Больше чем любовь

Робинс Дениз

Красавица Розалинда Браун отвергала поклонников одного за другим пока случайно не повстречалась в театре с прекрасным незнакомцем. Разговорившись, они поняли, как схожи их увлечения и мечты. Однако для этих двоих судьба приготовила серьезное испытание…

Розалинда Браун осталась, совсем одна после смерти родителей. Жизнь ее была не очень веселой, а пронзительная красота приносила только беды. Но вот в театре, окутанная волшебной атмосферой «Лебединого озера», она встретилась с Ричардом Коррингтон-Эшем. И с этого момента жизнь их переменилась, наполнившись яркими красками. Встречаясь снова и снова, несмотря на многочисленные препятствия, они могли бы стать счастливыми, если бы между ними не стояла женщина — холодная самовлюбленная эгоистка…

Часть первая

Глава 1

Заупокойная служба по случаю кончины Ричарда Коррингтон-Эша подошла к концу. Присутствовавшие в церкви гости начали медленно расходиться. Подступы к собору были перекрыты зеваками и репортерами. Они изо всех сил вытягивали шеи, чтобы лучше рассмотреть высокую стройную женщину в длинном черном элегантном пальто, шедшую рядом с седовласым мужчиной, который нес в руках шелковую шляпу и то и дело бросал обеспокоенные взгляды на свою спутницу. Пара направлялась к машине, ждавшей их у края тротуара.

Защелкали затворы фотокамер. Одна женщина из толпы толкнула локтем свою соседку:

— Вон она… вдова… Я сто раз видела ее фотографию в «Скетчез» и в «Тэтлер». Моя мать их все время приносит с работы. Это та самая знаменитая Марион Коррингтон-Эш.

Женщина постарше, к которой были обращены эти слова, привстала на цыпочках и слегка подалась вперед, пытаясь разглядеть молодую вдову, садившуюся в машину. Один миг — и светлые длинные волосы, небольшая черная шляпка с густой вуалью, изящный классический профиль скрылись за стеклами авто.

— Бедняжка, — вздохнула женщина. — Она выглядит очень грустной. И еще такая молодая. Что же случилось с ее мужем?

Глава 2

Марион все еще не могла поверить в реальность происходящего. Она не видела своего мужа три недели. Он был в Нью-Йорке на конференции с американской ветвью компании. Ричард прислал телеграмму, в которой сообщал, что вернется в ближайшую субботу. Он намеревался возвратиться именно в этот день, так как хотел увидеться с Робертой до ее отъезда в школу.

Дочь назвали Робертой в честь старого Роберта Уэйлинга. В возрасте пятидесяти трех лет лорд Уэйлинг без памяти влюбился в мать Марион, и позднее, когда Марион родила Роберту, он перенес излишки этой самой любви на хорошенькую малышку, окружив ее заботой и вниманием. Ни один из его собственных сыновей не удостоился столь глубокой и нежной привязанности, которая в очень скором времени была подтверждена действием — основную часть денег он оставлял внучке.

Марион осталась довольна. Как и мать, она придавала слишком большое значение материальной стороне жизни. Ричард был далеко не бедный человек, а ее дочь являлась наследницей огромного состояния.

Стоя в задумчивости посередине комнаты, Марион не заметила, как вошла мать и участливо посмотрела на нее.

— Дорогая, — проговорила низким, хрипловатым голосом пожилая женщина, театральным жестом вынимая изо рта длинную сигарету, — Ричард покинул нас… Это очень прискорбно, но все, что можно было для него сделать, мы сделали. Единственное, что нам остается теперь, — как можно быстрее забыть наше горе. Жизнь продолжается, дорогая.

Глава 3

Шестнадцать лет назад холодным февральским днем Ричард посадил ее в машину и увез в свой дом. Ему было тогда двадцать четыре года, ей — двадцать два.

— Как чудесно, что ты сейчас со мной, дорогая, — сказал он.

Они не виделись целый месяц, и Ричард сразу начал ее обнимать и целовать. Но Марион решительно остановила его.

Он вдруг отшатнулся. Марион с удивлением заметила, что его взгляд сделался какими-то настороженным.

— Я не… не совсем понимаю. Мне казалось, мы любим друг друга, — проговорил он.

Глава 4

— Ты спустишься с нами в ресторан, бедная моя девочка, или тебе принести чего-нибудь поесть сюда? — проворковала леди Уэйлинг.

Марион посмотрела на нее и устало ответила:

— Я не хочу есть. Пожалуй, я лучше прилягу. Похоже, меня просквозило в церкви.

Вдруг она услышала голос брата мужа. Такой же низкий, но чуть более грудной и насыщенный. Марион очень хотелось, чтобы Питер поскорее ушел — воспоминания о Ричарде и о тех тяжелых годах замужества, которые она провела рядом с ним, отнюдь не доставляли ей удовольствия.

— Да, я видел ее. Меня, честно говоря, просто поразило ее лицо. Привидение какое-то.

Глава 5

Питер был сильно привязан к своему брату, и известие о смерти Ричарда повергло его в глубокий шок. Марион сообщила ему о печальном событии, когда он, по обыкновению, проводил зиму в Швейцарии.

Разумеется, он с удовольствием виделся бы с братом в Лондоне чаще, если б не эта неудачная женитьба. Марион, по мнению Питера, была совсем неподходящей парой для Ричарда.

Этим утром, стоя в церкви на службе, Питер вглядывался в решительный и жесткий профиль Марион. Бедный Ричард! Он потратил столько усилий, ума и энергии, чтобы добиться любви этой женщины. Целых шестнадцать лет он упорно поддерживал видимость счастливой семейной жизни и страдал от непонимания и разочарований. Питер был абсолютно разбит, и хотя он был всего на пять лет старше Ричарда, чувствовал себя настоящим стариком.

Остановившись на мгновение в коридоре, Питер бросил озабоченный взгляд на часы. Уже почти три. Он спокойно успевает на поезд, идущий в Бат. Возможно, это даже лучший вариант, чем отправиться в клуб. Но сейчас на улице так холодно, кругом сквозняки, так недолго и простудиться…

Внезапно он услышал высокий и звонкий голос Марион, доносившийся из гостиной.

Часть вторая

ИСТОРИЯ РОЗЫ-ЛИНДЫ

Глава 1

На моем столе стоят три фотографии. Самая большая в кожаной рамке — портрет Ричарда. Я сфотографировала его прошлым летом во Фрейлинге. Он стоит около фонтана на территории замка. Этот снимок смог запечатлеть самую суть характера Ричарда. Пожалуй, это удалось бы даже не каждому профессиональному фотографу. Он подписал ее специально для меня. Своим круглым и очень аккуратным почерком — «Моей любимой» и дата — 21 июня 1937 год.

Иногда, когда я смотрела на Ричарда, мне казалось, что он вполне бы мог стать балетным танцором. Он невероятно грациозен, его движения изящны, в них есть небольшая нервность… Живой взгляд умных глаз. Он страстно любил балет и музыку вообще. Когда смотришь на эту фотографию с фонтаном, то создается впечатление, что он, Ричард, и есть дух этого самого фонтана. Для меня он навсегда останется духом Фрейлинга… Замка, который мы оба очень любили и где мы были так невероятно счастливы.

Для меня он никак не связан со всем тем… Он просто Ричард, которого я люблю, а я — Роза-Линда, которую любит он.

Второй снимок в голубой рамке — это Джон, моя собака. Его сфотографировал Ричард все в том же Фрейлинг-Касл. Он уэльский корги. Был им. Джон уже умер. Он выбежал из ворот замка и попал под колеса грузовика. Обычно он никогда не убегал от меня. В то утро ужасная дворняжка охранника расставила перед ним старейший в мире капкан, в который и угодил мой преданный и надежный компаньон. Джон побежал за ней через дорогу, а потом его принесли мне с кровавыми пятнами на коричневой шерсти и остекленевшими глазами. Его мне подарил Ричард.

Джон очень любил Ричарда, всегда приветствовал его бурным лаем и помахиванием хвоста. Но думаю, меня он все же любил больше. За очень короткое время он стал частью меня.

Глава 2

Моя мать была романтичной особой. Я помню ее в очень красивой одежде, женственной, обаятельной, многие мужчины теряли из-за нее голову. Она любила музыку.

Я родилась в юго-западной части Лондона в 1908 году в одном из тех уродливых, но довольно комфортабельных домов, что располагаются вдоль дороги Аппер-Норвуд. Совсем недалеко, его можно было видеть даже из нашего окна, располагался Кристал-Пэлэс. Когда я стала старше, то с большим удовольствием исследовала каждый закоулочек этого неуклюжего памятника викторианского искусства. У всех членов нашей семьи были так называемые сезонные абонементы. Мы ходили слушать знаменитый орган и удивительный голос Клары Бат. От ее потрясающего контральто я погружалась в какое-то оцепенение, я чувствовала, как дрожало мое тело.

Я никогда не знала, кем, собственно говоря, работал мой отец, до тех пор, пока он не умер. Мама говорила, что у него была своя небольшая фирма, но и сама она толком не понимала, чем он занимался. Дела у отца шли неважно, а когда мне исполнилось пятнадцать, он вдруг умер, оставив после себя целое море неоплаченных счетов. Даже его страховка оказалась заложенной. Нам с матерью было совершенно не на что жить.

День его смерти я запомню на всю жизнь.

Отец уехал по делам фирмы в Манчестер, и мы ожидали его к вечеру следующего дня. Мы с матерью накрыли на стол — собирались отметить мой день рождения. Послевоенная Англия начинала постепенно возвращаться к нормальной жизни, и в магазинах и на рынках стали появляться давно забытые продукты, цены стали опускаться. Мы накупили целую кучу всяких вкусных вещей и в том числе огромный торт с розовой глазурью и серебряной надписью: «Розалинда — февраль, двадцать восьмое. С днем рождения».

Глава 3

Я еще не успела пережить потерю отца, как случилась новая трагедия — погибла мать. После смерти отца она словно отгородилась от мира стеной и стала жить в своем собственном замкнутом пространстве, из которого не имела желания выходить. Это горе окончательно сломило мою мать.

Таким образом, в пятнадцать лет я поступила в школу при монастыре Хоули-Уэй в Уимблдоне, где и оставалась в течение двух лет. Два длинных, страшных года. Я стала рабыней. Правила и нормы поведения, существовавшие в монастыре, распространялись и на всех воспитанниц, превращая их в бессловесных и лишенных собственной воли и желаний существ. В Хоули-Уэй жили сто двадцать девочек, лишившихся родителей, в возрасте от семи до семнадцати лет. Молитва перед едой, молитва перед уроками, перед играми. Литургия утром, молитва-благодарение перед сном. Протестанты и католики молились вместе.

Я оставалась протестанткой — это была вера моих родителей. Добрые монашки-католички отчаялись сделать из меня свою последовательницу. Очень быстро я заработала репутацию трудной девочки.

Глава 4

Несложно представить, какой путь прошла душа ребенка, который из балованного и единственного дитя любящих родителей превратился в одинокого сироту, запертого в каменном монастыре.

Это был шок. Первые дни у меня было ощущение, что я задыхаюсь, что мне не хватает воздуха. Я так тосковала по своему дому, что не могла сдерживать слез, которые катились у меня по щекам и днем, и даже во сне ночью.

От горя и одиночества я заболела в первую же неделю своего пребывания в монастыре. Мне приходилось прикладывать усилия, чтобы пропихнуть в свое горло сухие бобы и пудинг, плавающий в свином жиру. Это являлось традиционным меню в монастыре. В свои пятнадцать лет я казалась чуть ли не двенадцатилетней девочкой, очень худой и довольно неуклюжей. Меня переодели в старую форму уже вырвавшейся из этих стен воспитанницы.

В Хоули-Уэй постоянно культивировалась идея о том, что потворствовать прихотям своего тела — порочно, вся забота должна доставаться только душе. Бедные маленькие души! Если мы и совершали какие-нибудь мелкие проступки, то они сразу же клеймились как «грех». И с тех пор это ощущение греха всегда жило со мной бок о бок и уже никогда меня не покидало.

Мы не могли даже произнести слово «мужчина». С самого первого дня пребывания в монастыре в нас культивировалась мысль о том, что мужчины являются врагами женщин по определению. Секс есть синоним слова «грех». На любовь, романтические отношения любого рода накладывалось вето. Мужчинами в монастыре были только священники и старый садовник.

Глава 5

Однажды в августе, спустя полтора года после моего приезда в монастырь, Рут попросила разрешения у настоятельницы взять меня с собой в дом дяди на праздник. Такие посещения были строго запрещены в Хоули-Уэй, но Рут очень горячо просила.

Мать настоятельница проявила чудеса человечности и позволила мне поехать вместе с Рут. Я уже числилась в «хороших девочках». Кроме того, совсем недавно мистер Питман принял у меня экзамены и поставил мне только хорошие отметки. Пожалуй, ничего страшного не случится, если я попью чай в обществе родственников Рут. Хотя я всегда успевала в учебе, никогда не нарушала никаких правил, но что-то во мне заставляло монашек считать меня высокомерной, угрюмой, нежелающей идти на компромиссы и взаимное сотрудничество. Но это происходило всего лишь потому, что я не хотела, боялась выходить из своей раковины, чтобы мне не сделали еще больнее.

Идея поездки к родственникам Рут привела меня в крайнюю степень возбуждения. Я выглядела точно так же, как и в первый день моего пребывания в монастыре. Разве что униформа сидела чуть лучше — я немного подросла. Наряд дополняли голубые нитяные перчатки и желтая шляпа-панама.

Но главным было то, что я ощущала упоительную свободу. Я шла рядом с Рут… Монастырь и монашки остались где-то позади. Казалось, их не существует вовсе.

На автобусе мы доехали до Стритхэма. Энсоны жили в одной половине коттеджа из красного кирпича в самом конце Хай-стрит. Вся улица состояла из точно таких же домишек, окруженных низким каменным забором и небольшим садиком. Дядя Рут всегда с удовольствием возился в саду и даже разбил перед входом в коттедж пару клумб с ярко-красными бегониями, которые мне показались самыми восхитительными цветами, когда-либо существовавшими на земле. Но к радостному возбуждению примешивалось горькое чувство утраты. Ведь в Норвуде у меня тоже был сад, очень красивый… с лилиями и розами, которые обожала мать.