В полной темноте надрывно звонит телефон: трр... трр... трр...

Снимается трубка.

— Алло?

— Здравствуйте! Высококвалифицированный специалист проводит в вашем районе исследования по заказу муниципальных властей. Если хотите, он бесплатно осуществит для вас оценку алюминиевых оконных рам и наружной отделки гаража.

Устало:

Как ни странно, в конечном счете это все-таки история про любовь.

Главной проблемой в жизни Гордона были женщины. Они вгоняли его в краску; при виде привлекательной женщины он превращался в полного идиота. Под «привлекательной женщиной» следует понимать любую женщину, которая нравилась Гордону, а надо сказать, что ему нравились так или иначе

все

женщины, за исключением принцессы Дианы и Мадлен Олбрайт. Непонятно, чем ему не угодила принцесса, но почему-то сочетание квадратного подбородка и глаз-дырочек отталкивало Гордона. Впрочем, это не имело значения, ведь принцесса, по причине своей смерти, вряд ли могла оказаться с ним в одной компании. Однако была еще вся остальная женская половина человечества, и при попытке заговорить со всей остальной женской половиной человечества он растекался, как плевок по стене. Приходил в замешательство. В помешательство. В под-, над-, пред- и все прочие мешательства.

Он не понимал, почему так конфузится в присутствии дам. Ему нравились женщины: нравилось, как они выглядят, как думают, как одеваются. Нравилось то, что у них под одеждой. Он мечтал о девушке, о возлюбленной. Хотя бы о подруге по переписке. Однако судьба отказывала ему даже в такой мелочи.

Иногда Гордон стоял в ванной перед зеркалом и подносил к лицу зеркальце для бритья, пытаясь рассмотреть себя в профиль. Прямые черные волосы, которые он часто мыл, глаза не слишком близко, не слишком далеко посаженные, слегка раздвоенный подбородок — все нормально. Разве нет? Потом он смотрел снова и понимал, что обманывает себя. У него неказистая внешность. До такой степени неказистая, что вернее было бы назвать ее антиказистой. Приближая лицо к зеркалу, он видел мириады открытых пор на носу и на щеках, придающих коже консистенцию пемзы и наводящих на мысль, что его изготовили на фабрике поролоновых игрушек. Нос — тоже не фонтан (впрочем, смотря в каком смысле). Орлиный — то есть с крыльями вразлет, и длинный, практически без переносицы. Иногда Гордон задумывался об операции. Увы, пластика лица по карману лишь кинозвездам. Хотя какой материал дешевле пластика? Картон? Папье-маше?

Уж лучше не надо.

Неким серым утром, похожим на любое другое, Гордон сел на поезд в 7.45 до Ватерлоо. Ничто не предвещало неожиданностей.

Чудом обнаружилось не одно, а два свободных места рядом, и Гордон занял оба самым простым способом — плюхнулся на одно, а сумку положил на соседнее. Он раскрыл газету, отгородившись от остальных пассажиров, и принялся шуршать страницами, пока, после внешне- и внутриполитических новостей, не наткнулся на статью, в которой под видом осуждения желтой прессы подробно пересказывался бульварный скандал. Поезд двинулся, Гордон начал читать.

Он полностью отключился от окружающего, поэтому не сразу заметил, что перед ним кто-то стоит. Девушка в облегающих черных пластиковых штанах.

— Немо? — спросила она.

Гордон уронил газету на колени. Девушка говорила четким, правильно поставленным голосом с американским акцентом. Может, она была хороша лицом; может, она вообще была небесно хороша. Гордон не знал. Не знал, потому что не мог отвести взгляд от туго облегающих штанов прямо перед его физиономией. Бедра девушки полностью заслонили ему мир. Не просто хорошо сложенные, и даже очень-очень хорошо сложенные, но еще и туго затянутые в черный пластик. Пластик (а может, полиэтилен) нахально лип к ее бедрам, обнимая промежность, от чего в голове у Гордона сама сложилась фраза, в которой слова «обнимать» и «промежность» стояли в тесном соседстве. Штаны сидели как влитые. Они не говорили «практично», или «носко», или «модно», или «дорого», или что-нибудь в таком роде. Они говорили: вот одна стройная ножка и вот другая.

Два агента секретной службы (по крайней мере так Гордон их про себя определил) вывели его в наручниках с поезда. Стыдобища-то!

Рядом с вокзалом его затолкали в автомобиль, потом агенты сели сами, задевая цилиндрами о низкую крышу. Однако, как ни странно, цилиндры не свалились. Наверное, держатся на завязках, подумал Немо.

Машина тронулась и поехала по улочкам, то и дело сворачивая, словно электрический импульс в путешествии по микросхеме. Гордон пытался понять, что происходит. Столько событий за один день, а еще и девяти нет. Он познакомился с самой красивой девушкой в мире; она сама к нему подошла. Он влюбился. Бесполезно отрицать. Неумолимый факт бурлил в голове, как таблетка растворимого витамина С в стакане с водой. Влюбился. Запал, как говорит молодежь. Хотя «запал» — недостаточно сильное слово. Скорее уж бикфордов шнур. Взрыватель. Детонатор. Целая боеголовка. Потом драка, прыжки с поезда. А теперь вот он под арестом.

Как ни странно, Гордона не удивило, что его арестовали сразу после разговора с Клинити. Некая глубинная часть сознания соглашалась, что так ему и надо. Он совершенно неправильно с ней разговаривал и заслужил наказание. В конце концов, он ведь намерен провести с этой женщиной остаток жизни — с ней или в попытках затащить ее в койку. Это ж надо было

так

напортачить! Правильно его арестовали. Увидятся ли они еще? И если да, сумеет ли он загладить сегодняшнее поведение? Мысли гудели и роились в голове.

Через несколько минут автомобиль остановился перед безликим офисным зданием. На мгновение мозги у Гордона расчистились, как тротуар после снегоочистительной машины. Очевидно, его арестовали не за то, что он запорол первую встречу с красивой девушкой. В таком случае неясно, за что же его все-таки задержали.

Разбудил его пронзительный звон будильника. Гордон сел. Приснится же такое! Удивительно странный сон. Не страшный, не тревожный — просто странный.

Гордон раскрыл рот и запустил туда пальцы. Губы явно на месте, правда, они потрескались и шелушились. Он потянул пальцами за отставший клочок кожи. Губа сразу заболела. И зачем только понадобилось ее тянуть? Гордон застонал своим особым утренним стоном. У него были разные стоны для разных этапов дня: проснувшись, он стонал тише, более хрипло и жалобно, чем на станции, когда объявляли, что поезд опаздывает на час, или в офисе, когда ему за десять минут до конца рабочего дня клали на стол новое задание.

Будильник не умолкал. С жутким чувством какой-то неправильности Гордон сообразил, что это не будильник. Что у него вообще нет будильника. Звонил телефон.

Тоже очень странно. Несколько дней назад он выдернул телефон из розетки. Гордон встал и поглядел. Провод с вилкой лежал на ковре.

Гордон схватил трубку.

«Иеровоам» грохотал по веткам старого метро мимо безупречно чистых, но пустых станций. Немо сидел у окна и смотрел наружу. За стеклом проносились закопченные стены туннелей, опутанные змеями кабелей и тросов. На какую-то захватывающую дух минуту поезд выехал на поверхность, и Немо увидел закатное небо. Он всмотрелся внимательней: огромный алый диск отражался в окнах небоскребов; ни одно не было разбито, ни одного пропущенного квадратика в сияющей мозаике света. Странно. Они в далеком будущем — неизвестно даже, насколько далеком, — а здания стоят целехонькие.

Багровый свет исполинского солнца не резал глаза. Немо долго смотрел на него. Потом «Иеровоам» со свистом влетел в туннель, и окна вновь потемнели.

Однако для Немо жизнь была кончена. Искусственная жизнерадостность Шмурфеуса, Клинити и Тренька заставляла его еще острее ощущать собственные страдания. Всякий раз при виде Клинити он краснел, как томатная паста. Это было ужасно. Мало того что его отвергли — даже если бы Немо мог забиться в какую-нибудь жалкую щель и лежать в тоскливом одиночестве, скрашиваемом лишь бутылкой дешевого бренди, и соленый немереный океан отделял бы его от прекрасной и недоступной женщины, даже тогда ему было бы в высшей степени хреново. Однако еще хуже было встречаться с Клинити каждый день, говорить ей «привет» и «пока», улыбаться, когда все улыбаются, и таить терзания внутри.

Клинити, пытаясь проявить доброту, только усугубляла его муки.

— Ты как? — спросила она на следующий день после того, как разбила его сердце вдребезги и поплясала на осколках.

Немо вновь перенесся в МакМатрицу и вышел из телефонной кабины. Вокруг медленно кружились, оседая на землю, мусор и опавшие листья. Немо подумалось, что они всякий раз попадают в МакМатрицу аккурат к концу малогабаритного смерча. Странно.

Он двинулся быстрым шагом, стараясь не наступать на трещины в асфальте. Все плохо. Жизнь на «Иеровоаме» после того, как Клинити ясно выразила свои чувства, стала невыносимой. Клинити его ненавидит. Если бы навидела, то не стала бы сокрушать надежды так жестоко и бесповоротно. Неужто она не понимает, как сильно он ее любит?

Немо остановился перед магазинчиком, где торговали гороскопами звезд, обреченно огляделся и открыл дверь. Внутри стоял, вытянув руки по швам, пожилой азиатский господин.

Лицо казалось смутно знакомым, но Немо не мог вспомнить, где его видел.

— Добрый вечер! — весело произнес незнакомец. — Вы — Немо?

— Тебя нелегко было отыскать, — сказал Шмурфеус, ведя Немо к новому узлу, который открыл в паре кварталов от школы. — Помощник Ораковины увел тебя за много миль от точки входа. По счастью, мы видим тебя даже тогда, когда не видят адепты.

— Они набросились на меня, — задыхаясь, выговорил Немо. — Несколько десятков. Потуже натянули цилиндры и каким-то образом...

— Цилиндры? — переспросил Шмурфеус. — Они не носят цилиндров. Просто у них голова такого цвета и формы.

Немо аж поперхнулся.

— Шутишь, — сказал он.