«Что я тут делаю?» — спрашивала себя Ванесса, проезжая по Мейн-стрит. За двенадцать лет сонный городок Хайтаун, в предгорьях Блу-Ридж в штате Мэриленд, почти не изменился. Город окружали фермерские угодья, раскинувшиеся по холмам, и густые леса. Яблоневые сады и дойные коровы подбирались к его границам, внутри которых не было ни светофоров, ни офисных зданий, ни шума машин. Зато были крепкие старые дома, большие дворы и хлопающее на ветру белье. Ванесса с удивлением и почти с облегчением отметила, что все осталось как было. Разбитый асфальт бугрился под натиском корней дубов, чьи кроны едва начинали зеленеть. Повсюду желтела форсития, и азалия уже была готова взорваться буйным цветом. Крокусы, ранние вестники весны, успели померкнуть в тени нарциссов и первых тюльпанов.

В этот субботний день местные жители, как всегда, обихаживали свои огороды и газоны. Некоторые поднимали голову и, наверное, удивлялись появлению незнакомой машины. Изредка кто-то махал рукой, но не потому, что узнавал ее, а по привычке — чтобы затем снова уткнуться в грядку или взяться за газонокосилку. В открытое окно влетали запахи свежескошенной травы, гиацинтов и влажной земли. Жужжали косилки, лаяли собаки, смеялись и кричали дети. Два старика в бейсболках, клетчатых рубашках и рабочих штанах стояли у городского банка и, судя по всему, чесали языки. Компания мальчишек на велосипедах, пыхтя, взбиралась на холм, скорее всего, торопилась в магазин Лестера за газировкой и конфетами. Сколько раз Ванесса ехала той же дорогой на своем велосипеде. Лет сто тому назад.

При этой мысли она почувствовала знакомый ком в желудке. «Так что же я здесь делаю?» — снова задалась она вопросом, нащупывая в сумочке пузырек с таблетками карбоната кальция от изжоги. Ванесса, в отличие от этих мест, изменилась. Порой она сама себя не узнавала. Ей хотелось верить, что она делает правильный шаг, вернулась домой. Нет, не так. Она не знала, здесь ли ее дом. И даже хочет ли она, чтобы здесь был ее дом. Она уехала отсюда, когда ей едва исполнилось шестнадцать. Отец увез ее с этих тихих улочек, и у нее началась бесконечная череда занятий и выступлений. Сменялись города — Нью-Йорк, Чикаго, Лондон, Париж, Бонн, Мадрид. Она кружилась в удивительном водовороте впечатлений. И музыки. К двадцати годам, не без помощи пробивной силы своего отца, она стала самой успешной молодой пианисткой страны. В восемнадцать она выиграла престижный конкурс Вэна Клайберна, обойдя соперников десятью годами старше себя. Она выступала в королевских домах и обедала с президентами. Благодаря своей целеустремленности она прославилась как блестящая и темпераментная артистка — сексапильная и неистовая Ванесса Секстон.

Теперь, когда ей исполнилось двадцать восемь, она возвращалась в город своего детства, где жила ее мать, которую она не видела двенадцать лет.

Ванесса подъехала к дому. Изжога не отступала, но она так привыкла к жжению в желудке, что почти не замечала его. Каменный дом, как и весь город, почти не изменился. Ставни были недавно выкрашены в глубокий синий цвет. Вдоль дороги росли пионы— пора их цветения наступит через месяц-два, а под самым домом набухли бутоны азалий.

Ферма стояла на холмах, среди бурых и зеленых полей. Ванесса отметила, как хорошо поднялись травы и как весело зеленеют ростки кукурузы. Три больших квадратных загона были огорожены у коровника. Рядом суетились цыплята, склевывая с земли зерна. Тучные коровы лежали на склоне холма, не беспокоясь шумом подъезжающей машины. Но гуси у ручья испуганно бросились прочь. К дому вела ухабистая дорога, посыпанная гравием. Подъехав поближе, Ванесса остановила машину и вышла. Вдалеке пыхтел трактор, поскуливала собака, а вокруг оглушительно щебетали птицы, чьи музыкальные пересуды напоминали ей соседскую болтовню через изгородь.

Отчего-то ее охватило волнение. Это было глупо, но она ничего не могла с собой поделать. Здесь, в этом трехэтажном доме с многочисленными пристройками, кривыми трубами и шаткими крыльцами, жила ее лучшая и самая близкая подруга, с которой она, бывало, делилась всеми чувствами, мыслями, мечтами и разочарованиями.

Но тогда они были детьми. А дети, как известно, существа эмоциональные и впечатлительные — особенно девочки-подростки. Их дружба не успела охладеть сама собой, поскольку произошел внезапный и полный разрыв. И столько воды утекло с тех пор, что надеяться на восстановление прежних связей и чувств было бы наивно и слишком оптимистично.

Так говорила себе Ванесса, поднимаясь по скрипучим деревянным ступеням крыльца.

Дверь распахнулась. Вид женщины, вышедшей на крыльцо, вызвал в памяти Ванессы целый рой воспоминаний, однако сейчас она не чувствовала ни тени смущения или сожаления, как во время встречи с матерью. «Она совсем не изменилась», — только и могла подумать Ванесса. Джоанн как была, так и осталась крепко сбитой брюнеткой с формами, которым Ванесса всегда завидовала. Ее короткие волосы непослушно топорщились вокруг миловидного лица. Черные волосы, голубые глаза и губки бантиком сводили с ума мальчишек в школе.