Как гласит легенда, в этом пруду на маленькой ферме среди рогоза и лилий плавал в чем мать родила знаменитый актер Стив Маккуин. Если это правда — а Силле хотелось думать, что это так, — то «король Голливуда» разделся и нырнул в воду после «Великолепной семерки» и до «Великого побега».

В некоторых версиях легенды Стив той душной летней ночью в Виргинии купался не один, а с бабушкой Силлы. Несмотря на то, что каждый из них состоял в браке, легенда придавала этой истории скорее одобрительный, нежели осуждающий оттенок. Но поскольку оба они уже давно умерли, то не могли ни опровергнуть, ни подтвердить ее.

Правда это или нет, но Силла представляла, какое удовольствие получала от этих слухов Дженет Харди, обаятельная и трагичная, искрометная и страстная.

Стоя в желтом свете солнца и ощущая прохладное прикосновение мартовского ветерка, Силла ясно представила себе эту картину. Теплая летняя ночь, голубоватый лунный свет, цветущий сад, наполняющий воздух всевозможными ароматами, прохладная вода цвета ромашкового чая, усыпанная розовыми и белыми цветами, похожими на поблескивающие жемчужины…

Дженет тоже, должно быть, была в самом цвету, подумала Силла. Золотистые пряди волос свободно спадали, рассыпавшись по белым плечам… Нет, плечи тоже были золотистыми от летнего загара. Золотистые плечи в воде цвета чая и счастливые синие глаза, искрящиеся от смеха — и, скорее всего, от пары бокалов шампанского.

Силла, с кувалдой на плече и в защитных очках, внимательно разглядывала мужчину, который шел по дорожке к ее дому. За ним трусила карикатурно уродливая собака с огромной квадратной головой на маленьком, приземистом туловище.

Силла любила собак и надеялась, что когда-нибудь у нее будет свой пес. Но это было странное существо с выпуклыми глазами и маленькими заостренными ушами на макушке непропорционально большой головы. Туловище собачонки заканчивалось коротким и тощим хвостиком.

Что касается мужчины, то он явно выигрывал в сравнении с собакой. Линялые, обтрепанные внизу джинсы и мешковатая серая фуфайка скрывали тело высокого худощавого красавца с длинными ногами. На нем были солнцезащитные очки в проволочной оправе, а джинсы на одном колене были порваны. Щеки и подбородок покрывала двухдневная щетина, немного неаккуратная, на ее взгляд, чтобы быть модной. Однако эта щетина хорошо сочеталась с выцветшими прядями густых каштановых волос, которые в беспорядке спадали на лоб.

Она не испытывала доверия к мужчинам, которые обесцвечивают волосы, и подумала, что золотистый мальчишеский загар тоже приобретен в модном косметическом салоне. Но разве она не оставила мужчин такого типа в Лос-Анджелесе? Все эти признаки выглядели довольно безобидно, а красиво очерченные губы мужчины складывались в небрежной приветливой улыбке, но Силла все равно крепче сжала рукоятку кувалды.

При необходимости она может применить эту штуковину не только для разбивания сгнивших досок.

Форд целых два часа наблюдал за Силлой в бинокль, делая зарисовки в разных ракурсах. Как бы то ни было, но вдохновению он был обязан ее манере двигаться не меньше, чем внешности. Линии, изгибы, форма, цвет — все это важно. Но главное — движение. Грация и стремительность. Не балетное изящество, нет. Скорее… грация спринтера. Сила и устремленность, а не элегантность и плавность.

Грация воина, подумал он. Скупая и смертельно опасная.

Ему хотелось увидеть ее с распущенными волосами, ниспадающими на плечи, а не стянутыми на затылке в «хвост». Хорошо бы внимательно рассмотреть ее руки и ноги. И, черт побери, любая другая часть ее тела никоим образом не оскорбила бы его чувств.

Он нашел информацию о ней в Интернете и просмотрел несколько фотографий, скачал фильмы с ее участием — так что ему было что изучать. Но последний фильм, в котором она снималась, — «Я тоже смотрю» — вышел восемь лет назад.

Ему была нужна женщина, а не девочка.

Это были два удачных дня. Она договорилась с водопроводчиком, электриком, столяром, а также получила три первые сметы на замену окон. Но она считала, что ее самая большая удача — это знакомство с маленьким старичком по имени Добби и его энергичным внуком Джеком, которые должны спасти и восстановить оригинальную штукатурку на стенах.

— Старик Макгоуэн нанимал моего отца, чтобы штукатурить эти самые стены в 1922 году, — сказал Добби Силле, стоя на своих коротких кривых ногах в центре гостиной деревенского дома. — Мне было около шести лет, и я приходил сюда и помогал замешивать штукатурку. Никогда раньше не видел такого большого дома.

— Хорошая работа.

— Он гордился своей профессией и учил меня тому же. Миз

[8]

Харди наняла меня, чтобы кое-что подправить и оштукатурить заново в тех местах, где она делала перепланировку. Это было, кажется, лет тридцать пять назад.

Лицо Добби напоминало Силле тонкую коричневую бумагу, которую сначала скомкали, а затем небрежно расправили. Когда он улыбался, его морщины становились глубже.

Волнуясь, словно мать, отправляющая своего первенца в школу, Силла наблюдала за погрузкой старинных кухонных приборов. Отреставрированные, они станут украшением кухни. По крайней мере, она на это рассчитывала.

В обозримом будущем ей придется обходиться маленьким холодильником, умещающимся под столешницу, электроплиткой и старенькой микроволновкой — все это больше подходит для студенческого общежития, чем для настоящего дома.

— Лучше закажите себе все новое в «Сирс», — посоветовал ей Бадди.

— Можете считать меня чокнутой, — ответила Силла, подозревая, что так оно и есть. — А теперь давайте обсудим, как устроить ванную комнату на чердаке.

Следующий час она вместе с ним, а также электриком и одним из плотников провела на пахнущем плесенью чердаке, рассказывая о своих планах и выслушивая их предложения, некоторые из них показались ей разумными.

— Можно дежурить по очереди, — сидевший за рулем Форд бросил взгляд на Силлу. Она не возражала, когда он настоял, чтобы она поехала домой, отдохнула и поела. И эта покорность беспокоила его. — Все равно в отделении строгие правила, и они не разрешат долго там находиться — так что мы будем сменять друг друга. Вы, я, Шанна и несколько парней.

— Они не знают, сколько он пробудет в коме. Может, несколько часов, может, несколько дней, и если…

— Когда. Мы говорим «когда».

— Я никогда не отличалась оптимизмом.

— Это не беда, — он попытался найти верный тон, нечто среднее между твердостью и сочувствием. — У меня достаточно оптимизма. Могу одолжить.

Форду хотелось еще раз осмотреть амбар, но он понимал, что если попытается это сделать, то лишь добавит новые подозрения к тем, которые уже имелись в отношении его у копов.

Он был подозреваемым. Круто.

Дураком был, дураком и останешься, думал он, со злостью отжимаясь от пола.

Вспотев как следует и раздразнив аппетит, он вышел из тренажерного зала, позвонил в больницу, затем приготовил себе кашу, принял душ, побрился и поднялся в кабинет, на свое рабочее место.

Потом он закрыл глаза, вскинул вверх руки и произнес:

Форд смотрел, как Силла цифровым фотоаппаратом снимает дверцу своего пикапа. Его ярость рвалась наружу, но он не знал, как можно выплеснуть ее.

Пинать колеса? Ударить кулаком по дереву? Или ходить вокруг и ругаться на чем свет стоит? Он сомневался, что все это поможет или принесет ему хоть какое-то удовлетворение. Поэтому он просто стоял, сунув руки в карманы, и сдерживал злость, позволяя ей тихо кипеть.

— Копы сами все сфотографируют, — заметил он.

— Хочу иметь собственные снимки. Кроме того, я не думаю, что Уилсон и Айрик в первую очередь будут заниматься именно этим.

— Возможно, это как-то связано со Стивом. Они будут здесь утром.

Когда Силла показала Добби орнамент для медальонов, он задумчиво почесал подбородок.

— Трилистник, — объяснила она.

— В свое время я любил пропустить пару кружек пива на День святого Патрика. Я знаю, что это трилистник, — улыбнулся он.

— Мне приходили в голову и другие символы. Более строгие и более легкие. Но мне нравится трилистник. Простой и приносящий удачу. Думаю, Дженет одобрила бы его.

— Наверное, одобрила бы. Похоже, ей нравилось все простое, когда она жила здесь.

Этот долгий и утомительный процесс отнял у Силлы почти весь день — с перерывами на запланированные дела. В первую очередь она занялась ругательствами, потому что проезжающие машины замедляли ход или даже останавливались, а люди комментировали происходящее и задавали вопросы.

Иногда кипящая ярость уступала место отчаянию. Почему этот козел сделал такую длинную надпись?

Она продолжила скрести стену следующим утром, еще до того, как приехал каменщик и другие рабочие.

Возле въезда были посажены два новых дерева. Теперь они представлялись ей скорее вызывающими, чем милыми. И это придавало ей сил.

— Эй.