Ярое августовское солнце уже припекало вовсю, когда Андрей, поддерживая карманы, вприпрыжку сбежал с откоса гравийки и балкой, поросшей молодым ивняком да белолистом, направился наконец домой.

Обещав матери, что отлучится ненадолго, он с утра примчался сюда набрать камушков для пряща (так хуторские пацаны называли рогатку); но подзадержался, увлекшись стрельбой по «чашечкам», соблазнительно белевшим на крестовинах телеграфных столбов, что рядом с дорогой.

Тут, видимо, следует уточнить: с мозгами у будущего нашего героя обстояло вполне благополучно, и имей он неделю назад эту подростковую забаву, в свои неполные пятнадцать лет подобного вандализма наверняка себе бы не позволил. Но сегодня, когда только и разговору, что вот-вот объявятся оккупанты, он расколошматил более двух десятков керамических изоляторов («Нехай, гады, ремонтируют!»), пока не надоело и не вспомнил, что давно пора быть дома.

Несколько слов о пряще. В августе 42-го, событиями которого начинается наше повествование, пригодная для их изготовления, «тянучая» резина была на хуторе большой редкостью. Где и как раздобыли ее пацаны — в небольшом отступлении.

Восьмого числа хутор Дальний, прилегающий к упомянутой гравийке — дороге по тем временам краевого значения — был незадолго до рассвета буквально наводнен отступающей воинской частью. С несколькими пушками, походной кухней, санитарной повозкой и просто бричками, укрытыми брезентом. Все это красноармейцы — усталые, измученные, многие перебинтованы — сразу же принялись маскировать — делать невидимым с воздуха. А управившись, в изнеможении валились и мгновенно засыпали.

Как помнит читатель, знакомый с первой частью нашего повествования, состав с награбленным на Кубани добром предназначался для отправки в Германию. Так полагала Ольга Готлобовна, так теперь считали и Андрей с Мартой. Правда, вагонов пока маловато, всего десяток, но их, видимо, добавится в пути. Поставленный впереди их товарного вагона пассажирский заселили двумя десятками вооружённых солдат. Причём, пожилого возраста; возможно, по приезду их тут же демобилизуют как выслуживших положенный срок. Платформа с рельсами и шпалами — на случай, если путя окажутся поврежденными. Дрезинщики будут ехать впереди состава и заблаговременно предупредят машинистов — так рассудили ребята. Теперь, предположили они, ехать будут не только днём, но и по ночам.

Но ошиблись: ещё не свечерело, как поезд снова остановился на каком-то глухом полустанке. Как оказалось, на ночёвку, и с наступлением сумерек у вагона впервые поставили часового.

Андрея, Серёгу и Сухаря это новшество огорчило, так как шанс «смыться», прорезав в решётке лаз, сошёл на нет. А у Марты появилась надежда, что девочек — а значит, и её — оставят в покое — неужели ж позволят себе бесчинства на глазах у старших, которые годятся им в отцы? Подумав, Андрей с нею согласился и разрешил умыться, привести в порядок волосы, а также убрать (теперь уже с помощью подруг по несчастью) «обмотку», не позволявшую вздохнуть полной грудью и до боли натрудившую «лепёшки».

Прикорнувшие с вечера, ребята постарше устроились возле решётки подышать свежим ночным воздухом родных мест; завтра, возможно, они будут уже далеко… Разговаривая вполголоса, наблюдали за прохаживавшимся взад-вперёд часовым.

— А что, ежли заговорить с этим асмадеем? Может, хуть что-нибудь удастся узнать, — предложил Андрей, когда тот присел на рельс и закурил, посветив спичкой у циферблата часов; похоже, скоро должен был смениться.