Большая физическая аудитория университета была переполнена.

Мягкий бледно-розовый свет расположенной высоко под потолком люстры ласково скользил по амфитеатру склоненных над пюпитрами голов.

В воздухе плыл хаос звуков — сдержанный шёпот стариков, беззаботная болтовня молодежи, шелест перелистываемых книг…

Звонок председателя — и мгновенная тишина зачаровала зало.

На кафедре появился высокий, несколько сутуловатый старик с сухим бритым лицом. Это — профессор Гамильтон Джонс, один из славнейших современных ученых.

Гарри Флитон стоял у окна, прижимая к стеклу пылающее лицо.

Доклад, Гамильтона Джонса, того самого профессора Джонса, у которого еще в прошлом году Гарри сдавал экзамен в университете…

Чудесное открытие ученого… Его сказочные опыты… Как изменится и удешевится наша жизнь! Канут в вечность голод, холод, бедность!..

Но вдруг волна острой тоски сжала сердце Гарри. Как тяжело, как обидно, что пришлось бросить университет. Ведь Флитон был одним из любимейших учеников профессора Джонса… Быть может, ученый взял бы его в число сотрудников для своих замечательных работ. Подумать только — передача энергии без проводов!.. Какой переворот в промышленною жизни земного шара.

Да, так сложились дела… Умер отец, мать и сестра остались без всяких средств. Пришлось бросить научные занятия и искать заработка. Один из друзей отца рекомендовал Гарри мистеру Томкинсу, королю «железных дорог»… Прощайте лекции, занятия в лаборатории! Молодой человек служит личный секретарем знаменитого миллиардера.

Дрожащими руками включил Гарри лампы и прижал трубку приемника к уху.

— Если мы быстро не примем самых решительных мер и не сумеем устранить Джонса, нас всех ожидает беда, — говорил Томкинс. — Возможность передавать в неограниченном количестве энергию по радио, сделает ненужными все наши городские электрические станции. Электрическая энергия будет передаваться без всяких проводов и потерь непосредственно с мест ее добычи у рек водопадов и т. д. Мы не сможем конкурировать с этим более дешевым способом передачи и все наши дорогостоящие установки будут обречены на погибель. А железные дороги? Кто станет ездить на них, когда гораздо проще будет воспользоваться электровозами, снабженными приемными рамками, с помощью которых они будут забирать энергию… Простой и дешевый способ передвижения…

Через пол часа Флитон стучал у ворот невысокого дома на бульваре Бульфинча, где помещалась лаборатория Гамильтона Джонса.

Профессор и его лаборант Ньюкомб еще не ложились.

Несколько удивленный таким поздним посещением своего бывшего ученика, ученый вышел, однако, к молодому человеку и предложил ему сесть.

— Рассказывайте, в чем дело… По-видимому, важная причина вызвала ваш ночной визит?

От быстрой ходьбы Гарри тяжела дышал…

— Мистер Ньюкомб! Мистер Ньюкомб!

— А… в чем дело? — произнес, потирая глаза лаборант.

Проводив профессора, он начал разбирать на части один сложный прибор, но не будучи в состоянии бороться с овладевавшей его дремотой, опустился в кресло и сразу же забылся долгим, тяжелым сном.

— Что такое? — Что вам нужно от меня, Ват?

— Там пришли студенты, целая депутация; хотят видеть профессора, — отвечал разбудивший Ньюкомба сторож.

Громадная площадь перед «Дворцом Знания» была полна шумной, разноголосой толпой. Конные милиционеры с трудом сдерживали натиск волн человеческого моря, стараясь сохранить свободной узкую полосу мостовой, по которой один за другим быстро проносились автомобили. Машины останавливались у подъезда дворца, изящно убранного флагами и причудливо изогнутыми трубками, наполненными дрожащими волнами света.

Шел к концу пятый день грандиозных торжеств, устроенных в честь победного, окончания Витанией долгой, упорной войны с другой могущественной республикой Парсом.

Тегра, столица Витании, залита морем огней, и, несмотря на то, что уже давно погас последний солнечный луч, на площади перед дворцом светло, как днем.

В воздухе реют тысячи разнообразных, ярко освещенных воздушных судов. На нижней поверхности многих из них светящимся составом наведены отливающие золотом буксы «К. А.».

Вот один из маленьких аэропланов начал быстро описывать замысловатые петли в воздухе, выбрасывая блестящую струю каких-то паров.

В зале заседаний, за столом, покрытым красным бархатом, восседает президиум из семи лиц.

С трех сторон высоко уходят вверх, расположенные амфитеатром, скамейки для участников торжества, получивших почетное приглашение. Кого только тут нет! Все крупные государственные деятели, знаменитые военачальники, ученые, видные литераторы, художники, представители различных учреждений и организаций… Последние ряды скамеек тонут под самым потолком; сотни фигур, сливаясь вместе, образуют как бы сплошную живую стену.

— Рут Торри!.. — прокатился шепот множества голосов при входе старика в зал.

Одни из сидевших в первом ряду встал и почтительно уступил место.

Члены президиума переглянулись, и беспокойство отразилось на их лицах.

— Безумцы! Жалкие, слепые безумцы! — начал Рут Торри, и тяжеловесно, словно удары молота по наковальне, звучали его слова.

Безумцы! Жалкие, слепые безумцы! — начал Рут Торри.

— Пропустите меня. Мне нужно видеть ученого! — раздался около Торри чей-то настойчивый голос, и, минуту спустя, коренастый человек, с темным, загорелым липом, прорвался через кольцо, окружавшее Торри.

— Пропустите меня, мне надо видеть, ученого!..

Дома! Наконец, дома, в любимом кабинете, окруженным сотнями книг и рукописей, таких близких и родных…

Рут Торри ходил взад и вперед по кабинету. Мысли его были полны впечатлениями событий во «Дворце Знания».

— Бедные, слепые кроты! Они не сознают, что стоят на краю пропасти, — шептал он. — Но, как мне убедить их, чем смогу я доказать правильность моих теорий о многих случаях упадка культуры, которые уже имели место в истории и были вызваны аналогичными причинами? Химическая война погубит все наши научные достижения.

— Можно? — раздался за дверью голос, и в комнату ворвался красный, покрытый потом Прис Паус. Он положил на стол около старика завёрнутый в бумагу цилиндр и, неуклюже поклонившись, устремился к двери.

Вздрогнувший от неожиданности, Рут Торри не успел что-либо сказать, как уже на лестнице раздались торопливые, удалявшиеся шаги.