«…А еще сказывают, будто приходит Он под утро, пока не рассвело. И бродит среди вишен… Вкруг Него – туман, белый, как молоко, а Он всё-всё видит».

«Бабушка, а он страшный?»

«Всякое болтали… Один говорит: повстречать Его – к удаче. А другой: нет, к смерти близкой. Один скажет: добрым людям Его бояться нечего. А другой возразит: нет, лучше с Ним никогда не гулять по одной тропинке – схватит, утащит неведомо куда, и поминай, как звали. Главное – взглядом с Ним не встречаться. Выглянул ночью в сад, завидел облачко белое – это значит, он близко: сиди и из дому ни ногой! А Он ти-ихо так походит– походит, да и уйдет. А уж если вышел за порог – то лучше отвернись, не смотри в Его сторону. Он у тебя за спиной пройдет, дыханьем холодным обдаст, но не тронет. Вот такой Он, внучка – Страж Вишен…»

Россия, областной центр. Конец лета 1999 года

– Вы хоть знаете, что он за человек?

– Да какая мне разница? Он – мужчина. А значит, имеет свои слабости. Разве я не права?

– Правы, конечно, Оксана Кирилловна. Но я бы хотел ещё раз предостеречь вас. Шитов – человек опасный.

– Так и я – не подарок.

Израиль, весна 1998 года

Уже год, как Алекс Жуковский жил в этой странной и, если быть честным, чужой для себя стране. Да, ему казалось, что он полюбил. Да, ему казалось, что счастье – вот оно. Протяни руку, и всё, чего ты добивался долгие годы, станет твоим. Но так только в детских сказках бывает, и то не всегда. Художник, дизайнер, писатель, лингвист, спец по восточной культуре, путешественник… В России ни один из его талантов не пригодился. Он понял это и был на пороге отчаяния, когда повстречал вдруг женщину, которая сказала: «Едем! Там ты продвинешься!» И он согласился. Не только потому, что мечтал о материальных благах (хотя нехватка средств за последние, постперестроечные годы, порядком надоела). Он думал убежать от того чувства, что не давало ему покоя. От бессонных ночей и ненужных раздумий. От ужасного, напоминающего черную бездну, одиночества. От самого себя…

Теперь уже можно было честно признать, что побег не удался. Да и разве не знал он этого с самого начала? Знал, конечно – только вот признаться мужества не хватило. И никакая философия, никакие медитации не помогли. Он проиграл партию самому себе.

Занимаясь любовью с Тамарой, представлял себе ЕЁ. Ту, что осталась в далекой России. Рисуя обнаженную натуру, с трудом удерживался, чтобы не придать персонажу картины сходство с НЕЙ. И ничего нельзя было с этим поделать. Как видно, Александр Жуковский не заслужил у звёзд снисхождения. И они упорно наказывали его – самоистязанием.

«Надо решать, – сотню раз твердил он самому себе. – Нельзя так больше. Я же медленно убиваю Тамару… и себя».

– Оксана Кирилловна, к вам посетитель.

Вид у Жанночки был немного растерянный, и Оксана решила спросить, что случилось.

– Да странный он какой-то…, – она понизила голос. – По виду – из братвы.

– Борис его проверил?

– Да, все чисто. Он не вооружен.

Израиль, конец 2002-го года

Александр Жуковский

Известие об автокатастрофе, в которую попала Тамара, застало меня в кафе. Я приканчивал очередную бутылку пива. Мобильник зазвонил пронзительно – мне показалось, не так, как обычно. Врач городской больницы спросил, не я ли муж госпожи Гроссман. Я ответил: «Да». И он с профессиональным сочувствием сообщил мне, что два часа назад мою жену доставили в реанимацию после аварии и что четверть часа назад она, несмотря на все усилия медперсонала, скончалась. Я в тот момент почему-то подумал, что его больше всего волнует вопрос, буду ли я выдвигать претензии к его медучреждению в судебном порядке. Не знаю, почему мне подумалось так. Среди вещей Тамары была записная книжка с номером моего сотового. Со свойственной ей аккуратностью она сделала надпись «сообщить в чрезвычайном случае». Вот и наступил этот самый, чрезвычайный…

Две недели после этого я был сам не свой. Ко мне приходили, звонили… Я никого толком не узнавал в лицо, отвечал на всё механически, порой невпопад. Кто-то предложил мне переночевать у него. Кто-то (кто ж это был-то?) настаивал, чтобы я обратился в Кризисный центр, к психоаналитику, совал мне в руки бумажку, на которой был, кажется, телефон доверия…

На пятнадцатый день после гибели Тамары я опять сел за компьютер и написал целую главу своего «Стража Вишен». Затем поднялся в мансарду и, сорвав чехол с полотна, быстро смешал краски и принялся за работу… Насколько я знаю, никому еще в мире не приходило в голову писать одновременно и картину, и книгу с одинаковым названием.

Москва, 2003– й год

Оксана Огородникова

Умер Носков. Врачи как раз объявили, что он вот-вот пойдет на поправку, состояние стабилизировалось… Потом оказалось, что у него лопнул какой-то сосуд в голове, и – всё… Родных у него не было, по крайней мере, в Москве; он упоминал про какую-то сестру в Красноярском крае, но всегда вскользь, и было ясно, что связи с ней он не поддерживает. Я попросила Жанночку похлопотать насчет похорон. На нее в эти дни больно было смотреть. Я и не знала, что она так привязана к моему референту.

И как раз, когда мы приехали с кладбища в офис, чтобы помянуть Сергея, как положено – раздался этот звонок. Жанночка, верная своим всегдашним обязанностям, взяла трубку. Лицо ее, и так довольно бледное, стало совсем белым, когда она повернулась ко мне. Прошептала:

– Это Никулин. Павел Игнатьевич…

Санкт-Петербург, 2003й год

Александр Тимофеевич Сычев

Аркаша родился в послевоенном, сорок девятом году. Мне было тридцать два, а моей Веронике – двадцать восемь. До этого она дважды была беременна, но… Врачи объясняли выкидыши тяжелым ранением, которое моя жена получила под Будапештом. Мы ведь познакомились на войне. Вероника была медсестрой, а я поступил в их полевой госпиталь практически в безнадежном состоянии – уходя через линию фронта после выполнения очередного задания в немецком тылу, мы с двумя моими товарищами, тоже «серыми совами», напоролись на засаду. Положили полдюжины фрицев, но и самим крепко досталось – одного из моих спутников смертельно ранили, другого я едва дотащил на себе до наших позиций, где нами тут же занялись врачи. Спасенный мною боец так в строй и не вернулся…

А я с самого начала знал, что снова буду воевать. И опять смог взять в руки оружие, и бил врага, как раньше – благодаря Веронике. И судьбе было угодно, чтобы я отплатил ей тем же – бессонными ночами у ее больничной койки, после того, как немецкая мина разорвалась в расположении медсанчасти. Но это было позже, когда исход войны был уже ясен.

Для меня девятого мая война не кончилась – я продолжал быть тем, кем и был, пока гремели бои. Разведчиком. Диверсантом. Ликвидатором… Разыскивал военных преступников. Воевал с «лесными братьями» в Прибалтике и в Западной Украине. Тайно выезжал в другие страны, чтобы участвовать в особых операциях.

Случилось так, что Казарьянц, побеседовав по телефону с Оксаной, решил командировать в столицу именно Дениса. Поэтому Нина не смогла до него дозвониться, о чем с сожалением и сообщила Пете Сычеву. Тот согласился подождать несколько дней.

А задание у капитана Черняева было вполне конкретное – произвести видеозапись разговора Никулина с Огородниковой и, по возможности, зафиксировать все контакты Никулина в столице.

Москва

Звонок Никулина последовал уже под конец рабочего дня. Оксана назначила ему встречу через час, у себя в офисе. За несколько дней до этого Денис Черняев уже «начинил» ее кабинет соответствующей аппаратурой, так что ей оставалось только в нужный момент нажать кнопочку, чтобы включилась запись.

Казарьянц вышел из подвальчика, в котором находился пивной бар. Сигнал Вахе был подан; оставалось ждать. Полковник немного сожалел сейчас о том, что с ним рядом нет его верного Дениса – капитан уехал по его поручению в Москву, чтобы вступить в контакт с представителями чеченской диаспоры и постараться узнать всё о загадочном персонаже по имени Ваха.

Через четверть часа зазвонил мобильник.

– Да? – сказал Казарьянц.

– Двадцатый километр главного шоссе, через полтора часа, – прохрипела трубка с кавказским акцентом.

«За городом? Но почему?» – подумал Казарьянц уже после того, как дал отбой. Это показалось ему крайне подозрительным. Он вынул из «бардачка» машины пистолет и проверил обойму.

Павел Игнатьевич Никулин

Я постепенно прихожу к выводу, что самая важная и самая страшная вещь в нашей жизни – это совпадения. От них нам никуда не деться. Моя Лена, живя в многомиллионной Москве, встречается не с каким-нибудь там парнем, а именно с сыном Огородниковой. Далее – Питер. Город, с которого начался закат моей карьеры офицера спецслужб. И сейчас сын Аркаши Сычева приезжает именно из Питера и вручает ментам документы, которые тянут меня на дно. А эти мальчишки, которым вздумалось собирать свои чертовы грибы как раз в том месте, где мои орлы зарыли эту падаль Замятина? Иных пропавших годами ищут, и найти не могут, а тут… Разве не мистика?

Насчет Климовича им, пожалуй, сложней докопаться будет. Родственнички его дальние помогли невольно – по-быстрому кремацию потребовали. Хотя странные какие-то у него были родственники… А с бумагами его – вообще непонятное. Люди из Службы Безопасности Президента… Бред!

Славик Климович вообще был для меня одной сплошной загадкой. Зачем он пошел тогда к губернатору и наговорил Бог знает что про какие-то взятки? Будто сам не брал…

Потом этот его врач. Смерть вроде зафиксировал и исчез на следующий же день. Не успели его мои ребята «прихватить».