Анна сидела у огромного окна и смотрела в сад. Огонь в камине догорал, и последние языки пламени бросали причудливые отсветы на оклеенные обоями стены. За окном бушевала вьюга – заносила дороги, наметала сугробы, ветер грозил оборвать провода.

«Какой же там, наверное, холод», – подумала Анна и невольно вздрогнула. Но этот лютый холод не имел ничего общего с тем ледяным безучастием и апатией, которые она носила в себе.

Холод и бесчувствие – разве это не одно и то же? Черт побери! Почему бы ей наконец не назвать вещи своими именами и не покончить с этим? «Фригидность» – она употребляла это слово применительно к себе задолго до того, как Крег решился произнести его вслух. Поначалу он был терпелив с ней и лишь поддразнивал, называя «маленькой снежной королевой». Тогда Крег считал, что причина ее холодности в отсутствии опыта – он был у нее первым, и поэтому прилагал максимум усилий, чтобы «расшевелить ее», «сделать менее закрепощенной».

Поначалу и Анна пыталась помочь ему в этом, пробуя различные средства, но тщетно. После алкоголя у нее кружилась голова и тошнило, а фильмы категории «X», на которые ее водил Крег и от которых были в восторге его друзья, вызывали лишь отвращение и еще большую скованность.

«Анна! Что с тобой происходит? Разве я делаю что-нибудь не так? В конце концов, я же твой муж, черт побери! Так почему же ты каменеешь всякий раз, как только я к тебе прикасаюсь?»

Анна давно знала об этой боковой двери в театр, как и о том, что ее никогда не запирают. По крайней мере, сколько она себя помнила, эта дверь всегда была открытой. В детстве было так интересно проникать через нее в театр, пробираться по пыльным, затененным проходам, взбираться на сцену и представлять себя звездой, примадонной, играющей премьеру. Нужно было лишь прикрыть глаза, и театр оживал – люстры сияли ярким светом, а изношенный бархат кресел и занавеса обретал первозданную роскошь.

Прошло много лет с тех пор, как она в последний раз приходила сюда, но дверь, хотя и с трудом, открылась и пропустила Анну вовнутрь, точно так же, как и много лет назад. К счастью для Анны, скрип дверных петель был заглушён шумом бутафорской стрельбы со стороны сцены, и ее приход остался незамеченным. Постояв в нерешительности несколько секунд, свыкнувшись с царившим вокруг полумраком, она наконец решилась пройти дальше.

Миновав застеленный ковровой дорожкой проход, Анна тихо проскользнула на одно из мест в заднем ряду. Люди сидели по всему залу рассеянными группками, но никто, казалось, ее не заметил.

Происходящее на сцене почти мгновенно захватило ее. Через некоторое время она поняла, что причина этого – один из актеров. Он играл явного гангстера – белый костюм и прочие неотъемлемые атрибуты, – но именно он оживлял действие. Насколько Анна поняла, он только что совершил убийство и в настоящий момент спорил с женщиной и пожилым человеком, засовывая пистолет обратно в наплечную кобуру. От него исходила настолько сильная, чисто животная, злая энергия, что оба партнера казались манекенами на его фоне.

Невольно затаив дыхание, Анна почувствовала, что не в силах оторвать от него взгляд. Он двигался, как дикий зверь, как черная пантера, невероятно грациозно, но в этой грации ощущалась затаенная опасность и угроза.

Спросонья Кэрол долго не могла понять, кто ей звонит. Но постепенно осторожность сменилась удивлением, а затем и радостью.

– Анна! Лапа моя, тебе совсем не нужно извиняться! Наоборот, я бы страшно обиделась, если бы ты не позвонила! Мне давно нужно было вспомнить, что ты жила в этом занюханном городишке, и позвонить первой. Но просто в последнее время я слышала, что ты вышла замуж, – а посему, естественно, представляла тебя в окружении кучи отпрысков, цепляющихся за юбку! Какого же черта ты делаешь здесь? Насколько я помню, твой муж – один из этих, подающих большие надежды и претендующих на пост в Государственном департаменте? Я даже видела фотографию в журнале «Тайм» и собиралась позвонить тебе, но, естественно, так и не собралась. Короче, ты знаешь, как это у меня бывает! Но уж теперь ты мне расскажешь все!

– Ну, если ты так хочешь, – Анна тщательно подбирала слова, – вообще-то и рассказывать особенно нечего…

К счастью, Кэрол совершенно не изменилась. Ей всегда больше нравилось говорить, чем слушать. Вот и сейчас она заговорила так, будто совершенно не слышала слов Анны:

– Почему бы тебе, малышка, не прийти ко мне? Конечно, у меня в комнате, как всегда, бардак, но ты же знаешь, какая я неряха. Послушай, мне сейчас совершенно нечего делать. Началась мигрень, и Гаррис освободил меня от этих гадких репетиций. Кстати, он абсолютная душка! Вы обязательно должны познакомиться! Но сейчас я просто умираю – так хочу увидеться с тобой! Анна, приходи, умоляю тебя!

Анна Гайятт действительно заинтриговала Гарриса Фелпса. Женщины такого типа не входили в круг его общения. Те, что его обычно окружали, были чем-то похожи – вызывающе красивые, дерзкие, уверенные в себе и доступные, особенно после того, как узнавали, насколько он богат. Гаррис давно научился скрывать настоящие чувства под маской мягкости и воспитанности – это было нетрудно и ни к чему не обязывало.

Деньги Гаррису достались по наследству, но отцовские миллионы он сумел быстро превратить в миллиарды. Фелпс производил впечатление эпикурейца, который может себе позволить потакать собственным слабостям. Таким он и был на самом деле. Среднего роста, он тщательно поддерживал себя в хорошей физической форме с помощью спорта, массажа, паровых бань, а также обязательного ежемесячного медицинского обследования. Он довольно сносно играл в теннис и великолепно – в гольф. Его волосы всегда были тщательно уложены, а небольшие усики придавали лицу добродушное и слегка щеголеватое выражение. Тонкие губы создавали обманчивое впечатление чувственности. Лишь неправильный нос не позволял назвать Фелпса красивым – длинный, с благородной горбинкой, он выдавал истинную суть хозяина. Это был нос магната, сильного и не очень щепетильного, привыкшего добиваться своего любыми средствами. Несмотря на это, многих обманывала показная болтливость Гарриса, его принимали за того, кем он и хотел казаться, – очередного плейбоя, проматывающего унаследованное состояние. Такие люди забывали про осторожность, что, конечно, было на руку Фелпсу.

Гаррис называл себя дилетантом нового поколения; в прошлом его бы назвали меценатом. В настоящий момент он интересовался исполнительским искусством – кино и театром. Своего рода хобби, а почему бы и нет? Он мог себе позволить и десяток хобби, если бы захотел, но Гаррису необходим был вызов. У него были и другие амбиции, но время для их удовлетворения еще не наступило. Он был достаточно умен и терпелив, чтобы понимать это…

Анна снова не отрываясь смотрела на сцену. Глядя на ее классически красивый профиль, Фелпс вновь задал себе вопрос о том, что же его так заинтриговало в этой женщине. В том, что касалось физического влечения, она была явно не в его вкусе. Ему нравились высокие большегрудые женщины, особенно если они при этом были достаточно известны и популярны. Такие, как Кэрол Кокран. В настоящее время он являлся официальным любовником Кэрол, но это не имело особого значения. И он, и Кэрол прекрасно понимали, что эта связь временная, а потому ни к чему не обязывающая. Гаррис сознательно принимал заданные условия игры. Кэрол интересуют только его деньги? Ну что ж, – это вполне справедливо. Ведь и она для него не более чем очередной трофей.

А Анна Гайятт – Анна Риардон Гайятт, мысленно поправил он себя – была совсем другой. Сперва Гаррис воспринимал ее лишь как дочь Ричарда Риардона, а он был одним из немногих, кто знал, что собой представляет Риардон, и имел представление о безграничности власти этого человека. Теперь же, после часа, проведенного в роли наставника и ментора, он начал видеть в ней женщину.

Где же твердая решимость стать хозяйкой собственной жизни? Где отчаянная отвага, которая привела ее на эту новую дорогу свободы?

Мучаясь противоречивыми чувствами, Анна медлила на пороге номера Кэрол. С одной стороны, ей нестерпимо хотелось убежать от этого шума, жары и людей, толпившихся внутри. Хотелось снова оказаться вместе с Уэббом. С другой – она стремилась доказать всем свою независимость, и ему в первую очередь.

Наверное, Гаррис Фелпс наблюдал за ней. Заметив ее нерешительность, он подошел к ней и взял за руку. В словах звучала искренняя обеспокоенность:

– Анна, наконец-то! Я уже начал всерьез волноваться. И Кэрол тоже. Прошло больше часа…

– Гаррис, мне действительно очень неприятно, что я заставила вас беспокоиться, – она старалась говорить как можно небрежнее, но сомневалась, что это ей удается. – Просто мы шли пешком, а дорога почти все время идет в гору.

В течение двенадцати месяцев Анна Мэллори путешествовала по Европе. У нее было достаточно средств для того, чтобы чувствовать себя независимой и вращаться в определенных кругах. Она была полна решимости начать новую жизнь и называла свой отъезд из Штатов «бегством в поисках самой себя». Анна даже взяла девичью фамилию матери – Мэллори.

Сначала был Париж, где она раскошелилась на коллекцию одного из модельеров и отец ее подруги по частной школе предложил ей работу модели; потом – жаркое солнце Испании, катание на лыжах в Швейцарии и, наконец, – итальянская Ривьера, Венеция и Рим. Однажды в Риме, где она пробыла не очень долго, вместе с несколькими английскими друзьями, американским послом и его женой они посмотрели вестерн, где главную роль играл Уэбб Карнаган. Анна узнала, что за последний год он снялся в двух фильмах – итальянском и испанском, став одним из самых кассовых актеров Европы. Актриса, игравшая главную роль, чем-то напоминала Таню. Интересно, а что на самом деле произошло тогда с Таней? Неужели Уэбб… Уэбб был одной из причин, по которым она так стремилась уехать. Уэбб и Кэрол, улыбающиеся с фотографий в газетах, заголовки которых гласили: «ПОМОЛВКА ВОЗОБНОВЛЕНА!» Черт бы его побрал!

Перед отъездом из Америки у нее была долгая мучительная встреча с доктором Холдейном. Он молча выслушал ее, не перебивая и лишь иногда кивая головой, а в конце сказал: «Итак, у тебя было приключение – это чудесно. По моему мнению, поездка в Европу – тоже замечательная идея. Нужно покончить со всеми старыми комплексами. Живи в свое удовольствие, развлекайся и будь самой собой, но уже в новом качестве».

Ну что ж, она делала все возможное. Новый стиль одежды, макияж придали ей внешний лоск и изысканность.

Все получалось само собой. Работа модели принесла необходимый опыт и доставляла удовольствие. К сожалению, она слишком быстро уехала из Парижа, так и не увидев свои четыре фотографии в «Элле». В путешествиях месяцы пролетали незаметно, и Анна уже привыкла к своему новому образу жизни. Фильм с участием Уэбба выбил ее из привычной колеи (ну почему так трудно забыть его?), но Анна взяла себя в руки и уехала в Лондон с Виолеттой Сомерс и ее родителями. Это решение было принято после того, как они с Виолеттой договорились вместе снимать квартиру и та пообещала ее «со всеми-всеми перезнакомить».

– Это все так романтично! Ужин при свечах в божественном ресторане, и красивый бывший муж, умоляющий тебя вернуться. Наверное, в один прекрасный день он станет президентом, а ты – Первой Леди. Класс! И что ты ему ответила?

Виолетта сидела в халате на коврике перед камином и сушила волосы.

– Так что же? – нетерпеливо повторила она, встряхивая влажными кудрями. – Ты ведь не отказала ему окончательно? Я знаю, что Овны любят главенствовать, но теперь, когда он обнаружил, как ты изменилась…

– О Господи, ты сейчас говоришь, как он! – нехарактерным для нее жестом Анна швырнула жакет на кушетку. – Видишь ли, Виолетта, я только начинаю ощущать, как чудесно быть самой собой и поступать так, как тебе заблагорассудится.

Сбросив туфли, она села на пол перед камином и, не обращая внимания на веселый, слегка насмешливый взгляд Виолетты, продолжала:

Анна чувствовала себя так, будто попала в ловушку. В ней боролись противоречивые чувства. Гаррис был не до конца честен. Почему он сказал об Уэббе в самую последнюю минуту? Теперь, если она откажется, это будет выглядеть так, как будто Уэбб все еще небезразличен ей. С другой стороны, она была польщена. Гаррис говорил совершенно искренне. Кроме того, небрежность, с которой была произнесена последняя фраза, свидетельствовала о том, что он считает историю с Уэббом не более чем мимолетным флиртом. Уэбб. Как он все это воспримет? Скорее всего, разозлится. Ведь он ожидает, что с ним будет сниматься равная по величине звезда – Кэрол, например… Но какое ей дело до того, что подумает Уэбб?

Гаррис пообещал, что некоторое время они будут держать все в секрете. Чтобы дать ей привыкнуть к мысли об этом? Или чтобы дать Уэббу время перекипеть и остыть? Хватит! Она должна перестать думать об Уэббе, как наивная школьница, поглощенная воспоминаниями о своем самом первом и болезненном увлечении. Она вообще должна перестать думать о нем. По крайней мере, до тех пор, пока они не встретятся. Времени для того, чтобы успокоиться и все обдумать, более чем достаточно. А пока она читала «Жажду славы», которая по-прежнему была в списке бестселлеров. В названии пьесы обыгрывалось имя главной героини – Глориана. Героини, которую Анна должна была играть, если, конечно, согласится… если, если! А пока она ни с кем не осмеливалась поделиться. Даже с Виолеттой.

– Послушай, что с тобой? Ты последнее время сама не своя! Тоскуешь по своему приятелю-миллионеру?

Сначала Виолетта откровенно завидовала и была снедаема любопытством. Но Анна продолжала встречаться с Фелпсом, и изменчивая, ребячливая натура Виолетты взяла верх. Теперь она поддразнивала Анну, и не только по поводу Гарриса. С хитрой улыбкой она сообщила, что встречается с Крегом.

– Как ты думаешь, мне удалось утешить твоего бывшего? Он ведь такой чистюля!

Гаррис прислал за ними троими – Анной, Виолеттой и Крегом – свою машину. Тихая музыка лилась из встроенных динамиков, и только Виолетта портила все тем, что болтала без умолку. Крег сидел, засунув руки в карманы и молча уставившись в одну точку. А Анну сковало неожиданное и непривычное напряжение. Каждый нерв был натянут как струна. Но ведь это же нелепо! На скольких приемах она побывала за свою жизнь! И некоторые из них были гораздо более грандиозными, чем сегодняшний. И наверняка многие из гостей ей будут хорошо знакомы. Интересно, о чем думает Крег? Чувствует ли он некоторую неловкость от нелепости сложившейся ситуации? Было очень забавно думать о том, что Крег встречается с Виолеттой. И уж совсем невозможно представить себе их в постели.

«Ничего, как только мы прибудем на место, я сразу приду в себя», – это скорее напоминало самовнушение. И почему у нее такие ледяные руки? Еще несколько улиц, еще несколько минут – и она будет рядом с Гаррисом. А он уж сможет позаботиться о ней. С ним она всегда чувствовала себя в безопасности, и при этом он не предъявлял никаких требований! Гаррис чем-то напоминал Антуана, и, может быть, все эти размышления были вызваны тем, что она надела наконец прощальный подарок Антуана – специально для нее созданную модель.

Прошедшим вечером ей позвонила Кэрол: «Дорогая моя! Я так хочу снова с тобой увидеться, ты просто не можешь себе представить! Надень что-нибудь сногсшибательное. Я, по крайней мере, собираюсь поступить именно так, – раздался хриплый смех, который Анна слишком хорошо помнила. – Мы убьем всех наповал, а потом поделимся впечатлениями!»

«Нужно будет не забыть познакомить Кэрол с Виолеттой… И с Крегом». Анна всеми силами пыталась занять чем-то свои мысли. «Я чувствую себя, как дебютантка при первом выходе на сцену», – уныло подумала она, и в это время «ролле», втиснувшись в свободное пространство, подвез их к самым ступенькам, а швейцар тотчас же распахнул дверцы.

Анне показалось, что со времени ее последнего визита номер Гарриса увеличился в размерах. Сейчас он был полон народа. Но им не пришлось топтаться у дверей, так как кто-то уже предупредил Гарриса, и он встречал их на пороге.

Просыпаться утром было невообразимо тяжело. Анна судорожно пыталась выбраться из сна, но свинцовая усталость тянула обратно. Виолетта. По непонятной причине Виолетта начала раздражать ее. Ну почему она никак не может оставить ее в покое?

– Анна! Анна, ты собираешься просыпаться или нет? Через два часа тебе надо быть на съемках в Суррее, а мне уже пора на работу. Меня разбудил твой будильник. Поэтому, когда я поняла, что ты до сих пор не встала…

Анна с трудом открыла глаза и увидела склоненное над ней озабоченное лицо. Голос Виолетты стал резче:

– Ты нормально себя чувствуешь? Я не слышала, когда ты пришла…

– Я прекрасно себя чувствую! Просто накануне приняла снотворное, вот и все. Наверное, не стоило этого делать после всего выпитого вчера, – заставив себя сесть, Анна почувствовала легкое головокружение, но необъяснимая злость на Виолетту быстро привела ее в чувство. – И ты никак не могла слышать, когда я вошла, потому что ко времени твоего прихода я уже давно лежала в постели. У меня страшно разболелась голова, и Гаррис рано отвез меня домой.