— А почему бы не продать папаше Ледрю эти два кресла? — сказал Робер, высокий сильный юноша с открытым лицом и ясными глазами, выглядевший значительно старше своих семнадцати лет.

— Ты же знаешь папашу Ледрю, — печально отозвался Поль, его сверстник и друг. — Он ничего не даст за это старье…

Робер хмуро оглядел почти пустую столовую: круглый, тяжелый обеденный стол посреди комнаты, два старых, потертых кресла у стены. Когда еще здорова была тетя Мари, пришлось расстаться сначала с красивым резным шкафом, высоким, как собор, за-тем с картинами, с фарфоровым сервизом, со старинными бронзовыми часами, а под конец даже со стульями. А что было делать, если в доме не оставалось ни франка?

— А помнишь, Поль, какой славной была эта комната, когда отец был с нами? Ты приходил ко мне, и мы вчетвером усаживались за накрытый стол. Отец рассказывал о своем путешествии по Африке, и тетя Мари поминутно восклицала: «Ах, дорогой Анри, это же страшно!» А когда ты приходил с мосье Луи, они вспоминали о войне, о том, как вместе били бошей в Сопротивлении…

При этом воспоминании морщинка боли прорезала высокий и чистый лоб юноши, но он, подавив боль, сжал кулак и с силой ударил по столу.

В одном из густонаселенных домов восточной окраины Парижа, где обитает бедный люд, по длинной, как коридор, запущенной, полутемной комнате, расположенной под самой крышей, шагал из конца в конец некий Эмиль Брокар. По пути он раздраженно отшвыривал то подвернувшийся под ноги стул, то домашние туфли, то веник, то иную рухлядь, находя в этом, видимо, некоторую разрядку своего дурного настроения. Эмиль Брокар был высокий, худой, жилистый человек, лет сорока пяти, с изможденным лицом, иссеченным мелкими морщинами, одетый в некогда модный, но уже весьма поношенный костюм в странных рыжих пятнах — след, оставленный, видимо, какими-то едкими составами. Впрочем, так оно и было: хозяин комнаты постоянно имел дело с химикалиями. Да и сейчас на хромоногом столе, придвинутом к единственному окну, было устроено у него некое подобие лаборатории: беспорядочное скопище давно не мытых склянок, колб, пробирок, мензурок, высокие бутыли с разноцветными жидкостями, коробки с образцами минералов, баночки с мазями, аптекарские весы…

Какова же профессия мосье Эмиля Брокара? На входной двери его убогой однокомнатной квартирки прикреплена кнопкой пожелтевшая от времени визитная карточка: «Эмиль Брокар, магистр фармации». На деле Брокар не был магистром, однако четверть века назад он с отличием окончил Парижский университет по фармацевтическому факультету. Но его алчная, неустойчивая, авантюристическая натура вскоре отвратила его от научной работы и толкнула на поиски более легкого и быстрого пути для достижения жизненных благ, к которым он, сын мелкого руанского лавочника, жадно стремился.

За какие только дела не брался Эмиль Брокар! Одно время он был совладельцем небольшой фабрики лекарственных препаратов; просуществовав несколько лет, фабрика прогорела, задушенная более крупными фирмами. Оставшись без гроша, Брокар поступил на работу в одну из разоривших его фирм, но вскоре же был изобличен в хищении ценного сырья и с позором выгнан со службы. Тогда он стал самолично, у себя на дому, изготовлять «чудодейственные» лекарства от всех болезней, какие только числились в медицинском справочнике; разрабатывал для уличных фигляров эффектные химические фокусы; изобретал новые минеральные краски, средства для ращения волос, для возвращения утраченной молодости, несмываемые румяна и даже яды; не пренебрегал никакими аферами, если только они обещали скорое обогащение. Он не раз имел столкновения с законом и был на дурном счету у полиции. Все его дела не принесли ему ни богатства, ни достатка, и сейчас, в свои сорок пять лет, он был столь же далек от заветной цели, как и в начале своего жизненного пути, но все так же полон надежд.

Правда, год назад счастье улыбнулось ему, он сразу заработал изрядную сумму, которой хватило ему на целый месяц привольной и даже разгульной жизни. Вот тогда-то и сшил он себе пару модных костюмов, обзавелся тонким бельем; в ту пору он каждодневно обедал в лучших ресторанах, а нередко и покучивал в модных ночных заведениях. Ах, какое это было время! И подумать только, что все эти блага достались ему за сущую безделицу: за пузырек мортуина — сильнодействующего снотворного, которое причиняет «временную» смерть. Уверовав в свой мортуин, Брокар уговорил знакомого репортера поместить о нем заметку в газете в разделе научной хроники. На эту заметку отозвался всего лишь один человек, который и явился к нему на квартиру. Брокар с такой отчетливостью помнит тот благословенный день, как если бы дело происходило вчера.

— Вы мосье Эмиль Брокар? — твердо и властно заговорил человек, переступив порог комнаты.

Старинный узкий переулок, где торговал папаша Ледрю, ответвлялся от одной из центральных, наново застроенных улиц города. Это была улица больших магазинов, за их сверкающими витринами были выставлены всевозможные товары: дорогое белье и ткани, мужская и женская одежда, сшитая по последней моде, радиоприемники и холодильники новейших образцов, драгоценные ювелирные изделия, тончайшие духи. Брокар любил бродить по этой улице, он подолгу останавливался у витрин, предаваясь мечтам о своем блистательном будущем, когда вся эта роскошь станет для него доступной. Но сегодня ему было не до мечтаний, его занимало совсем иное: даст ли что папаша Ледрю за старинную, но попорченную химикалиями фарфоровую чашку, которая досталась ему, Брокару, еще от покойных родителей?..

Вот он стоит с хмурым, озабоченным видом на тротуаре, против переулка папаши Ледрю, нетерпеливо ожидая, когда, наконец, остановится нескончаемый поток автомашин. С завистью профессионального неудачника глядит он на проплывающие мимо него «рамблеры», «мерседесы», «лансеры», «темпесты», «пежо», «корветы», «ящеры», в которых сидят сытые — уж во всяком случае, сытые — люди, глубоко равнодушные к тому, что Эмилю Брокару сегодня нечего жрать. А ведь он готов  н а  в с е, этот Эмиль Брокар, право же, у него нет никаких убеждений и предрассудков, одна только неуемная злость на судьбу, которая вот уже двадцать лет обносит его своими благами. Не смотрите, что он плохо одет, что костюм его в пятнах, что воротник рубашки не первой свежести, что он скверно выбрит, что от недоедания у него посерело лицо и впали щеки, что от крыльев носа идут к углам рта две глубокие борозды. Он еще способен на многое, только позовите его, только укажите, к чему приложить дремлющие в нем силы, а уж он…

Незнакомец! Тот самый незнакомец, что два года назад являлся к нему, Брокару, за мортуином! Он, он, в этом нет никакого сомнения! Брокар узнал бы это лицо среди тысяч, оно накрепко запечатлелось в его памяти в тот знаменательный день, на лестничной площадке второго этажа, когда разъяренный незнакомец прогнал его от себя, словно нашкодившего пса! Сейчас он небрежно развалился в дорогом, лимонного цвета лимузине, который медленно продвигался в потоке автомашин. Рядом с ним сидела совсем юная девушка, лет восемнадцати, одетая с такой же скромной элегантностью, как и незнакомец. Улыбаясь, она в чем-то убеждала его, а он согласно и вместе снисходительно кивал в ответ головой.

Несмотря на безотчетный страх, какой внушал ему этот человек, Брокар ощутил сейчас в себе отчаянную решимость. Что ему, черт побери, терять? Что осталось у него, кроме загаженной фарфоровой чашки? Теперь или никогда! Надо призвать этого темного дельца к ответу, вцепиться ему в самое горло! «А ну, признавайся, на что потребовался тебе мой мортуин? Кого и с какой целью спровадил ты, пусть бы и на время, на тот свет? Сколько денег нажил на этой афере? Надо думать, немало! Так вот, изволь поделиться со своим компаньоном, не то он быстро упрячет тебя в тюрьму!..» Так, в крайнем возбуждении, бормотал про себя Брокар, шагая по краю тротуара вслед лимузину и ни на миг не упуская его из виду. Но скоро лимузин вырвется из уличной тесноты на простор площади, и шофер даст полный ход. Что же делать тогда — нанять такси? Но у него нет ни сантима!..

Подобно реке, текущей в море, улица все быстрее устремлялась к уже светлевшей вдали площади. Брокар прибавляет шаг, он уже почти бежит, расталкивая прохожих, те возмущенно глядят ему вслед. А лимузин, все убыстряя ход, мчится к площади.

— В какой квартире живет мосье Альбер Стамп?

— А кто вы такой? Зачем вам мосье Стамп?

— По делу, мой друг. По личному делу.

— Как доложить?

— Мосье Эмиль Брокар.