Ему скучно принимать правила того мира, где он оказался. То ли дело перековывать мир под себя. Ввязаться в войну, разжигая ее, как колдовской горн. Стойко принять удар судьбы и бросить ответный вызов. Уверенный в своей несокрушимости враг даже не подозревает, с какой чудовищной силой ему придется столкнуться. Но тот, кого предки прозвали Князем-колдуном, еще только набирает силу.
Пролог
Коптильня, возле которой возился, шумно сопя, обдирая на щепу бугристое, корявое полено, угрюмый дед – местный староста, завлекающим ароматом притянула двух скоморохов в сопровождении стайки любопытных молодок и босой детворы, не отстающей от бродяг-балагуров с самого их появления у ворот селища. Явились скоморохи средь белого дня, незваными, весь народ в поле, вот и некому было их во дворы пригласить. Прошли они понуро от капища вдоль пристани да скоро оживились, почуяв пряный дух коптильни.
Скомороший пес в потертом сизом колпаке, привязанном на шее, то и дело вставал на задние лапы и начинал крутиться на месте, хотя ему и не приказывали этого делать. Такое независимое поведение пса вызывало смех и привлекало зевак. Пес был рад всеобщему вниманию к своей блохастой персоне и вертелся на месте, пританцовывая и высовывая от усердия язык.
Задорно стукнув поочередно по каждому колену звонким бубном, скоморох с растопыренной бородой взбодрился, зыркнул на пса, хитро прищурив взгляд, да так, что тот завертелся еще быстрее, при этом жалостно подвывая. Бородач встал на четвереньки и, закинув бубен себе на голову, пополз к ошалевшему от происходящего деду, приговаривая:
– Что ни диво, то криво. Пес по-человечьи хаживал, за барыней ухаживал, нать и нам, видать, хвостом повилять, жирной косточки поспрашать.
– А вот хворостиной по бокам… – угрюмо пообещал суровый дед, наморщив лоб да покосившись на толстые жерди, лежащие у плетеной стены коптильни.
1
Август, жара, сушь; два дня как еле совладали с начавшимся было пожаром на болотах. А тут еще и праздник затеял. Но оставлять День десантника неотмеченным – это не дело. Тем более народ в крепости так уработался с начала лета, что хороший отдых никому не повредит. День десантника в узком семейном кругу я отметил еще второго августа, как положено, но вот на пару недель конца месяца я назначил всеобщие гуляния, приурочив их, так сказать, к дате.
Купцы к этому времени уже успели хорошо заработать, пристроить свежий товар на моих складах и теперь только подсчитывали барыши, сидя в гостином дворе. Три года ушло на то, чтобы сделать все, как задумывалось в генеральном плане. Отдельно стоящий, но от этого не менее укрепленный гостиный двор, куда вход был свободный для любого, за несколько лет значительно увеличился в размерах. Этот отделенный участок фронтальной части крепости за невысокой первой оборонительной стеной я называл карантинной зоной. С моей паранойей к всякого рода инфекциям приходилось делать все возможное, лишь бы только не позволить заразе проникнуть в сердце цитадели. Комплекс бань в гостином дворе как раз был создан с целью профилактики и негласного осмотра всех прибывших. Плюс вода, что грелась в тех банях, была с добавлением щелочи и солей хлора. Баня была возведена в культ. По поводу и без повода, утром, вечером и даже ночью можно было идти в баню за символическую плату, там и еда была дешевле, и пиво заметно крепче, и горячие напитки с лечебными травами.
С каждым годом забот все больше становится. Крепость растет, проблем только добавляется. Налаженное производство требует огромного количества ресурсов, присмотра. Я и мэр образовавшегося города, и директор заводов и фабрик, и управляющий, и судья, и генерал, и главный архитектор, и генеральный конструктор. Я же и ученый, что на несколько дней может закрыться наглухо в своей лаборатории, стараясь сдвинуть буксующий то и дело технический прогресс.
Вот вроде бы нехитрое на первый взгляд новшество – механическая косилка, а сколько шуму было вокруг этого устройства. В первый день, как раз в начале июня, когда я только выкатил ее из мастерской, даже видавшие виды кузнецы ахнули и попятились. Да, на вид – страшилище. Широкая боевая колесница с острыми ножами. Первым делом мои бригадиры цехов решили, что так оно и есть, но когда я объяснил, в чем суть устройства, начались долгие прения на этот счет. Так бы этот спор и зашел в тупик, если бы не дед Еремей, который, уже зная меня, предложил просто провести полевые испытания данного устройства. Сказано – сделано. В громыхающую железную повозку запрягли двух волов и вывели на луг, уже готовый под сенокос. В обычной своей работе бригада косарей из десяти человек трудилась бы на этом лугу от рассвета до заката, то и дело отвлекаясь то на перекуры, то на правку кос, то на обеды. А тут гребенка ножей, приводимая в движение от колесного привода, срезала весь луг меньше чем за два часа, и то если учесть вынужденные остановки и неизменные настройки агрегата. Проверив устройство в действии, умудренные опытом полевых работ селяне решили, что вещь добрая и полезная. Для пущей уверенности пригласили священника, поставленного в Железенке епископом Алексием, который, не очень-то вдаваясь в подробности, после двух кружек пива и недолгой демонстрации должным образом освятил штуковину. Волов и возницу в едином порыве окропил святой водой, благословляя на работу.
Урожай в этом году будет не ахти какой, но у моих так и не оторвавшихся от земли крестьян в распоряжении целых три косилки, с помощью которых они уберут зерно в считанные дни практически без потерь.
