Голубой экран телевизора неярко светится, мерцает и постепенно меркнет, все расплывчатее и глуше становится его звук и тихо-тихо угасает… Издалека совсем негромко наплывает мамин голос:

Если свернуться калачиком, то в мамину шаль можно укутаться с головой. Нежный пух лезет в нос, щекочет веки, зато тепло и уютно. Наверное, так же хорошо котятам под брюшком у кошки. Охранит и защитит. Надежно… Спокойно…

…Вот тетя Люба, соседка, она девушка или молодушка? Если вырасти и на ней жениться, то и дочку заводить не надо, у нее уже есть…

Яркое зимнее солнце, казалось, смогло забраться в самые потаенные закоулки аудитории, Степанков зажмурился от слепящего света и помотал головой. И почему он выбрал этот стол? Куда бы пересесть? Но нигде поблизости свободного места не было.

Только рядом с Ларисой Свиридовой. Эх!..

— Какая формула там справа, на доске? Это R? — Он повернулся к соседям и принялся лихорадочно переписывать.

— Молодой человек, что вы там возитесь и болтаете? Если вам неинтересно, вы можете выйти вон, я не обижусь, — пожилой преподаватель матанализа Васильев, маленький и округлый, как шар, считал себя страдающим от мягкости собственного характера, а потому никогда в тонкости не вникал и относился к студентам максимально строго.

— Не вижу формулы, солнце слепит, — буркнул Степанков.

Выйдя из подъезда в сопровождении охранников, Степанков в очередной раз подивился ненормальному июньскому холоду. Дождь моросил со вчерашнего вечера.

Высаженные недавно на дворовой клумбе цветы стали прозрачными, как будто были сделаны из промокшей бумаги.

В машине он отдал распоряжения на день. Самому обходительному и взрослому из своих парней, бывшему десантнику Юре, поручил позвонить Зое Павловне, встретиться с ней и вручить деньги. Имя и телефон были написаны на конверте с деньгами.

— Будь повежливее. Дама пожилая, натура тонкая. Понял?

— Так у меня теща тоже тонкая. Не боись, Владимир Иванович, знаю, как с ними обращаться.

Она робко нажала кнопку звонка и прислушалась. Где-то за дверью раздалась заливистая трель, и снова воцарилась тишина. Все здесь было чудно, совсем иначе, чем у нее дома в Муроме.

Начать с того, что не успела она выйти с вокзала, как Москва навалилась на нее огромным пугающим клубком звуков, света, огней, пространства, людей, машин…

Мила стояла оглушенная на ступеньках, смотрела на площадь, раскинувшуюся перед ней. К ней то и дело подходили какие-то жуликоватого вида мужики и нараспев предлагали: «Такси не нужно?»

Но она держала в руках бумажку, аккуратно исписанную тонким маминым почерком, на которой четко значилось: ехать на метро девять остановок. Она вздохнула, повертела головой и направилась к подземному переходу, волоча за собой тяжеленный чемодан и сумку.

Этот чемодан был предметом долгих изнурительных пререканий между ней и матерью.

Разминка. Душ. Завтрак. Посуда — в мойку. Володя нашел в шкафу старые джинсы, свитер и, натянув все это, направился в лоджию. Начал с самого большого ящика, где хранились бабушкины вещи.

Сверху лежала старая бархатная скатерть. Красные с зеленым узоры заиграли в слабом свете пасмурного утра. Это была тяжелая парадная скатерть, не столовая. Одно время она даже висела как коврик на стенке у бабушкиной кровати.

Дальше шли книги. Все они неплохо сохранились. Черно-оранжево-красный Шекспир, серые томики Мопассана — полный огоньковский комплект, мушкетеры Дюма, много-много Золя, собрания сочинений Чехова, Бунина, Льва Толстого. Отдельные издания советских классиков: «Далеко от Москвы» Ажаева, «Брестская крепость» Смирнова, «Волоколамское шоссе» А. Бека… А вот и томики серии «Пламенные революционеры». Это то, что он читал в детстве, приходя к дедушке. Странным казалось то, что книги, которые он брал у деда, и те, которые изучались в школе, вроде бы были одинаковые, но все же чем-то отличались друг от друга. Хорошо было то, что уже знал содержание «Войны и мира», ее героев — прочел еще до того, как начали «проходить» в школе. Но в школьной программе это были какие-то другие герои. Имена те же, и говорят и делают то же, но все равно — другие люди. Объяснения учителей, пояснения в учебниках — одно, а его понимание содержания этих книг — другое.

Куда же теперь все это девать? По первоначальному замыслу, библиотеки в квартире не предполагалось. Это квартира для интернета, в котором все уже есть. Все необходимые книжки благополучно перекачаны в сеть, а новые все прибывают.

Бумажным изданиям здесь места не было. Степанков разложил книги стопочками у камина в гостиной. Провел пылесосом по корешкам, приятно запахло книжной пылью. Стало уютнее. Для книг придется заказать или купить шкаф. Стекло или дерево? Ладно, надо будет позвонить дизайнеру.

Дома у тети Наташи новость восприняли неоднозначно.

— Я к Арсению переезжаю, — краснея, объявила Мила.

Тетя Наташа поджала губы:

— Ну что ж, твой выбор. Что-то быстро ты начала шляться-то. Всего без году неделя в Москве. Мать-то знает?

— Мы поженимся, — глядя в пол, ответила Мила.

Степанков так отдохнул за день, проведенный с Лизой, что даже забыл о своих делах, чего с ним давно уже не бывало. В выходные он обычно встречался с партнерами, которые стали его приятелями; их связывал все тот же бизнес, поэтому продолжались разговоры о делах, и он все время думал о своих планах, больших и малых. Прогулка с ребенком пошла на пользу, доставила удовольствие, радость. И он это ощущал.

Однако надо звонить Михаилу. Степанков не пришел на встречу с ним именно тогда, когда встретил Зою Павловну. И она ему сказала, что человеку следует дать удочку, а не рыбу, если хочешь помочь на самом деле.

Он позвонил и договорился о встрече. Все, завтра-то они уж точно обедают где-нибудь в городе, по Мишкиному выбору. Значит, в каком-нибудь шумном и темном пивном баре, где за табачным дымом порой не видно собеседника.

Они встретились в новом, только что открытом ресторане под названием «Хантер». Ресторанчик прятался в тихих переулках Чистых прудов, за спиной гигантского «Лукойла». Стояла гулкая летняя тишина большого воскресного города. Миша, оказывается, поучаствовал в строительстве этого заведения в качестве художника и имел здесь скидку как сотрудник. В подвальчике было несколько залов, посвященных охоте, наземной и подводной. Несмотря на сравнительно раннее время, над стойкой уже склонились спины любителей пива. В зальчике же, украшенном ружьями, ветвистыми рогами, патронташами, было совершенно пусто. Москвичи разъехались по дачам, приезжие сюда не заходили.

Тик-так, тик-так… Арсению двенадцать лет. Самая тоненькая стрелка больших часов в гостиной делает последний круг, и они, наконец, бьют два часа дня, звон гулко проносится по всей квартире. Он невольно прислушивается и отвлекается. Но рядом сидит дядя, старший брат мамы, задумчиво смотрит в окно и ждет, когда он сделает упражнение, поэтому мальчик, незаметно вздыхая, возвращается к своим делам… «Пьер поехал на машине за город…» «Мари вечером пойдет в библиотеку…»

Михаил Павлович в галстуке небесного цвета и белоснежной сорочке кажется маленькому Арсению огромным, важным и могучим. От него пахнет одеколоном, но не таким, каким благоухают обычные советские граждане, а каким-то тонким, заграничным. Этот запах ненавязчиво напоминает всем простым смертным, что Михаил Павлович занимает важный пост в министерстве и принадлежит к таинственному сообществу «сильных мира сего». Эти слова Арсений когда-то услышал из уст матери и почему-то запомнил. Чем конкретно занимается его дядя, он не знает, но чувствует почти физически безошибочным детским чутьем, что он из тех всемогущих и влиятельных взрослых, которых все боятся, которые могут отпустить наперекор всем на улицу или освободить от уроков, и все их послушаются. «Вот бы он приехал к нам в школу и как-нибудь забрал меня с математики. Математичка бы обалдела», — мечтает Арсений.

Он вполуха подслушал вчерашний разговор мамы с Михаилом Павловичем, в результате которого выяснилось, что теперь дядя будет заниматься с ним французским. Мама хотела только пожаловаться, что сын ленится, и, казалось, пришла от этой идеи чуть ли не в ужас, но отказаться не смогла.

И вот сегодня после работы он пришел к ним домой и приступил к репетиторству.

— Ну что, Арсюша, готов? — откуда-то сверху раздается мелодичный баритон. Глаза, ласковые и игривые, смотрят на него с легким упреком.

Лариса толкнула металлическую дверь и очутилась в темном помещении с низким потолком. В нос ей шибанули тяжелые, обволакивающие запахи восточных благовоний. Недалеко от двери стоял огромный застекленный шкаф, в котором почему-то был выставлен чай в банках, испускавший дурманящий запах, и мудреные чайные принадлежности. На стенах развешаны фотографии людей в каких-то длинных одеждах с блаженными улыбками на лицах.

«Хорошо им, наверное, — подумала Лариса, — как бы научиться так же — ни о чем не думать».

Навстречу ей из-за стойки вышла невысокая девушка в белом кимоно, одетая так же, как люди на фотографиях.

— Вы к мастеру? Шики Чину? — спросила девушка.

— Видимо, да, — Лариса достала платок и неуверенно вытерла лицо. Здесь все почему-то пугало ее, приводило в трепет.

Владимир Степанков летом отдыхать, как правило, не ездил. Ему удавалось вырваться из города в мае да осенью, во время ноябрьских праздников. На Новый год он оставался в Москве. В конце года было много работы. Так он жил много лет и, в общем-то, привык к этому. Но к концу августа незаметно накапливалась усталость. Причем усталость нешуточная, за ночь он не успевал отдохнуть.

Правда, в поездках на Урал, в Сибирь иногда случалось выбираться на природу. В жаркие страны он летом не ездил, не любил жару. Хотя такие понятия, как любишь — не любишь, давно забыл. Если дело требовало, если надо было ехать, то он мог отправиться летом хоть в Экваториальную Африку.

Однажды утром он получил письмо по мейлу. Адресант был незнаком, и Степанков сначала не хотел открывать письмо: в то лето все говорили о «злобных» компьютерных вирусах, и системный администратор в их офисе просил пропускать всю почту через антивирусную программу. «Благотворительность», — значилось в пометке. И имя — Мила Овсянникова. Он вспомнил — невестка Зои Павловны. Мама талантливой девочки Лизы. Давненько она не появлялась. Текст послания был сдержанным, без малейшего намека на иронию. Мила вежливо благодарила его за ту злополучную прогулку с ее дочерью в начале лета, в связи с которой так резко сорвалась, за что извиняется, далее сообщала, что долго была в разъездах и не смогла поблагодарить сразу. Поэтому благодарит теперь и собирается возвратить ему часть суммы, одолженной свекровью. Для этого приглашает пойти на фестиваль джаза в сад театра «Эрмитаж» в ближайшую пятницу. Письмо заканчивалось словами: «Надеюсь, это частично возместит Рахманинова, которого этим летом нигде не играли».

Послушать музыку на открытом воздухе? Очень хорошо! А то весь мировой климат прячется в кондиционере, а природа видна только из окна машины. Одно слово — бизнесмен.

Он ответил согласием. Предложил прислать машину. Однако она ответила, что ей удобнее будет встретиться с ним прямо у кассы, в семь тридцать вечера. Что ж, придется поджать рабочий день, то-то подчиненные будут рады.