Взошло солнце. Поднявшись, оно осветило небольшую вырубку и на ней — становище, укрывшееся среди низких лесистых холмов.

Во дворе становища, опираясь на копье, стоял хозяин, Халга, и провожал взглядом своих троих сыновей, выгонявших на пастбище скот.

Старик стоял и думал о том, что зима выдалась мягкая, стадо умножается ежедневно, деревья шумят яркой листвой, в ручьях плещется рыба — стало быть, на смену холодному и голодному времени пришло время изобилия. Халга был доволен.

Из дверей каменного дома вышел юноша, и Халга перевел взгляд на него. Легким размашистым шагом юноша двинулся в сторону Халги. Он шел свободно и, казалось, совсем не чувствовал боли. Но в этом можно было усомниться. Ведь не так уж много времени прошло с тех пор, как он, тяжело раненный, появился в становище Халги. Несколько дней он провалялся без сознания под присмотром женщин. Потом встал.

Выхаживание раненых по-киммерийски не отличалось особой затейливостью. В основном все сводилось к смыванию ран. Самые глубокие зашивали через край конским волосом, и, если организм был достаточно вынослив, человек выживал. Выжил и юноша. Ведь он был киммерийцем. Имя ему было — Конан.

Всю ночь и половину следующего дня бежал Конан. Неутомимой киммерийской рысью мерил он холмы родной страны, пока не оказался на равнине, пограничной с боссонскими топями. Конские следы образовали что-то вроде непрерывного ручейка, хорошо различимого в тусклом лунном свете. Именно по этим следам двигался Конан.

Он рассчитывал, что всадники наконец остановятся и разобьют ночлег. Однако надежды его не сбылись. Трусливые наемники справедливо опасались задерживаться в киммерийских пределах. Но когда граница будет пересечена, они расслабятся и не будут так гнать лошадей. Этим-то и хотел воспользоваться Конан, без устали меря милю за милей.

Низкие тонкие облака нависали над равниной, по которой мчался Конан, и сквозь них сильно припекало солнце. Теперь Конан пожалел, что, подчиняясь первому порыву, он сразу рванул в погоню, не прихватив в становище еды и питья.