Неужто похотливый поганец что-то заподозрил? Спросил сегодня утром эдак снисходительно, мол, не «заходил» ли кто. Да, конечно, эта паскуда, сестра Эльвира, ему рассказала, подхихикивая в руку. Не всякий же старик в моем возрасте пачкает простыни. «Ах, вот уж кому наше леченье впрок пошло, профессор. Он просто омолодился!» Так и вижу перед собой ядовитую ухмылочку и груди в тесном бюстгальтере, меж которых этому Штайфеле так хочется засунуть свой нос и еще Бог знает что.

«Наше лечение». Курам на смех! С тех пор как я погладил твои маленькие груди, дорогая Нининг, коснулся твой теплой бархатистой кожи, меня тошнит от этих объемистых желез. При, таком размере они совсем неаппетитны, скорее, непристойны.

Да, герр профессор Шойфеле, «кое-кто заходил». Но вам я об этом ни словечка не скажу. Это моя тайна. Единственная, которую я, наверное, смогу сохранить, когда все остальное от меня ускользнет, все будет отобрано.

Они оба правоверные мусульмане, что, слава Богу, совсем не мешает им любить страстно, как и полагается в юности. Моя же беда — в разнице временных поясов. Обычно они отдаются друг другу только тогда, когда дети уже заснули. Здесь в это время — послеобеденный тихий час, и я потребовал, чтобы до четырех ко мне никаких, решительно никаких посетителей не пускали, да и вообще в мою комнату не входили. Пусть катятся ко всем чертям. Не хочу, чтобы мне мешали.

Раннее утро второго мая. Год — тысяча девятьсот сорок пятый. Я знаю точное время: мне оставили электронные часы, не разобравшись в них. Но дату я указываю ту, что узнал от солдат.

Впрочем, сейчас действительно второе мая. Стоит мне нажать на кнопку, и циферблат предъявит цифры: 02.05. А дальше — время в Нью-Йорке, Москве, Берлине и Токио. Дешевая модель сингапурской сборки. Несмотря на малую цену, вполне надежная. У часов единственный недостаток: не указывают год.

Этот год — тысяча девятьсот сорок пятый.

Я пишу при свете свечи. Пальцы у меня дрожат, по-видимому, все-таки от холода. Тот, кто сидит напротив меня, держит оружие поперек колен — небрежно, но с привычной уверенностью. Его лицо, полускрытое тенью стального солдатского шлема (такой я прежде видел только в американских фильмах), блестит от пота. Он выглядит неопрятным и очень усталым. Но дело свое он знает отлично: за все время — как минимум час — он ни разу не шевельнулся, не изменил позы. Даже не улыбнулся. У него приказ: застрелить меня при первом же намеке на попытку к побегу.

Эта война была наполнена ненавистью. И страхом. Не столько перед боем — сколько перед возможной засадой.

Они бороздили космос вот уже не первый месяц. И за все это время так ни разу и не встретились с противником. Радоваться ли этому? Винить ли в этом кого-то?

…Все, кроме часовых, спали, когда корабль вошел в чужую систему. Пространство боя нуждалось в подпитке кровью — но ему требовалась кровь отдохнувших, полных сил.

Продолжая серию обзоров национальной НФ, сегодня предлагаем статью о современном бытовании фантастики в объединенной Германии, подготовленную для нашего журнала известным австрийским критиком и литературоведом, возглавляющим один из самых популярных европейских критико-библиографических журналов о фантастике «Quarber Mercur».

В отличие от фзнтези, которая по-прежнему широко издается и пользуется популярностью, научная фантастика в нынешней Германии находится в состоянии затяжного кризиса.

Сегодня эту литературу регулярно выпускают лишь три издательства. Прежде всего, это «Неуnе», которое всегда лидировало на немецком НФ-рынке, а сегодня почти наполовину сократило свой ассортимент, и «Bastei-Lubbe», а также издательство «Argument», которое в своей серии «Социальные фантазии», выходящей под издательской маркой «Ariadne», не только переиздает классику жанра (обычно хорошо отредактированную и в новых переводах), но дает дорогу новым произведениям немецких авторов.

На этот раз в качестве экспертов мы пригласили критиков, которые, что называется, «в теме». Поскольку статья Ф. Роттенштайнера — не первый материал, посвященный европейской НФ, вопрос был поставлен шире: как вы думаете, почему европейская фантастика с ее богатой родословной и традициями сегодня пребывает в коматозном состоянии?

Владислав ГОНЧАРОВ: