюрой, вечно кутающейся в шарфы и шали, несмотря на теплый испанский климат. Именно такую женщину она высматривала из-за ограждения в цепочке пассажиров, прошедших таможню, стоя в толпе гидов с табличками турфирм на шее, говорливых азиатов и жен бизнесменов, встречающих супругов, возвращающихся из командировок

Джеймс так и норовил выбраться из прогулочной коляски, ему было плохо видно, и он явно чувствовал себя неважно. Наконец она взяла сына на руки, посадила на бедро.

Любое ожидание — будь то в аэропорту или на вокзале — всегда волнующе. Кто покажется первым на глаза встречающим, кто первым помашет рукой, узнав знакомое, а может, любимое лицо. Людей, проходящих барьер, как бы выпускали на свободу, и они рвались туда, словно бы в невесомости.

Бенет помнила, как она встречала здесь же Эдварда, и как он был прекрасен тогда. Пассажиры, спешившие, озабоченные, обтекали их. Пестрота одежд и чемоданов — это все превращалось в черно-белое кино, потому что только для них одних был приготовлен цветной кадр.

— У него круп.

Безмерное облегчение, которое ощутила Бенет, готовая броситься на шею доктору Макнейл, по силе чувства могло последовать только после глубокого отчаяния, владевшего ею до диагноза врача.

— Я думала, что этим болели дети в викторианскую эпоху.

— Так было. Но болеют крупом и сейчас. Только современная медицина в состоянии сделать для бедных детишек гораздо больше, чем тогда. — Никак не желая пригасить эйфорию, охватившую успокоенную мать, доктор все же из осторожности прибавила гирьку к грузу, который Бенет уже собиралась сбросить с плеч. — Я все-таки советую положить его в больницу.

— Разве это необходимо?

Китайский мост был перекинут через канал и удобно сокращал путь с Уинтерсайд-роуд на другой берег, где протоптанная дорожка вела через зеленые лужайки в густонаселенный жилой район.

Барри сперва ломал себе голову, почему его назвали китайским, пока однажды не увидел изображение точно такого же моста на старой фарфоровой тарелке с трафаретным китайским рисунком в гостиной у Айрис.

Уинтерсайд-Даун представлял особый маленький мирок, где было все, что пожелаешь, и предостаточно того, от чего воротило нос. Все улицы были названы именами прежних деятелей лейбористской партии. Площадь в центре именовалась Бевин-сквер, и там разместились основные торговые точки, почтамт, парикмахерская, турецкие бани с массажем и удалением мозолей и бородавок.

Большинство населения составляли греки, ирландцы и выходцы из Вест-Индии, не обошлось и без индусов.

Весь район можно было считать сплошной новостройкой. Самым старым зданиям насчитывалось не более шести лет от роду, и, как во всех новостройках, многое здесь еще не устоялось. Сначала принялись строить квартал высотных домов, но потом, видимо, решив, что новоселы не стремятся жить в многоэтажных зданиях, воздвигли только один дом-башню, тем и ограничились. Эта единственная башня возвышалась посреди Уинтерсайд-Даун подобно громадному и нелепому маяку в окружении домишек-пигмеев, где люди охотно расселились.

Так и не дозвонившись Мопсе, Бенет возвратилась в палату Джеймса и увидела там Иэна Рейборна. Он опять был без белого халата, не желая нервировать маленького пациента медицинской одеждой. Он прижимал стетоскоп к судорожно вздымающейся крохотной груди.

— По всем признакам, у него вторичный рецидив, — сказал он, освобождаясь из-под серебристого полога шатра с ингалятором. — Антибиотики не воздействуют на инфекцию. Мне жаль вас огорчать, но вам придется смириться с тем, что мы должны по-прежнему держать мальчика здесь.

Бенет приняла этот удар достойно. Она была к нему уже готова. Только ноги ослабли, в голове помутилось, и Бенет поднесла руку ко лбу.

— Вы слишком обеспокоены. Причин для этого нет. Постарайтесь это понять, — участливо заговорил доктор.

— О, нет, проблема не в мальчике, хотя и в нем тоже. Я знаю, что он в надежных руках. Но моя мать… Она сейчас живет со мной, и у нее не все в порядке с головой. И ее нельзя оставлять одну без присмотра.

Два раза в месяц по субботам Кэрол дозволялось забирать Райана и Таню домой, и иногда они оставались ночевать у матери. Для Барри стало приятной обязанностью заходить за детьми в приют «На четырех ветрах» в Александр-парк, где его уже ожидали с радостью. Кэрол предпочитала поваляться подольше в постели субботним утром.

Она не была лежебокой, и каждое утро неизменно принимала душ, но по субботам она совершала особый ритуал, просыпаясь поздно, наполняя ванну дорогой пеной с запахом авокадо, нежилась в ней, сколько душа захочет, потом заворачивалась в полотенце, долго возилась со своими волосами, а в финале тщательно красила ноготки.

На теле Кэрол не осталось никаких следов от того, что она рожала трижды. Это было гладкое, упругое, гибкое — одним словом, соблазнительное тело.

Единственный телесный изъян, если и был у Кэрол, так это причудливый по форме, еле заметный шрам на спине чуть ниже левой лопатки. Она не стала скрывать от Барри его происхождение.

— Папаша оставил мне его на память, когда я чуть подросла и перестала держать язык за зубами. Он привык хлестать нас ремнем со своей любимой тяжелой пряжкой — меня и Морин. Я ничуть не возражала — задница для того и существует, чтобы испытывать боль. А мы заслуживали наказание, потому что раздражали и дразнили его, как девчонки, взрослого мужчину. Но в тот раз он просто взбесился, был пьян и попал мимо цели.

До самого последнего момента Теренс не верил, что она отправится без него. Все обстоятельства и его собственный богатый жизненный опыт не предвещали такого поворота событий.

Женщина пятидесяти четырех лет, которой посчастливилось заиметь тридцатидвухлетнего мужчину, не сматывается без любовника на неопределенное время на Карибы, когда легко может позволить себе прихватить его с собой.

Она даже не очень хорошо сохранилась для своего возраста, никто на нее и не глянет и не станет за ней увиваться — он мог в этом поклясться. Унизительно было вспоминать об этом сейчас, но в тот день, накануне ее отъезда, он не сомневался, что его ожидает сюрприз в виде билета на самолет.

Они выходили поесть, потом вернулись в дом на Спринг-клоуз, и Фреда начала собирать свою дорожную сумку.

— Мне кажется, я сделаю это лучше тебя, — предложил Теренс.

Джейсон устроился в детском сиденье, когда-то предназначенном Джеймсу, и теперь обнимал пушистого кролика, подаренного ему Мопсой. У Бенет мелькнуло подозрение, что Мопса стащила его из груды уцененных игрушек и вынесла из магазина под одеждой — слишком уж был у нее довольный вид.

У них существовала договоренность, что Мопса будет вести себя пристойно, но скандалить с матерью Бенет не стала.

Джейсон со всех сторон был окружен чемоданами и сумками Мопсы. Это была та же прогулочная коляска, на которой Мопса уволокла когда-то свою добычу. Никто не обратил на старую коляску внимания, пока Мопса катала мальчика по универмагу.

Джейсон подрос и поправился. «Или это только плод моего воображения?» — подумала Бенет. Он даже стал выглядеть симпатичнее. Или это тоже иллюзия?

Когда Мопсы здесь не будет, через час или два, как поведет себя Джейсон? Поднимет ли истошный крик? Но никто не посмеет упрекнуть Бенет, что она травмировала похищенного ее безумной матерью ребенка. Бенет, наоборот, заслуживала благодарности за то, что хоть как-то привела его в порядок

Всю витрину агентства по продаже недвижимости заполняли фотографии домов и интерьеров на любой вкус — от особняков в георгианском стиле до модных в восьмидесятых годах студий с просторными помещениями, занимающими целый этаж

Теренс, разглядывая картинки, больше внимания обращал на текст под ними и отмечал цены. Он не имел представления о стоимости жилья в Хэмпстеде, и первые же исследования привели его в состояние легкой паники. Уж больно крупное дело он решил провернуть, но цель была так заманчива…

Действовал он методично, и оставалось лишь одно агентство на Хейс-стрит, возле которого он еще не побывал.

Теренс дошел до угла Черч-роуд и остановился, вглядываясь в роскошную витрину. Он не собирался заходить внутрь. Такие вещи лучше обделывать по телефону. Это утро было просто ознакомительным, но на обратном пути он подумал, что потратил время не зря. Предварительная разведка, причем тщательная, была необходима, прежде чем сделать судьбоносный шаг.

Почти неделя прошла с того момента, как он обнаружил документы на дом 5 по Спринг-клоуз. С той поры он только и думал о своем плане и о том, что могло помешать его осуществлению. Вдруг Фреда надумает внезапно нагрянуть, или какой-то агент или юрист окажется личным знакомым Фиппса, или знающим, что тот скончался, или кто-то из соседей проявит излишнюю подозрительность. Хотя им-то какое дело?

Дождь мешался со снегом, и это было достаточно противно, если добавить еще ледяной ветер, дующий из каждого переулка. Нахохлившись, Барри совершал традиционный субботний поход по магазинам.

Он увидел Морин, выскочившую из подъезда публичной библиотеки с объемистой книгой под мышкой. На ней был ее вечный длинный плащ цвета болотной тины и темные туфли на высокой платформе.

Задержавшись на ступеньках, она раскрыла над собой огромный черный зонт, принадлежавший, видимо, Айвену.

Барри хотел поговорить с ней наедине, но перехватить Морин удалось лишь в толчее универмага, переполненного промокшими под дождем покупателями. Она уложила зонт и библиотечную книгу — какое-то издание по домашнему хозяйству — в магазинную тележку и двинулась вдоль рядов. При виде Барри она проявила не больше реакции, чем собаки, изображенные на банках с кормом, выставленных пирамидой на полках.

— Я слышала, что ты помогаешь полиции в поисках Джейсона, — сказала она ровно и с той же интонацией продолжила: — Передай мне чистящий порошок. Я не дотянусь.

Бенет была в замешательстве, прочтя в газете, что обнаружен труп ребенка.

Если они решили, что это Джейсон, она могла бы не возвращать мальчика.

В ее рассуждениях было два весьма сомнительных момента, вызывающих противоречивые чувства.

Первое — это то, что мертвый мальчик никак не мог быть Джейсоном, потому что настоящий Джейсон стоял в двух шагах от нее и кормил свою игрушечную лошадку кусочками сахара. А второе — и главное — ничего не могло быть более гибельным для нее, более враждебным ее планам и в работе и в жизни, чем ощущать себя связанной с Джейсоном.

Однако весть о находке тела погибшего ребенка странным образом обрадовала ее, за что она немедленно выразила себе порицание. Это было ужасно и недопустимо — испытывать такие чувства. Кому бы ни принадлежало это жалкое, изувеченное тельце, когда-то оно было ребенком, чьим-то ребенком, убитым намеренно или случайно в результате слишком далеко зашедшей жестокости и закопанным наспех на пустыре.