Брошена. Короткое глупое слово. Можно тысячу раз читать об этом в книгах, тысячу раз думать, что не найти сюжета банальней. Это так… Но лишь до тех пор, пока не бросят тебя. А тогда можно до бесконечности говорить о банальности тусклому зеркалу, откуда бессмысленно глядят на тебя пустые погасшие глаза.

Смотреть на свое осунувшееся лицо Ольга не могла. В зеркале не она! Там незнакомая усталая женщина ощутимо под сороковник, на лбу у которой написано: «Бедность. Безнадежность. Брошенность».

Она уже и не помнила, когда впервые увидела в зеркале эту незнакомку, почему не запаниковала, почему вдруг приняла ее полностью, позволив заменить себя настоящую. Может быть, когда пыталась склеить уже разваливающиеся отношения, прибегала с работы и принималась готовить – борщ, картошка, котлеты, – а потом заглядывать мужу в глаза, надеясь утешить того, кто в утешениях не нуждался… Или как раз в то время, когда у Сашки начались проблемы в школе и нельзя было упускать сына из вида… Должно быть, тогда эта незнакомка и пришла, не спрашивая разрешения, и заняла ее, Ольгино, место.

И теперь…

– Нет, это не я! Не я! – простонала, проскулила Ольга, закрывая зеркало рукой с давно облупившимся дешевым лаком на ногтях. Хотелось выть, биться головой о кафельную плитку, делать хоть что-нибудь – лишь бы разорвать этот замкнутый круг и выйти из зазеркалья. Она закусила губу и едва слышно застонала.

Последний год Санька помнил отца то пьяным и расслабленным, то трезвым и злым. Однако так было не всегда. Когда-то, Саше уже казалось, что во времена мифические, отец почти не брал в рот спиртного. Николай часто играл с маленьким Сашкой, особенно здорово было, когда он, посадив сына на мощные плечи, изображал норовистого коня и носился по комнате под заливистый Санькин смех. А еще в доме собирались гости. Чаще других приходил дядя Володя, лучший папин друг еще с детских лет, и они вместе с отцом и мамой долго разговаривали о чем-то на кухне, иногда спорили, иногда пели – дядя Володя умел играть и всегда приносил с собой старую испещренную какими-то надписями гитару. «Вот лучшая подруга нашей боевой юности!» – подмигивал он отцу, и тот в ответ всегда улыбался.

А потом все перевернулось. И началось это примерно год назад, со смерти дяди Володи. В это же время изменился и отец. Возможно, на него так повлияла смерть друга детства, а возможно, другие, неизвестные Саше обстоятельства, но примерно с этого времени Николай запил, а отношения в семье стали стремительно разлаживаться. Отец почти каждый день возвращался с дежурства поддатым – иногда слегка, но чаще здорово пьяным и агрессивным. А потом и вовсе раза два-три в неделю перестал являться домой:

– Ночное дежурство, объявлен план «Перехват»!

Конечно, это было чистейшим враньем.

Буквально за год Николай изменился так, что его с трудом можно было узнать. Пил, почти не просыхая.

– Мам, а у Лили Варламовой в субботу день рождения…

Ольга только вернулась с работы, едва не валясь с ног – день выдался суетным, но это было хорошо. За хлопотами можно не думать о своих проблемах, сделать вид, будто их и не существует, а когда в магазине еще нет посетителей, яростно надраивать прилавок, протирать пыль с полок – заниматься чем угодно, лишь бы не думать.

– Да… День рождения… Это хорошо, – эхом откликнулась она, снимая в узком коридоре туфли, но сразу опомнилась: – Тебе, наверное, деньги нужны. Тысячи хватит?..

И тут же, открыв кошелек, уткнулась взглядом в пятисотку… Кажется, дела плохи… сколько там еще дней до зарплаты?..

– Не надо, мам, – Сашка, улыбаясь, выглянул из комнаты. – У меня как раз на подарок осталось… Пойдем на кухню, я поесть приготовил.

Выходные пролетели, словно миг, и вот уже противный писк мобильного побуждал покинуть постель и идти на ненавистную работу. И проблема была вовсе не в том, чтобы заставить себя встать еще до рассвета – Марату не привыкать к дисциплине, – нет, проблема в другом. Вспомнив об этом, Марат заскрипел зубами.

– Я еще отомщу! – поклялся он себе, как клялся этот год едва ли не каждое утро.

Эта клятва и еще свернувшаяся в груди тугой пружиной злость придавали ему силы.

Марат отшвырнул одеяло, одним прыжком вскочил с кровати и принялся за свои утренние упражнения. Наклоны, отжимания, гантели… Он не давал себе спуска, и не зря – большое зеркало отражало крепкого мужчину с накачанным «кубиками» прессом, мускулистыми руками и ногами, еще молодого – под тридцать, – с красивым лицом, главным украшением которого были чуть раскосые тигриные глаза, с подстриженными коротким ежиком темными волосами.

Выполнив свою программу-минимум, Марат принял душ, выпил дежурную чашку кофе, глядя в темное еще окно, натянул ненавистную форму и отправился на пост.

Мысль о том, что надо бы начистить Сашке Сазонову ряшку, пришла Мише Гравитцу в голову как-то сама собой. Пришла, наверное, в тот миг, когда он увидел, с какими счастливыми глазами вернулась эта сладкая парочка из кухни. Где, несомненно, обжималась со всех сторон, как могла.

И не в том было дело, что Мишке нравилась Лиля. Она казалась ему симпатичной – и не больше того. Барби, например, гораздо красивее. Да и Полинка Козлова как-то за лето подозрительно расцвела – наверное, уже женщина. Впрочем, ни до кого из них всерьез Мишке дела не было. Просто ему не нравилось, когда выпендриваются. И Сашка не нравился. Ну не нравился, и все тут. Что с собой поделаешь?

Желание это еще укрепилось после случайного разговора с Маратом.

– Эй, Гравитейшен, – позвал его как-то на перемене охранник, – ты же в одном классе с Сазоновым учишься?

– В одном, – подтвердил Мишка несколько удивленно: раньше Робеспьер никем из класса не интересовался. – А что?

Юрий Алексеевич Баринов сидел в своем офисе в центре Москвы и, попивая кофе, просматривал бумаги. Блестящая сделка совершилась буквально несколько минут назад – контракт на пять лет перевозок подписан. Улыбнувшись, он еще раз пробежал глазами по пунктам договора, внимательно осмотрел подписи и сложил бумаги в сейф. Иногда, после таких удачных дней, ему казалось, сам дьявол на его стороне. Он ослабил галстук, плеснул в бокал виски и, мысленно выпив за дьявола, взял в руки фотографию, стоявшую на столе.

На ней были две девушки: одной не больше семнадцати лет – пухловатая девчонка, одетая в джинсы и простую белую футболку, рядом – утонченная красотка в мини-юбке, лет двадцати пяти. Дочь и жена. Вера и Карина.

– Сегодня свожу вас в ресторан, – сказал Юрий Алексеевич девушкам на фотографии. И поставил снимок на место. И тут же, словно угадав его мысли, зазвонил телефон.

– Ваша супруга на связи, Юрий Алексеевич, – пропела сексуально-манящим голоском в трубку секретарша Ириночка.

Юрий Алексеевич откинулся в кресле – сейчас он как никогда был расположен к разговору с женой.

Лиля лежала на диване, глядя в потолок. Она не помнила, как долго была в таком положении. Может быть, пять минут, а может, целую вечность. Не хотелось даже шевелиться. Все вышло плохо, очень плохо… И, что хуже всего, виновата в этом только она сама.

Роман с Лешкой не удался. Да, он стал ее вторым – после Сашки – парнем. Примерно полгода, почти до окончания одиннадцатого класса, они встречались, но чем дальше – тем реже. Вскоре Лиля привыкла, что у Лешки, помимо встреч с ней, существует еще тысяча дел. Виделись они теперь только на подготовительных курсах. Там Лешка, не глядя ей в глаза, выдавал очередное сочинение на тему «как я провел выходные». То он уезжал на дачу с друзьями и ее, разумеется, не звал – ведь не отпустят родители. То у них был мальчишник, то день рождения бабушки. Она как бы равнодушно пожимала плечами и мило улыбалась. А затем закончились и отмазки – Лешка просто пересел за другую парту. Лилька облегченно вздохнула, стало гораздо проще.

Так в заботах, любовных переживаниях, ломая все, что создала, совершая ошибку за ошибкой, Лиля прожила одиннадцатый класс. Последнюю роковую ошибку она совершит на выпускном вечере, поставит жирную точку на всем счастливом и светлом, что было в ее жизни. Только сейчас, понимая все это, она удивлялась сама себе – ведь Сашка все это время был рядом, почему же она ничего не сделала, чтобы его вернуть? Почему не спасла себя?

А теперь – теперь поздно. Только и остается что лежать на диване и смотреть, смотреть в потолок, на котором кто-то прокручивает черно-белый фильм ее бессмысленной жизни.

В доме Юрия Алексеевича царил минимализм: никаких резных шкафов, комодов и прочей дребедени, никаких тумб и полок – много пространства, света и чистоты, все остальное спрятано за панелями и прочими хитростями. Сегодня в гостиной собралось людей больше, чем обычно. Во главе обеденного стола сидел сам Баринов и его молодая супруга, яркая брюнетка с черными бровями и выразительными огненными глазами. Обжигающая красота! Можно сказать, это главная драгоценность в его коллекции – спесивая, непокорная, как отшлифованный алмаз – идеальных форм, умеющая высоко держать голову в любой компании. Карина вошла в его жизнь горделиво, не спеша, снисходительно к нему самому. Он увидел ее в клубе, среди блеклых девчонок, которым свистни – тут же запрыгнут к нему в постель. После смерти Тани Юрий довольствовался разовыми отношениями со случайными женщинами, которых легко подцепить и так же легко забыть. Но тут появилась Карина. Дикая кошка, гибкая, соблазнительная. Она не подошла к нему, как это делали остальные, и даже не улыбнулась, она вообще его не заметила. Самолюбие Баринова оказалось задето, и он решил сделать шаг первым. Но и тут его ждал провал. Бутылка шампанского, которое он прислал ей, вернулась. Официант сказал: «Дама не любит шампанское…»

Юрий Алексеевич решил подойти к ней лично и узнать, почему дама не любит шампанское? Но не успел – Карина, даже не удостоив своего поклонника взглядом, вышла из клуба. Надеясь на новую встречу, Юрий Алексеевич пришел в клуб на следующий вечер, а потом еще на другой день и на другой. Но Карина исчезла. Он ждал и уже хотел поднять всех знакомых на уши, чтобы они нашли ее, но не стал. Потому что она вдруг появилась ровно через неделю после их случайной встречи. И так же, как и в первый раз, королевской походкой прошла мимо. Она была великолепна. Атласные брюки и блузка свободного кроя то облегали ее утонченную фигуру, то колыхались при каждом движении гибкого тела. Баринов почувствовал, как заколотилось его сердце. Он не стал посылать очередной подарок или ждать удобного случая, он пошел напролом. Подошел к Карине и предложил потанцевать. Она улыбнулась мягко и безразлично, подала холодную руку и молча пошла за ним. Прохладная шелковистость ее блузки как нельзя удачнее сочеталась с ледяной Кариной, ее плавностью, ее отрешенностью. Верка позже кричала, что Карина – совсем другая, только при нем строит из себя «наивную безразличную дурочку», а в действительности – хитрая змея. Да, кажется, так и выразилась его дочь, она невзлюбила мачеху с первого взгляда и приложила много усилий к тому, чтобы отговорить отца от этого брака. Но Юрий Алексеевич всегда поступал по-своему.

– Юр, так что же Вера? Она придет? – вывел его из размышлений вопрос гостя. – Мой пацан уже скучает…

– Да ничего я не скучаю, пап, – смущенно проговорил Денис, чуть склонив голову – точно так же, как делал его отец, и посмотрел с интересом на Карину. От Юрия Алексеевича не ускользнул этот взгляд – так, супруга его привлекает внимание не только мужчин среднего возраста, но и, оказывается, юнцов.

– А мы сейчас позвоним Вере и спросим, где она… – подмигнув Денису, проговорил Баринов и встал из-за стола. Мимоходом дотронулся до плеча Карины – чтобы гости видели, кто здесь хозяин, – и прошел в другую комнату, взял сотовый, набрал номер дочери.

– Ну, чего разлеглась?

Марат брезгливо посмотрел на девушку. Н-да, немного ей надо! Как быстро она изменилась, превратившись из аккуратной умницы и паиньки в растрепанное существо с остекленевшим взглядом. Обратно ей не выбраться: Марат навидался таких, как она, и знал это совершенно точно. Тот, кто рухнул в пропасть, уже не взлетит.

– Ты принес?.. – Она поднялась с дивана, просительно заглянула ему в глаза.

Ну до чего же жалкое существо!

– Иди, поцелуй меня сначала! – велел он.

Машину он заметил в самый последний момент. И неудивительно – она появилась в темном дворе словно из ниоткуда, сама темная, с выключенными фарами.

Нет, если подумать, он даже не заметил ее, скорее почувствовал. И только это смутное, не поддающееся никакой логике чувство спасло ему жизнь.

Николай отпрянул, и автомобиль пролетел мимо. Черный или темно-серый «Шевроле». Номера не видно – кажется, намертво заляпан грязью. Случайность или… Подчиняясь выработанному годами рефлексу оперативника, Сазонов кинулся за автомобилем, но, понятно, тщетно – тот мчался по двору с немыслимой скоростью. Хорошо, что, кроме Николая, в этот час здесь было пусто, иначе без жертв никак не обошлось бы.

Может быть, водитель пьяный или укуренный?

Николай вернулся к своему подъезду, приложил ключ и открыл тяжелую дверь. Если думать, что происшествие – не случайность, опять же появляются два варианта. Либо дела Баринова (и это скверно, потому что, значит, его, Николая, уже вычислили), либо то давнее дело, которое он продолжает раскручивать уже не первый год. Последнее казалось наиболее вероятным. То давнее дело, протянувшееся от крупного наркодилера Марата, уже оставило по себе кровавый след. Несмотря на все старания, Николаю ни тогда, ни сейчас не удалось до конца размотать эту нить и увидеть, что за жирный паук сидит в центре той паутины. Когда-то он подобрался близко… совсем близко. Поплатиться за это пришлось не ему, а другу, Володьке. Целый год после этого Сазонов беспробудно пил и ушел из семьи, потому что не мог так больше и не мог подвергать опасности самых близких людей. Работа у Баринова помогла вновь подняться на ноги, и вместе с этим Николай понял, что не простит смерти друга. Выкраивая минуты, посвящая этому все свободное время, он копал и копал то давнее дело. И чем больше пытался узнать, тем четче понимал: дело мутное. Свидетелей почти не осталось, а те, кто был, проявляли необычайную стойкость, отказывались даже от прежних своих показаний. Дело было темное и имело весьма отвратительный запашок. Занятно, если сегодняшнее нападение связано именно с ним, означает ли это, что Николай, сам того не подозревая, что-то откопал?.. К Баринову, кстати, тоже с наркотой пристают. Ой не случайно! И Козырь – один на двоих.