Лютый холод впивался в тело тысячами острейших иголок, словно сотворенных из арктического льда.

Зубы Никитина сами по себе выбивали замысловатую чечетку и, казалось, готовы были немедленно выскочить из десен вместе с обрывками кровоточивого мяса, а затем рассыпаться в мелкую каменную крошку.

— Какая мэка…

Андрей, кое-как ворочая замерзшим языком, еле выдавил из горла слова, преодолевая сковавший тело смертный холод, а в голове поползли тягучие, словно густая патока, мысли, как бы говоря ему, что разум еще не застыл в вечном сне.

«А ведь я не утонул на той рыбалке, меня просто сейчас на берег вынесло… Все остальное мне просто приснилось: эти рыцари, крестоносцы, злотые и прочая лабудень! Точно, приснилось — не иначе как в госпиталь ложиться нужно, под системой полежать, а то „крышу“ опять снесет… Надо же — и приснится такое!

«До сих пор ни хрена не пойму, что за пляски вокруг Боливара, то есть меня, грешного, происходят! Арабы платят тевтонам тысячу золотых, чтобы те не покушались на мою жизнь. Почему?! Если подумать, что Милица работает на мусульман, Штирлиц в юбке, так сказать, то тогда это предположение подтверждается.

И вот еще одна странность, что весьма укладывается в эту версию, — все словацкие замки, где побывала эта женщина, рано или поздно гибнут. Вроде как несчастье одно она приносит?!»

Вопрос был задан, и ответ, как чувствовал Андрей, находится где-то рядом. Потому он упорно размышлял, благо времени было много, а ноги сами отмеряли шаги по дороге. Только сейчас мозг, вернее то, что можно назвать «автопилотом», принял самостоятельное решение, внося свою поправку в выбранный курс.

— Зачем огибать такую широкую долину по тропе, что петляет по склонам, по камням?! Пойду прямиком, с полем сейчас ничего не будет. Чай, хлеб селяне давно скосили!

Андрей подобрал первое, пришедшее на ум, но единственно правильное, на его взгляд, решение. Проделывать большой крюк отставному майору не улыбалось, и так пар валил струями от одежды — он даже стал запыхаться от быстрой ходьбы.

— Пся крев! Ты когда научишься, холоп, правильно очаг топить?! Песья кровь — я тебя сам сейчас поучу!!!

Конрад Сартский грязно выругался и сильным ударом кулака свалил с ног костлявого и худющего, будто скелет, востроносого, как галчонок, парня с вечно голодным взглядом, бережно прижимавшего к груди большую охапку дров.

— Простите, ваша милость!

Паренек, рассыпав поленья, припал к сапогам властного магната, стремясь их обнять. Но пан в раздражении дернул ногой, и холоп окаменел от ужаса, ожидая новых побоев.

Последние две недели челядь просто сходила с ума от бесконечного ужаса, не зная, чего ожидать от словно взбесившегося магната. И без того несладкий характер пана стал совсем свирепым, как у голодного волка — собственноручно избивал по любому поводу и без повода, а два раза даже до смертоубийства дошло.

— И что он туда полез, Фридрих?

— Мало ли идиотов на свете ходит, Ингвар?! Давеча тоже одного видели — помнишь придурка, что со скалы сиганул вниз, крылья из перьев аиста себе на руки соорудив!

— Тоже мне птицей стать захотел, ха-ха! Вровень с ангелами пресветлыми встать?! В коровью лепеху превратился, хоть землею сверху присыпали. Птенчик нашелся, ха-ха!

Громкий хохот вывел Андрея из чувства полного отупения. Он чувствовал, что умирает, его тело давно превратилось в ледяной камень, но спасительный сон вечного забытья никак не шел. Искра жизни еще теплилась в его теле, не торопилась покидать бренную оболочку.

Именно этот жизнерадостный смех уверенных в себе людей и пробудил его мозг. Своего тела он совершенно не ощущал, не мог не то что пошевелить пальцем, но почти не дышал. Только голова, как в рассказе одного известного с тридцатых годов писателя-фантаста, могла еще мыслить, но не более того.

Что-то тяжелое навалилось сверху, и Андрей чувствовал, что после очередного выдоха у него уже не остается сил, чтобы вдохнуть, словно гигантская змея, сжимающая смертоносные кольца, выдавливала из него по капле жизнь.

С огромным трудом ему удалось пошевелиться: что-то снаружи сверху загремело, скорее даже зазвенело, и с шумом и скрежетом съехало вниз. Стало заметно легче. Ворочаясь и пятясь, словно рак, назад, Андрей потихоньку начал выбираться из-под завала закованных в броню мертвецов.

Освободившись от очередного, чьего-то стопудового, как ему показалось по весу, тела, Андрей задом, на карачках, вылез на свет божий. Однако света как такового не было: вокруг него царила мрачная полумгла сумерек.

Огромная куча, почти курган, из сложенных друг на друга тел во всевозможных доспехах, от рыцарских до степных, кожаных, обшитых железными пластинами курток, высилась размером почти с два его роста.

— Ни хрена себе! Целый музей оружия! И откуда вас столько здесь набралось, и главное, кто вас всех порешил, братушки…

Андрей пристально оглядывал с седла занесенную первым снежком брошенную много лет назад деревеньку. Когда-то богатая и зажиточная, сейчас она представляла собою жалкое зрелище: восемь дворов с проваленными крышами домов, окруженные покосившимися, а кое-где и упавшими, добрыми прежде, частоколами из заостренных бревнышек.

Страшная картина для непривычного к ужасам зрителя, но обыденная для Запретных земель, по которым однажды Никитин уже прошелся. Но тогда он сдуру отмахал по ним повдоль, а сейчас отряд крестоносцев шел поперек, что резко уменьшало дорогу до заветного Белогорья.

«Только перебедовать одну эту ночку, а к вечеру, если лошади хороший ход наберут, то и до спасительной Притулы добраться можно. И там мы посмотрим, с какой стороны соседа учить будем репу чистить! Или он нас — это кто лучше готов будет!»

— Это и есть лорийское село, брат-командор!

Негромкий голос Прокопа заставил всех вздрогнуть. Андрей машинально ухватился за рукоять меча, вынырнув из размышлений, и тут же себя резко одернул, попеняв — ни к чему заглядывать в будущее, пока в настоящем ничего не определено.

— Вы слышите, слышите?

Крестоносцы, до того вольготно расположившиеся на лавках, переваривая вкусно приготовленный и обильный ужин из пшенной каши с убоиной, живо встрепенулись и разом схватились за оружие.

— Воют… — совсем упавшим голосом произнес Прокоп и машинально втянул голову в плечи. Андрей зло усмехнулся — вбитый в детстве страх легко не избудешь, даже спустя годы.

В последний раз, когда люди решились выбить отсюда нечисть, по приказу местного магната в осаду на хуторке засели баронские ратники, не успевшие встретиться с переселенцами, побоявшимися темноты и оставшимися в Лори.

Но волки сюда не полезли, зато вырезали тех, кто остался в деревне. В ту ночь все собравшиеся в этом доме с липким ужасом слушали дикие крики терзаемых людей да клацали зубами от ужаса, постоянно молясь и надеясь, что их минует чаша сия.

Андрей метался по темной горнице, освещенной светом двух факелов, разъяренным зверем. Закрытые ставни содрогались под мощными ударами волчьих лап, толстое дерево предательски трещало.

— Еще пара минут, и они нас схарчат…

Голос Андрея дрогнул, он не видел выхода из положения. На помощь обессилевших крестоносцев надеяться было бесполезно, только один Арни из них смог подняться на ноги, остальные ползали по полу обессилевшими мухами.

Одно для него стало ясным — неведомая магия, наподобие той, что применил на горной дороге волкодлак, почти лишила их сил, но оставила в сознании.

Вот почему все разговоры ходили о неуязвимости тварей — хилыми ручонками, даже острейшим мечом толстую шкуру не прорежешь. Да и тетиву арбалета не натянешь, а если и выстрелишь, то промажешь. Вот тебе и легенда готовая в народном сознании!

— Все-таки магометанские города чище!

Густав фон Шендеман с отвращением перешагнул через очередную дохлую крысу, которых на улочках окраин Кракова прибавилось за последнюю неделю, и обеспокоенные жители стали поговаривать о надвигающейся эпидемии чумы.

— Чем не Божья кара? Грязь на улицах, грязь в домах порождает грязь в душах! Поганые склавены, смрадные душонки! Куда смотрит городской голова? Голозадые ляхи! Спеси хоть отбавляй, а порядка никакого! Как они могут жить в этом…

Стук открываемого окна донесся сверху, и Шендеман по привычке остановился, и было отчего: сверху, из окна второго этажа какая-то нерадивая хозяйка, поленившаяся спуститься к сточной канаве, проходящей по обоим краям узенькой грязной улочки, с шумом выплеснула ведро.

Встречному, менее удачливому или просто зазевавшемуся прохожему, повезло меньше: вонючая протухшая вода вперемешку с рыбьей требухой и какими-то ошметками окатила несчастного с ног до головы.

— Ой, да неужели в самом деле? — открывать глаза не хотелось. — Какая дрянь только не приснится — волки, змеи, в смысле, баба-змея…

Спина ощутила твердый камень под собой. Но не холодный, а странно теплый — теперь глаза открывать уже точно не хотелось. Андрей страдальчески протянул:

— Опя-я-ять? Снова вещий сон? Ну сколько можно?

— Столько, сколько нужно, сын мой!

Андрей соскочил, как ошпаренный, но больно ударился головой о низкий потолок. Открыв глаза, он увидел, что это каменный выступ, а сам он находится в пещере. Огонь трепетавшего факела освещал небольшой участок искрящегося темного камня и того, кто сидел напротив Андрея.