– Анастасия Аркадьевна, к вам…

Егор стоял, переминаясь с ноги на ногу, и устало смотрел в окно, чтобы не встретиться взглядом с Настей. У него были на то свои причины.

– Кто там еще?

– Ну там… От Максима, я так понимаю…

– Кто, черт, кто – от Максима?

Андрей не знал, что так «пробило» его, как он любил говорить, в этой девочке, но это «что-то» было таким сильным и неуправляемым, что тем же вечером, через несколько часов после того, как он впервые увидел Настю и побывал у нее дома, они уже сидели в самолете, летящем в Симферополь.

Настя ничего не понимала тогда и явно побаивалась. Андрей приехал к ней домой в одиннадцать, Настя была одна. Он, не снимая пальто, прошел в гостиную и понял, что не знает, что сказать. Она смотрела на него со странным выражением на лице. Тогда ему показалось, что девочка растерялась, но потом, через пару дней, Андрей понял, что не растерянность это была, а что-то другое. Но тогда – тогда он сам мало что соображал.

– Одевайся, – буркнул он.

Настя молча пошла в прихожую, выключая по пути свет в гостиной, на кухне, закрыла двери.

Она не задавала вопросов ни в лифте, ни на улице, когда он распахнул заднюю дверцу своего «мерса» и сам сел рядом, ни в аэропорту.

Егор приехал домой и первое, что сделал, пройдя в ванную комнату, сунул голову под струю холодной воды. Надо же так… Ужрались вчера в такую хламину… Хорошо, что Крепкий не в курсе, задал бы по полной программе… Развонялся бы так, что на неделю было бы шмону…

Впрочем, Егор думал о Крепком без злобы. Хороший мужик, надежный. И не жадный. А что орет – так начальник, положено… Ну, бухать не любит, но не все же спортсмены вокруг него… Хотя большинство именно спортсмены…

Егор попал в команду Крепкого из другой – до сих пор он толком не знал, был ли разгром его прежней, как пишут в газетах, «организованной преступной группировки» чисто ментовским делом или шел сложный передел сфер влияния, где кроме ментов, понятное дело купленных, замешаны были и другие деятели. Типа Крепкого. Слишком уж просто Егор отмазался от тюряги, и слишком откровенно его оттуда вытащил Крепкий. Даже не скрывал ничего. Почти. Предложил работу, а как отказаться… От таких предложений не отказываются…

Егор был в некотором смысле белой вороной среди братвы – не спортсмен, не блатарь, а в зону попал довольно экзотическим образом. Для братвы, конечно, экзотическим, а так… вполне нормальным. В начале семидесятых загремел за хранение, а на самом деле – за употребление наркотиков.

Егор был в то время хиппи, ездил автостопом по стране, «тусовался» – тогда это слово было принадлежностью хипповского слэнга, труднопонимаемо, и всуе цивильными гражданами не употреблялось. Вот и помели Егора и еще десяток хиппанов в палаточном лагере, который они разбили где-то под Вышним Волочком, чтобы «перенайтать» и двинуть дальше стопом из Питера на юг. Замели, нашли траву, а дальше… Предложили Егору стать стукачом, он отказался… Обычное дело. Кого отпустили, просто так, без объяснения чего бы то ни было, а Егор не понравился ментам, ну и пришили ему «хранение с целью продажи»…

Настя проснулась, чувствуя необычайную легкость во всем теле. Не открывая глаз, она пыталась понять причину этой легкости. В последнее время ничего похожего с ней не происходило: она хронически недосыпала, в горле першило от выкуренных за день сигарет, вставать не хотелось… Сейчас все было по-другому. Тело было послушным и словно заряженным какой-то бешеной энергией. Оно только и ждало сигнала, чтобы включиться, спрыгнуть с кровати и… и что? Настя вдруг поняла, что она не дома. Одеяло не то, простыни… на ощупь же это легко определяется. Потом она вспомнила, как ее увез Андрей, как они сели в самолет… Она и во сне об этом помнила, но то был сон, а теперь… Наконец она решилась и открыла глаза.

Сквозь широкое и низкое, словно положенное набок, окно прямо в глаза били ослепительные лучи солнца. Комната с дощатыми, отполированными стенами казалась наполненной золотистым теплым светом. Низкий потолок тоже был обшит досками. «Вагонка, – вспомнила Настя. – Это называется вагонка…»

Она спустила ноги на теплый деревянный пол, увидела, что ее одежда: джинсы и свитер – лежат рядом на тумбочке, тут же стояли и кроссовки. Как ни пыталась Настя, но вспомнить, как раздевалась и ложилась, не смогла. Однако, прислушиваясь к собственным ощущениям, поняла, что спала она все-таки одна. Уже неплохо.

Она подошла к окну, выглянула сквозь чистое, без единой микроскопической царапинки, стекло и замерла от восторга.

Сразу за окном начинался обрыв; скала, на которой стоял дом, уходила круто вниз, в жирно-синее, словно подкрашенное гуашью, море, белыми барашками отделенное от черно-серого камня. Скалы же, огромные, совершенно на первый взгляд неприступные, ограничивали обзор справа и слева. Дом стоял в небольшой впадине среди остроконечных каменных зубьев и смотрел с высоты на крохотную бухточку, которую, наверное, и с моря-то было не видно. Это была даже не бухточка, а углубление в сплошной стене береговых скал.

После того как Настя послала Егора вышибать долг этого несчастного Юрия Валентиновича, она, посмотрев на часы, поняла, что уже страшно опаздывает. Щелкнув клавишей коммутатора, Настя вызвала машину, которая должна была подойти минут через пятнадцать, и стала торопливо одеваться. Сколько времени съела эта душеспасительная беседа с максовскими предками, с ума сойти. А свелось все к банальному долгу в две штуки баксов. Вот что их терзало больше всего, оказывается. Ушли аж просветленные, сразу у них Настя хорошая стала… А когда получат свои две штуки, так и еще лучше будет… Хотя при гостях каких-нибудь своих, наверняка ругать будут, за глаза обзывать «мафиози», бандитским ребенком, блядью, вполне вероятно… И пусть их. В конце концов, чем им еще заниматься, кроме как вот так пыхтеть на кухне. Пусть. Главное, чтобы Максу на мозги не капали. Макс ей оч-чень нужен, просто оч-чень.

Хорошо, хоть Макс – разумный человек и настоящий друг. Не стал мозги компостировать, что, мол, Настя от него ушла, за бандита замуж выходит. Хотя и не одобряет он, видно, это. Конечно, не спрячешь такие чувства, особенно от женщины, которую, он все-таки, кажется, продолжает еще любить. Настя поговорила с ним на следующий день после возвращения с Андреем из Крыма, вернее, начала только говорить, стесняясь и краснея, а он прервал ее:

– Настя, да перестань ты… Я же все понимаю. Я все понял еще тогда, когда он впервые к тебе домой пришел. Еще до вашего отъезда все было ясно. Ты на него так уставилась, когда он говорил, что я думал, как в кино, помнишь, в «Иван Васильиче», – «вы на мне дыру прожжете…». Вот и я думал, что на этом бандюгане дыру прожжешь… Так смотрела. И он на тебя пялился, глаз оторвать не мог.

– Чего же ты мне сразу не сказал? – растерянно спросила Настя.

– Что не сказал? Что он на тебя пялился? А что тут говорить… Ты же сама все решила. Ладно, Настя, не туманься, мы с тобой взрослые люди, будем работать дальше. Ты не бойся, я на фирме нормально все буду делать, мне-то ты бабки платишь, надеюсь, не уволишь?

– Ага. Вот наша тема. Смотри. Учись, пока я жив, а то так и останешься заторможенным…

Босс легонько пихнул Санька в плечо.

– Смотри туда. Вон, у ларьков.

Санек, пятнадцатилетний худенький парнишка с короткими бесцветными волосиками, востроносый, лопоухий, в общем, если пользоваться языком одноклассников, типичный «ботаник», послушно повернулся и посмотрел в указанном Боссом направлении.

– Что, страшно?

Пельмень сам встретил Кибирова в аэропорту, не доверяя парням из охраны. Слишком важный был гость. Сука, конечно, позорная. В другой ситуации Пельмень своими бы руками придушил этого надутого политика, но сейчас от Кибирова зависело многое. В конечном счете и само существование, и дальнейшая деятельность Пельменя в Питере находились сейчас в руках Анастаса Владленовича, бывшего обкомовского работника, теперь – депутата Государственной думы, на демократической, черт бы ее подрал, платформе…

Виктор Сергеевич Плотников, сорокалетний крупный мужчина, обладающий очень представительной внешностью, всегда отлично одевающийся, любящий хорошо погулять и хорошо покушать, более известный в Петербурге под кличкой Пельмень, очень не любил политиков. Любых. За то, что, по его мнению, они только и могли делать, что загребать жар чужими руками. Ладно бы чужими, а то ведь его, Пельменя, руками таскают в последнее время каштаны из огня. Ишь ты, повадились… То один, то другой… Правда, крышу такую ему дают – не то что менты, а и ФСБ зубы обломать может. Хотя пока Господь миловал, с ФСБ Пельмень еще не конфликтовал и надеялся, что до этого дело не дойдет. Но опять-таки официальный статус, неприкосновенность, разрешение на ношение оружия, все чин чинарем – это ведь сильно облегчает работу. Так что с паршивой овцы хоть шерсти клок. Пусть этот Кибиров думает, что он главный, пусть, до поры до времени. А там поглядим, кто чего стоит и кто чего получит…

Пельмень успокаивал себя подобными мыслями, в душе зная, что получит-то больше при любом раскладе Кибиров или кто-то ему подобный. А он, Пельмень, несмотря на всю свою мощь и авторитет, всего лишь шестерка в их игре. Ладно, пусть не шестерка, но и не туз, и даже не король. Так, валет какой-нибудь… Тузы с королями у них по военным министерствам рассажены, суки позорные…

Рядом с Пельменем стояли Васек и Беда – машины, а не люди, как считал сам Пельмень. Оба молчаливые, исполнительные, верные. Хотя насчет верности, конечно, ничего определенного ни про кого сказать в наше время нельзя. Просто Пельмень платил больше других и, в случае измены, наказывал строже. И быстрей. Тут же, если прознает, что ссучился пацан, на дно его, благо в области озер много, в глухомани, где никто и искать не станет. Или – наоборот, в центре города устроит показательную казнь, чтобы другим неповадно было… Ну, да это дело обычное. А Ваську с Бедой он все-таки доверял больше, чем всей остальной своей гвардии.

Сейчас они выглядели вполне прилично, костюмы хорошие, не дерьмо какое-нибудь из занюханного бутика, настоящие, английские. Еще бы, высокого политика встречают…

Андрей шел по набережной, засунув руки в карманы пальто и спрятав подбородок в поднятый воротник. Погода была такой же, как и в день его ареста, но тогда ему не было холодно. Сейчас же Андрея, как только он оказался на улице, стала колотить крупная дрожь. «Укатали сивку крутые горки», – подумал он. Несколько месяцев в «Крестах» явно не пошли ему на пользу. Несмотря на то, что он был человеком авторитетным и мог бы, как ему казалось, рассчитывать на помощь извне и создание более или менее приемлемых условий в тюрьме, не было ни помощи, ни условий. Сама жизнь его каждый день находилась под угрозой, не до жиру, как говорится…

Андрея никто не встретил, никто, кажется, не был в курсе того, что его неожиданно освободили под подписку о невыезде. Изменили, так сказать, меру пресечения.

Телефона у него с собой не было. Не было и денег. Менты высыпали ему какую-то мелочь, хотя в момент задержания были у него и телефон, и деньги, и много чего еще… Болели ребра, хорошо хоть не сломанные за время последних четырех бесед в кабинете следователя, где сидели какие-то серьезные дядьки и вопросы задавали… Если бы не навыки Андрея и не привычка держать удар, повреждения после их вопросов были бы гораздо значительней. Болели почки, печень, ныл затылок – впрочем, к этому Андрей уже успел привыкнуть. После того удара омоновским прикладом боль в затылке, сначала изматывавшая его и лишавшая единственной радости – короткого ночного сна, стала обычной, каждодневной, естественной вещью, такой же, как затхлый, влажный воздух камеры, в котором туберкулезным палочкам размножаться было в радость и они проделывали это с удивительной быстротой.

Тело отзывалось болью на каждый шаг, но, несмотря на это, Андрей решил идти домой пешком. Морось из невидимых, микроскопических капель дождя садилась на непокрытую голову, и это неожиданно понравилось ему. В этот момент он не почувствовал себя ни тем Андреем по кличке Крепкий, который всего пару месяцев назад «держал» половину этого города в своих руках и командовал целой армией боевиков, способных выполнить любое задание, настоящих профессионалов, ни тем удачливым и рисковым бизнесменом, который скупал недвижимость и владел таким ее количеством, что даже в голове не держал все эти коттеджи, дома, квартиры, – этим занимались другие, специальные люди, а он осуществлял только разработку стратегических задач, общее руководство.

Он неторопливо шел к Литейному мосту, поглядывая на редких прохожих и понимая, что, оказывается, совершенно не знает их жизни, что он для этих людей чужой, инопланетянин, неизвестное существо, живущее по каким-то непонятным для них законам. Сейчас у него не было привычной охраны, машины, отделявшей его последние годы от окружающего холодного, промозглого и ветреного мира, – и вдруг он испытал странное облегчение, словно пробудился от тяжелого похмельного сна.

Кругозор шел по набережной Фонтанки к Невскому неторопливо, засунув руки в карманы зеленой американской военной куртки. Со стороны он выглядел обычным прохожим, не обремененным срочными делами и использующим свободное время для того, чтобы подставить лицо редким этой весной солнечным лучам.

Глаза Кругозора, однако, внимательно следили за тем, что происходило вокруг. Особенно за высоким, строгим господином, ведущем на длинном поводке белого бультерьера. Спина господина под черным пальто была прямой и неподвижной, словно из дерева выструганной. Трое парней, одетых попроще, но тоже не бедно, следовали за господином – двое чуть сзади, один – по другой стороне улицы, вдоль фасадов домов. По проезжей части, немного впереди господина с собакой, двигалась черная «Волга».

«Скромненько, но со вкусом», – подумал Кругозор. На работу господин ездил на серебристо-серой «Ауди», а в «Волге» с бронированными стеклами сидела охрана. Вернее, та ее часть, которая должна была обеспечивать безопасность Игоря Сергеевича Праздникова во время ранних утренних прогулок. Равно как и вечерних. Игорь Сергеевич не принадлежал к тем работникам мэрии, которые горят на работе и засиживаются в кабинетах допоздна. Игорь Сергеевич любил спокойный, размеренный образ жизни. Мог себе позволить. Кругозор за несколько дней наблюдения более или менее изучил его маршруты, повадки и распорядок дня.

«Нафига Пельмень меня напрягает, – думал Кругозор. – При такой жизни этого кента любой убрать может. Гуляет себе по улице, видно, совсем себя хозяином жизни чувствует. Шлепнуть его ничего не стоит. Тысяча вариантов. Вот хотя бы на прогулке этой, с крыши снять можно. Или из машины… Нет, из машины не стоит. „Волжанка“ эта у него явно не простая. Но с крыши – ну делать нечего. Надо завтра подходы посмотреть, как да что, а сегодня Пельменю скажу, что готов, прикинем по срокам…»

Пельмень считал Кругозора лучшим из своих ликвидаторов, и Кругозор это знал. Тем более было для него удивительно это задание. Перестраховщик он все-таки, Пельмень. «Где его былая удаль? – усмехнулся про себя Кругозор. – Стареет командир, стареет. Раньше бы сам этого кента замочил и не поморщился, а сейчас говорит, чтобы чисто все было, чтобы никто ни сном ни духом…»

Около часа Андрей звонил по телефону, но длинные гудки или фраза «В данный момент абонент находится вне зоны…» были подтверждением рассказа Гриши о полном разгроме его команды.

Он выпил еще кофе, принял душ, переоделся и решил съездить для начала к Насте домой, благо ключи от ее квартиры Андрею вернули – арестовали ведь его именно там, возле Настиного дома, там же он оставил свою машину. Интересно, что с ней стало за то время, что он сидел в «Крестах», да и вообще, стоит ли его джип на улице Кораблестроителей, или уже ездит на нем какой-нибудь отморозок?.. Вот и посмотрим заодно.

Кроме того, нужно было браться за финансовые дела, провести ревизию того, что еще осталось. Квартира носила явственные следы обыска, но, как отметил Андрей, довольно поверхностного. Тайник, расположенный в спальне под кроватью, в стене, под облицовочной плитой, был не тронут.

Он выгреб из ниши, спрятанной за толстой стальной дверью, пачки долларов, пересчитал. Деньги, конечно, но этого хватит только на жизнь. Андрей никогда не держал дома больших сумм, весь его капитал находился в обороте, и он оставлял себе только на «житье-прожитье». Вот и сейчас перед ним на полу лежало тысяч десять. Сейф в кабинете был, конечно, пуст. Все оттуда вымели при обыске – и документы, и деньги, – там еще тысяч двенадцать должно было находиться, но пойди докажи…

Ему не хотелось сейчас думать, в качестве какого пункта обвинения будут фигурировать эти двенадцать тысяч, – налоговая полиция, ясное дело, мимо такого соблазнительного куска не пройдет просто так, обязательно прицепится. Ну, это дело будущего. А сейчас нужно решать насущные проблемы, нужно ехать к Насте и начинать ее поиски именно оттуда, от печки, так сказать.