Дмитрий Разов по профессии — журналист. Известен своими остропроблемными очерками на экологическую и экономическую тематику.
Родился в 1938 году в Ленинграде, откуда в начале войны был эвакуирован в Бугуруслан. С 1961 года его судьба связана с Прикамьем. Работал мастером, механиком на нефтяном промысле, корреспондентом газеты «Молодая гвардия», собственным корреспондентом газеты «Лесная промышленность» по Уралу.
В 1987 году в Пермском книжном издательстве вышла книга публицистики Д. Ризова «Крапивные острова», в журнале «Урал» опубликована повесть «Речка».
Повести Д. Ризова философичны и публицистичны. Это путешествие в страну Детства, где текут самые чистые реки, поют самые звонкоголосые птицы, плещется в воде самая большая рыба… Автор размышляет о главном для человека: о смысле жизни, о времени, о природе.
Дмитрий Ризов
ЛОВЦЫ
ПОВЕСТЬ
Глава первая
У острова, того, что выше моста, его даже с улицы Береговой видать, сом стал жить. Здесь в прошлом году в жаркие дни купающихся было, как лапши в кастрюле, но нынче они переместились выше — песок в половодье смыло… И вот сом. Местным рыбакам приходилось лавливать крупных. Такого, бывало, поводишь — он к себе, ты к себе его, поборешься да и бросишь удилище в воду. Рыба — наутек, а удилище за ней на буксире: плывет, плывет да и встанет где-нибудь среди коряг или в камышах. Тут одежонку долой — и в воду. Плывешь тихонько, цап за удилище — и обратно к берегу. Теперь уже ты рыбу на буксире тянешь, уматываешь ее, борешься, пока не пересилишь…
Но сом, поселившийся у острова, оказался из редкостных. Опытные рыбаки рассказывают: ловить такого надо на особую снасть. Хватит сом-гигант насадку, шнур и засвистит в воду, накоротко его не остановишь — кожу с ладоней срежет. Хватай шнур с запасом и бегом к ближайшему дереву, несколько раз вокруг него юлой, иначе с этой подводной зверюгой ничего не сделать.
Сам остров еще в незапамятные для участников нашей истории времена был захвачен тремя нахрапистыми городскими семьями под огороды. Зелень огородную здешняя земля, по весне сдобренная речным илом, родила щедро. Владельцы ставили к середине лета шалаш, крытый тут же, по берегам, накошенной осокой, и, когда дело шло к вызреванию посаженного, устанавливали дежурства с ночевкой. С одной стороны острова, там, где основная протока, берег покруче, бежит под ним живая быстрая вода. Другая сторона топкая, берег в зарослях краснотала, и речной рукав походит на старицу с неподвижной водой, сплошь затянутой водорослями, с мутными проходами среди них, пробитыми дворовыми гусями да утками, чей пух там и сям виден в водной траве.
Перед островом, где рукавам речки расходиться надо, яма. Как раз ее-то сом и облюбовал. Прямо удивительно! По вечерам видно отсюда, как желтые окна домов отражаются в воде — и тут же рядом такая тайна…
Первым про нее узнал Володя Живодуев. Пришел он на бывшем купальном месте сорожку половить. Сидит на берегу, рыбачит, клева нет. Вечереет. Вот уже влево на реке, ниже острова, отражения огней Береговой улицы закачались. Деревянный мост на четырех внушительного размера ледорезных быках превратился в силуэт. Вправо по реке тьма.
Глава вторая
Выбрал Володя Живодуев Рыжика. Колебался чуть не до вечера, но всяк выходило, что надежнее Опреснокова-младшего нет никого.
Ближе к вечеру пригласил он Рыжика сходить на речку, искупаться. Решил: на берегу, в зависимости от поведения дружка, все ему и расскажет.
Поход начался неудачно, отправились они босиком — оставлять обувку на берегу опасно, могло и так произойти: вылезешь из воды, а ее нет. Рыжик тут же наступил на стекляшку, запрыгал на одной ноге, ойкая от боли, вернулся домой, опять догнал Володю, прихрамывая, но уже в валенках, ноги его в широченных раструбах валенок были по-цыплячьи тонки. Он шел, загребая дорожную пыль ногами, давя гусиный помет, брякая спрятанными в карман спичками.
Пока миновали они огороды с картошкой, солнце начало понемногу опускаться за густые кроны старых тополей вдоль дамбы, по ней из города на железнодорожную станцию ведет дорога. Грачи тянулись к тополям на ночлег, рассаживались возле старых гнезд, гвалдя на всю округу.
Ребята продрались через прибрежные посадки и вышли к речке, когда тени от тополей уже лежали на воде, песок поостыл и взбодренные вечерней прохладой комарики понемногу жалились. Рыжик занялся костром. Что за купанье без огня? Продрогнешь — обогреться надо. Он еще в посадках подхватил засохшую большую ветку — целое дерево, с шумом волок ее и теперь принялся обламывать. Достал из кармана вместе со спичками кусок сношенного резинового каблука, поджег. Резина занялась коптящим огнем, он сунул ее поглубже под ветки, принялся раздувать, стукнул несколько раз закопченной ладошкой по комарикам, норовившим сесть то на лоб, то на щеки, и вскоре стал похож на рыжего чертенка, которому пока не доверяют следить за огнем в преисподней, но послали сюда, не берег, на практику…
Глава третья
Он и не думал бежать домой, сделал порядочный крюк, вышел к мосту. Даже несчастная эта ночь не остудила в нем азарта, но к нему теперь подметалась еще большая, чем раньше, неуверенность. Володе казалось, что за ним следят.
Такое беспричинное беспокойство испытывает тот, кто в ясную лунную ночь оказался в степи, идет по дороге, и кажется ему, что для кого-то он — как на ладони: невидимый наблюдатель либо в дымчатых далях, либо в густых тенях овражка…
Луна заполнила безмолвные улицы голубоватым сиянием, отсверкивая в спящих черных окнах, в битом стекле на обочине, в лужице у протекающей водопроводной колонки. И небо тревожное, не по-ночному высокое, далеко раздвинувшееся, пустынное. На вершине хребта, как раз на перевале, там, где трехногая геофизическая вышка, горит костер, отсюда он — как оранжевая трепещущая точка. Кто там? Что делает в этот пустынный час? Где взял дрова на голой вершине? Сколько неясностей в лунную ночь на земле… Наверное, с горы в эту пору открывается чудный вид на город, и по ту сторону — на долины двух сливающихся во сне речек. Сейчас они отблескивают лунным светом, в их полированной поверхности чернью перевернутый уремный лес, оранжевые точки рыбацких костров.
Сворачивая к мосту, Володя Живодуев еще раз оглянулся: вся улица как на ладони и на ней никого. Он вышел по мосту до середины реки, упал грудью на шершавые перила. Береговая улица, отодвинутая от воды лишь проездом да рядом тополей, посаженных для укрепления берега, спит. Где-то там наяривает сверчок. Остров чернеет впереди бесформенной массой. На реке по диагонали лунная дорожка, вода чуть колеблется, вся испещренная частыми, как от дождя, кружками: рыбешка кормится обессилевшей крылатой мелочью.
Володя перевел взгляд с воды на прямую, как улица, дамбу с громадами старых тополей по обе стороны, пустынную, всю перечеркнутую предательски черными полосами теней, в которых легко спрятаться и, ожидая, выглядывать жертву. Он решил, что сейчас к острову все-таки не пойдет. Но не уступать же так легко страху? Он выждал некоторое время, еще раз вызывающе промерил взглядом головокружительную глубину дамбы и только тогда повернул к дому, нарочито сдерживая шаги, стараясь поменьше махать кисетом с воробьем. Досталось ему нынче: протянет ли до утра?
Глава четвертая
Тем временем жизнь в городе не остановилась. Бегство Володи Живодуева ничего не прибавило к ней и не отняло. События развивались в тот день по неведомому пока для Володи Живодуева направлению, его вроде бы даже и не затрагивая. Чтобы рассказать о них, нам придется еще раз с разгону вступить в уже начавшийся для Живодуева день, но чуть-чуть с другой стороны.
Ночью Володя ободряюще хлопнул Рыжика в плечо, оставил друга у запертых ворот спящего дома Фиалковых, вернулся обратно.
Больше он его не видел.
А между тем Фиалковых разбудить было не так-то просто. Людям, приведшим Рыжика к доктору, пришлось погрохотать кулаками в ворота и даже в ставни, пока, наконец, недовольный женский голос не откликнулся со двора:
